— Нет, он пойдет, — уверенно говорит Оллеб, которому не хочется отдуваться одному, и парень отступает, что-то тараторит в переговорное устройство, снова устремляется к нам, но я уже переступаю порог кабинета с номером 0. Это актовый зал, битком набитый журналистами и полицейскими в черной, зеленой, коричневой формах других отделов, все офицеры, даже сержантов среди них нет. Журналисты вскакивают с мест, снимают нас на камеры, расстреливают из фотоаппаратов. Я инстинктивно вскидываю руку, останавливаюсь. Оллеб и все остальные цепенеют, не решаясь сдвинуться с места. Луций Тория, колыхая брюхом, покидает место у трибуны и шагает к нам, широко улыбаясь. Мы все дружно отдаем честь: подносим кулак ко лбу и распрямляем руки, но майор ведет себя по-панибратски, трясет мою руку и благодарит за отлично проделанную работу, обнимает Оллеба, позирует журналистам. — Вот они, герои сегодняшнего дня. Представьтесь, пожалуйста. Перед нами возникает молодой лейтенант с микрофоном, сует его Оллебу, тот судорожно стискивает ручку, беспомощно озирается. А я думаю, что зря не послушал парня в черном, обвожу взглядом зал и замечаю журналистку с третьего уровня, похожую на лисицу, которая приглашала меня на интервью и предлагала деньги. Специально поворачиваюсь к ней полубоком — чтоб не узнала. Журналистов тут море, насчитываю десять логотипов телеканалов. Толпа с фотоаппаратами и диктофонами, видимо, армия сотрудников из бумажных изданий. — Идемте к трибуне, — ласково говорит майор, манит за собой. — Оллеб, расскажи, как вам удалось предотвратить теракт? В общих чертах нам ситуация известна, хотелось бы услышать все из первых уст. Отступать поздно. Сейчас журналистка меня опознает, и понесется… Нахожу ее взглядом и читаю удивление на лице. Все, узнала. Лейтенант приносит нам стулья, выстраивает в рядок, майор усаживается с краю, чтоб и ему перепало немного славы. — Оллеб, все ждут твой рассказ. Ерзая на стуле, сержант с тщательно скрываемым сожалением говорит: — Здравствуйте, уважаемые журналисты. Лично мой вклад в это дело… — Я бы назвал его подвигом, — перебивает майор. — Мой вклад минимален. Обнаружил и обезвредил террориста рядовой Леонард Тальпаллис, — сержант кладет руку мне на плечо и рассказывает, что я непостижимым способом вычислил террориста в толпе и пытался единолично его взять. Теперь все таращатся на меня, щелкают фотоаппараты, перебивая друг друга, стрекочут журналисты, голова кругом от них. Майор Луций Тория вскакивает и рявкает: — Пожалуйста, все по очереди. Давай ты, — он тычет пальцем в бородатого журналиста, он кивает оператору, и тот наводит на меня камеру. — Скажите, как вам удалось вычислить злоумышленника в толпе? Напоминаю себе, что нужно притворяться темным и невежественным, потому о невербальном общении молчу, пожимаю плечами. — Когда мы пролетали над парком, тот человек прятался под козырьком и смотрел с испугом. Я и подумал, что ему есть что скрывать. Теракты делают в людных местах, а там шел карнавал какой-то. Вот я и сообразил. Честно, я его случайно заметил, я ж только первый день на службе, раньше вообще не в зиккурате жил, в лесу, на границе. Бородатый (с третьего уровня, кстати) порывается задать еще вопрос, но майор показывает пальцем на женщину-лису. — Один вопрос. Теперь ты. Встречаюсь с ней взглядом. Журналистка торжествующе улыбается. Сейчас она скажет, что я был в аэропорту во время другого теракта, и все, затаскают по допросам, начнут проверять и, скорее всего, выяснят, что в самолете, прибывшем в Карфаген, место Лео Тальпаллиса пустовало. Слишком рано я засветился, теперь точно не выкрутиться, ведь на случайность два таких совпадения не списать. Глава 15 Открытие Она с третьего уровня, ее зовут Мариам, ей тридцать один, как и мне. Она умна (15), для своей профессии развита физически (10) и не верит ни в одного бога, а еще у нее склонность к телепатии (2). Ожидаю разоблачения, а она будто специально тянет время. — Мариам Линн, — представляется журналистка, хотя на самом деле она не Линн, а Лейнгонза. — Третий канал. Поступили сведения, что преступника, которого вы взяли живьем, застрелил снайпер и зацепил гуляющую неподалеку девочку. Как думаете, зачем это трикстерам, которые ставили целью убить как можно больше народа? Ай да молодец! Похоже, Мариам топит за оппозиционный Боэтарху блок — великие роды издревле конкурируют за власть. А может, просто не в курсе, что теракты — нынешняя политика устрашения, чтобы сплотить низы против общего врага и отвлечь от беспредела, который творится вверху. — Ваши сведения не совсем точны. Террорист пришел с той девочкой… Зал тонет в удивленных возгласах, поднимается гвалт. Майор хлопает в ладоши. — Господа, потише! Журналисты успокаиваются, и я продолжаю: — Бомба была у ребенка в рюкзаке, и девочка что-то знала о преступнике. Потому снайпер, а может, снайперы, которые вели его, девочку тоже убили. Я еще не разобрался, кто такие трикстеры и чего они хотят, и выводы делать не могу. Но точно с этими терактами не все так просто, как кажется. Моя информация тоже произвела эффект разорвавшейся бомбы: на меня обрушились сторонники вины трикстеров и те, кто придерживался теории заговора правящих верхушек. Пришла пора изображать недалекого приезжего, который слабо представляет, что такое зиккурат, чем жители второго уровня отличаются от обитателей третьего, а беты от альф. В итоге журналисты быстро теряют ко мне интерес, и на второй круг вопросов идут немногие, причем мне их больше не задают, фальшиво улыбаясь, отдуваются Оллеб и Луций Тория. Последний, похоже, тоже не догадывается о том, кто заказчик терактов, и придерживается версии «не так все просто». Предпоследний вопрос, то есть реплику, Мариам адресует мне: — От лица всей мыслящей общественности выражаю благодарность Леонарду Тальпаллису и его команде! Леонард, благодаря тебе десятки людей остались живы. Больше чем уверена, что способность оказываться в нужное время в нужном месте — не просто случайность, очень хотелось бы увидеть вас почетным гостем моей авторской программы «Мир говорит». Журналистка намекает, что обо всем догадалась, но готова обменять молчание на рейтинг своей программы. — У меня мало свободного времени, но обещаю подумать. Мероприятие длится около часа. Кир с трудом борется с зевотой, а мы с Эдом переглядываемся, ждем момент, когда можно будет поговорить о сведениях, которые он нарыл. Наконец майор объявляет окончание встречи, публично обещает нас наградить и приглашает на ужин на яхте класса «фламинго», любезно предоставленной спонсорами. Тут даже у Оллеба загораются глаза, только я злюсь, что потеряю время. Кир так вообще расцветает и перья распушает. Под прицелами камер нас в сопровождении руководителей разных отделов проводят по красной ковровой дорожке к лифту, мы поднимаемся на стартплощадку, над которой парит бело-зеркально-хромированная тау-«фламинго» и грустит старенький «ястреб». А дальше происходит то, что и должно было произойти. Чистенькие и холеные штабные во главе с майором направляются в сторону, а нас просит остаться грустный молодой лейтенант, кивает на «ястреба». — На фламинго пойдут только офицеры. Кир чуть не плачет от обиды, Оллеб ярится — наверное, он уже представил, как вывешивает фотографии отдыха на «фламинго», приятели лопаются от зависти, а девки прыгают в постель. Эд похож на утомленного жизнью молодого пса. Как я ни стараюсь, не удается сдержать едкую реплику: — А вы чего ждали? Вы лишь пыль у них под ногами, они ж почти все с третьего… — прикусываю язык. Оллеб ухмыляется: — А я говорил. — Он обращает к выделенному в сопровождение юнцу: — А нам обязательно лезть в эту развалину? У нас такая же на стоянке. Может, лучше просто спуститься? — У меня приказ именно отсюда отправить вас туда, куда вы скажете. В голосе лейтенанта — недовольство. А ведь он может запомнить наш разговор и через пару лет, когда получит должность, отыграться на нас, мы ведь выше сержантов не поднимемся, и сегодняшний прием тому подтверждение. Потому, чтобы не попадаться на глаза журналистов, уверенных, что героев чествуют должным образом, послушно лезем в «ястреб», отлетаем на полкилометра и высаживаемся, а потом топаем к своей машине, где Оллеб на разные лады пытается донести до нас, чтобы мы на работе не усердствовали, потому что инициатива наказуема. В реку его негодования вливается поток нытья Кира, и они отлично понимают друг друга. В салоне нашего флаера замолкаем, потому что все разговоры записываются. * * * На втором уровне тоже есть свои ульи, только тут безопасно, потому что везде камеры, коридоры чистые, а квартиры втрое просторнее. В одном из таких жилищ обитает Эд. — Мама, я с приятелем, — говорит он с порога, ему отвечают женским голосом, и, перешагнув через робота-уборщика, интенсивно работающего щетками, шагает в конец коридора, отпирает дверь. Я зыркаю по сторонам, замечаю повсюду статуи Ваала и даже небольшой жертвенный алтарь, и меня берет злость, что я собрался помочь культисту Ваала. Когда за нами закрывается дверь, говорю: — Правда, что ты собрался себя оскопить, лишь бы вернуть брата? — Это Кириан треплется? — ворчит он, краснея, и переходит в атаку: — Я готов вместо него лечь под нож, просто это будет мой выбор, понимаешь? Снова включается эмпатия, и я не просто понимаю — я чувствую бессилие человека, который знает, что, возможно, именно в этот момент погибает кто-то родной, и ничего не может сделать. В таком состоянии человек готов отдать что угодно и кому угодно. — Понимаю очень хорошо, убери идолов, тогда будем говорить. Они не помогают нам, они забирают последнее и кормят пустыми надеждами. Для богов предпочтительнее их, — киваю наверх, — жертвы. Эд не удивлен, он просто спрашивает, убирая статуэтку Ваала в ящик комода.