– Господа, думаю, все мы изрядно утомлены последними событиями, что и понятно. – Она говорила с легким французским акцентом, придававшим ее речи прелестную игривость. – Но в любом случае агент Клейтон – мой гость, в честь которого я даю этот ужин, и, боюсь, мы можем неприятно удивить его нашими деревенскими раздорами. Как вы видите, – обратилась она к Клейтону с почти детской горячностью, – я говорю “мы”, потому что, хоть и являюсь иностранкой, приехавшей в вашу страну совсем недавно, уже успела почувствовать себя англичанкой. Не случайно добрые люди из Блэкмура приняли меня, можно сказать, так, как если бы я тут и родилась. – Хотя она старалась говорить самым любезным тоном, от ее язвительного намека гостей словно окатило холодной водой. – Поэтому я хочу еще раз от лица всех поблагодарить вас за то, что вы сделали для нас, для нашего любимого Блэкмура. – Она встала и тонкими пальцами взяла бокал. Движения ее были настолько легки, что, казалось, она одной лишь силой взгляда велела бокалу оторваться от стола. Гости тотчас последовали примеру хозяйки. – Господа, это были мрачные и ужасные для всех нас месяцы. Два года мы прожили в страхе, который внушал нам кровавый зверь, – продолжила она с театральным пафосом, – но кошмар наконец-то рассеялся, и чудовище побеждено благодаря исключительной находчивости агента Клейтона. Надеюсь, каждый из присутствующих на всю жизнь запомнит ночь пятого февраля тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, когда агент освободил нас от этого проклятья. А теперь, господа… – Ее улыбка, лукавая и озорная, сверкнула сквозь стекло бокала. – Выпьем же, черт побери, еще раз за Корнелиуса Клейтона, храбреца, сумевшего поймать человека-волка из Блэкмура! Все подняли свои бокалы, однако размеры стола не позволили гостям чокнуться. Клейтон кивком головы поблагодарил графиню и одновременно с натугой изобразил улыбку, в которой попытался соединить удовлетворение и скромность. Судья в свою очередь провозгласил еще один тост – в честь хозяйки дома, заставив Валери де Бомпар с милой гримаской потупить взор, от чего у Клейтона затрепетала душа. Наверное, тут пришло время пояснить, что агент не считал себя большим мастером по общению с дамами, скорее наоборот. Зато он весьма гордился своими успехами в изучении человеческого поведения и потому мог со знанием дела утверждать, что Валери де Бомпар не была похожа на остальных представительниц женского пола, а если выражаться точнее, то, пожалуй, и на представителей рода человеческого в целом. Каждый ее жест, любое выражение лица оставались для него непостижимой загадкой. Например, гримаса, которой она ответила на тост судьи, не была рассчитана на внешний эффект, как это обычно бывает у светских дам; нет, Клейтон распознал за ней ту обманчивую кротость, какую демонстрируют растения-хищники, прежде чем сомкнуть лепестки над попавшим в чашу цветка несчастным насекомым. Снова садясь на свое место, Клейтон вспомнил ошеломительное чувство, нахлынувшее на него, когда он увидел ее в первый раз. Как ему тогда показалось, перед ним стояло совершенно необыкновенное и совершенно очаровательное создание – настолько невообразимое и очаровательное, что трудно было поверить, будто оно принадлежит пошлому миру, который их окружает. В тот день на графине были шелковое платье небесно-голубого цвета, перчатки ему в тон, а также шляпа с широкими полями, украшенная причудливым букетом из листьев и диких ягод, в который модистка, следуя последним веяниям, поместила еще и чучело ореховой сони, а также несколько бабочек с оранжевыми крылышками – они, вероятно, должны были символизировать непоседливые мысли, порхавшие в голове у Валери. Увидев графиню впервые, агент не знал, что про нее подумать. Не знал он этого и сейчас. Клейтон просто отчаянно влюбился в Валери де Бомпар. – И все-таки, агент Клейтон, – прервал его мечтательные мысли голос священника, – скажите, вы с самого начала точно знали, каким путем поведете расследование? Я спрашиваю об этом потому, что, как мне представляется, при столкновении с любым сверхъестественным явлением разброс возможных его толкований практически бесконечен. – Бесконечность сулит не самые удобные рамки для работы, отец Харрис, во всяком случае, до тех пор пока наше жалованье тоже не будет стремиться к бесконечности, – ответил Клейтон, вызвав дружный смех, среди которого ему послышался и нежный звон колокольчика. – Поэтому первое, что мы обязаны сделать, столкнувшись с фактом, который, подобно ужасным преступлениям в Блэкмуре, трудно объяснить, опираясь на установленные природой законы, – это исключить рациональные возможности. Только тогда можно будет отнести то или иное событие к разряду сверхъестественных, а именно такими делами и занимается, как известно, наше подразделение. – Вот! Так следовало поступить и нам тоже! – посетовал доктор. – Осмыслить все логически. Но как и в любой маленькой деревне, в Блэкмуре живут люди суеверные, и понятно, что… – Можно подумать, что вы от них чем-то отличаетесь, Рассел, – снова съязвил судья. – По-моему, лично вы перепугались больше всех. Ваша служанка рассказывала моей, что вы принялись плавить серебряные ложки, чтобы отлить из них пули, ведь только такие пули якобы способны поразить человека-волка. Скажите, как вам пришла в голову такая чушь? Доктор хотел было начать все отрицать, но после минутной паузы расхохотался: – Вот ведь проклятая сплетница! Да, что правда, то правда! Я расплавил чайные ложки. И если бы вы, судья, хоть раз за эти месяцы удосужились выслушать меня, то не стали бы сейчас спрашивать, как мне такое пришло в голову. – Он отвернулся от Домби и обратился к Клейтону, но уже куда более учтивым тоном, как к ровне: – Должен вам сообщить, что один мой французский коллега, с которым я нахожусь в переписке, рассказал мне, как еще в прошлом веке ужасный зверь долго держал в страхе провинцию Жеводан. Люди были уверены, что речь шла о человеке-волке и прозвали его жеводанским зверем. И что же? Только серебряная пуля сразила его наповал. Поэтому я и расплавил наши серебряные ложки – к большому неудовольствию моей жены… – Значит, пострадал ты напрасно, Рассел, – засмеялся Прайс. – Да сам знаю, – с досадой отмахнулся от него доктор. – Но кто же мог подумать, что человеком-волком, державшим в страхе нашу деревню, был Том Холлистер, который вздумал нацепить на себя вот эти шкуры? Все как по команде посмотрели в угол столовой, куда указывал доктор. И тотчас в зале повисла тоскливая тишина. Клейтон наблюдал за тем, как гости меланхолично покачивали головами и вспоминали каждый свое, не отрывая глаз от огромной волчьей шкуры, растянутой на деревянных козлах. Это капитан Синклер повесил шкуру в качестве трофея, чтобы гости, входя в зал, могли получше рассмотреть ее. Что они и сделали, испытывая страх и восхищение, поскольку видели перед собой истинное произведение искусства, созданное опытным таксидермистом. Судя по размерам, шкура должна была принадлежать гигантскому волку, но на самом деле она была сшита из нескольких шкур. Этот самый Холлистер как следует потрудился, соединяя их, а потом продубил шкуры и набил некоторые части чучела паклей и соломой. В передние лапы просунул гибкие прутья, чтобы они напоминали покрытые густой шерстью человечьи руки, и завершил руки-лапы сделанными из ножей страшными когтями. Венчала все злобно оскаленная волчья голова. Холлистер набрасывал шкуру себе на плечи, затем кожаными шнурами привязывал лапы к собственным рукам и ногам, а волчью голову использовал на манер шлема. Парень был достаточно сильным, чтобы носить на себе такой наряд, и кто угодно принял бы его за человека-волка, особенно если учесть, что появлялся он лишь в ночи полнолуния, при этом сильно горбился и рычал по-звериному. Во всяком случае, агент и сам так подумал, увидев издали огромное чудовище. Вместе с помощниками он мчался за ним через лесные заросли, и кровь стучала у Клейтона в висках, а сердце было готово вот-вот выскочить из груди, ибо он свято верил, что они преследуют настоящего ликантропа, и любые другие подозрения он в тот миг с преступной легкостью отбросил. Да, агент преследовал именно ликантропа, то есть человека-волка, ведь, вопреки двусмысленным пояснениям, полученным им от капитана Синклера при поступлении в спецподразделение Скотленд-Ярда, фантастические существа он считал реальностью. Но как раз чудовище из Блэкмура оказалось ловкой подделкой, и это немного омрачало победу Клейтона. Вот почему сейчас он уже не был так уверен, что поступил правильно, пойдя на службу в спецподразделение. Пожалуй, он все-таки поспешил, приняв предложение Синклера, но тогда его привела в восторг мысль, что перед ним откроется мир, заповедный для прочих смертных. Однако первое же “специальное” дело Клейтона свелось к погоне за деревенским оболтусом, нацепившим на себя волчьи шкуры. А еще он влюбился в женщину, которая жила в замке посреди леса. – Знаете, как ни странно, он и сейчас внушает мне страх, – вдруг признался доктор, нарушив общее молчание. Он встал и, расхрабрившись – вероятно, за счет выпитого, – мелкими пингвиньими шажками приблизился к шкуре. – Погоди, Рассел, прихвати с собой на всякий случай серебряную ложечку! – посоветовал ему вдогонку Прайс, подняв вверх свою ложку. Доктор с пьяной неуклюжестью отмахнулся от совета мясника и, потеряв равновесие, качнулся в сторону шкуры. – Осторожно! – крикнул Синклер, быстро вскочив на ноги, словно нянька, которой поручено следить за проказами играющих в парке детишек. При этом его искусственный глаз зажужжал, подавая сигнал тревоги. Капитан собирался доставить шкуру в Лондон и поместить в Камеру чудес, устроенную в подвалах Музея естественной истории, где его подразделение хранило вещественные доказательства, полученные при расследовании дел, которые на первый взгляд не поддавались рациональному объяснению и потому попадали в их руки. Эта шкура тоже представляла немалую ценность для истории спецподразделения, и ее следовало в целости и сохранности доставить в Камеру. Как только Синклер убедился, что доктор восстановил равновесие, а шкура не пострадала, он сразу успокоился и снисходительно улыбнулся, однако решил тоже подойти к трофею. Судья Домби сделал то же самое, за ним последовали Прайс и Харрис. Доктор Рассел пустился в научные рассуждения по поводу способов изготовления подобного наряда. Остальные, включая и Синклера, с видом примерных учеников кивали, не мешая эскулапу выплескивать на них свою эрудицию. Во время этой импровизированной лекции оставшийся за столом Клейтон отважился поймать взгляд графини, от которой его отделяла едва ли не целая миля благородного дубового дерева. С самого первого дня и все те недели, пока длилось расследование, где бы Клейтон ни находился – в людной гостиной или в садовых лабиринтах, – он непременно искал взглядом глаза графини, которые, казалось, дожидались его целую вечность и тайна которых терзала агента по ночам, поскольку он, гордившийся своим умением мгновенно читать чужие мысли, ее мысли так и не сумел разгадать. Взгляд Валери де Бомпар мог быть как нежно обожающим, так и убийственно презрительным, а мог выдавать глубоко запрятанную муку, и причины ее были недоступны агенту. В этих глазах он тонул и сейчас, любуясь графиней, пока та с неизменной улыбкой на устах позволяла собой любоваться. Она обволакивала его колдовскими чарами – и голоса гостей звучали для агента как сквозь вату, столовая превращалась в размытые декорации, а весь мир – во что-то далекое и едва ли реальное. Клейтон никогда не видел Валери такой прекрасной, как в тот вечер, но и такой болезненно хрупкой. Сегодня в ее наряде черное сочеталось с серебром. Ослепительно белая шея, черный бархатный корсаж, благодаря которому дивная грудь казалась еще выше, и черные же длинные сафьяновые перчатки, серебристая, расшитая созвездиями крошечных бриллиантов юбка, падавшая вниз пышными складками… Клейтон подумал, что, хотя никто не знает ее возраста, сейчас, освещенная неровным пламенем свечей, она была как никогда похожа на девочку, на капризную девочку-королеву, которой трон и голубая кровь уже сами по себе дают право на жестокость. Тут он заметил, что слишком сильно сжимает свой бокал и легко может раздавить его или совершить еще большую глупость – скажем, вспрыгнуть на стол и, подчинившись волне смутного желания, бегом кинуться к этой женщине. Он отвел взор от графини – и мир тотчас снова обрел и подвижность, и звук, и грубую материальность. – Честно признаюсь, чем больше я изучаю этот наряд, тем больше он меня восхищает, – услышал Клейтон слова доктора. – Исключительная работа, господа. Поглядите сами, как прекрасно обработан мех, какой он мягкий и податливый. – Рассел наклонился и обнюхал одну из лап. – Я бы сказал, что шкуры были обработаны белым мышьяком с известью, как это делалось в старину. Мясник, которому наскучили объяснения доктора, тряхнул головой, фыркнул и высказал свое мнение: – Все понятно, доктор, но остаются загадкой другие вопросы: как человек вроде Холлистера сумел это изготовить и, главное, зачем ему понадобилось убивать тех троих? К сожалению, сам он уже никогда на такие вопросы не ответит. – Прайс повернулся к Клейтону: – Но вы обещали нам сделать это за него, и мы просто сгораем от нетерпения… – А я с большим удовольствием выполню свое обещание. – Клейтон улыбнулся, понимая, что настал миг, которого он ждал в течение всего ужина. Он медленно встал, стараясь не смотреть на графиню, обвел взглядом гостей, по-прежнему стоявших вокруг шкуры, словно позируя для фотографии. – Думаю, вы бы предпочли, чтобы я начал с первого вопроса: как такой неотесанный парень, как Холлистер, мог изготовить подобное чудо? Ответ весьма прост, господа: он обучился ремеслу таксидермиста. Вам известно, что, раскрыв тайну человека-волка, мы с капитаном Синклером произвели обыск в хибаре Холлистера и нашли там учебники по таксидермии, бестиарии с рисунками ликантропов и всевозможные препараты, а также инструменты, необходимые для изготовления чучел животных. Но тут, естественно, возникает следующий вопрос: зачем было выбирать столь сложный способ убийства, если существуют куда более простые? – Клейтон заложил руки за спину и как-то даже досадливо скривил губы, словно не находя ответа на им же самим поставленный вопрос. Синклер незаметно ухмыльнулся: оказывается, его ученик испытывает слабость к театральным эффектам. – Остановимся на минуту и припомним, что мы знаем о характере Холлистера. Пока он не нашел свою смерть на дне оврага, вы все считали его безобидным неотесанным парнем. Правда, ему достало ума, чтобы понять, что судьба обошла его своими милостями, и он, выпив лишнего, всегда с обидой жаловался на это. Ему пришлось бросить школу, поскольку родители умерли, когда он был совсем мальчишкой, и оставили сыну только кучу долгов да ферму на каменистом куске земли, где он и гнул спину все это время. А еще он был на удивление привлекательным с виду, однако, к несчастью, ни одна из девушек, за которыми он пытался ухаживать – а все они были из зажиточных семей, – не ответила ему взаимностью. Неудачливый бедняга, насколько можно судить, всегда метил слишком высоко. А теперь посмотрим на тех, кто стал его жертвами. Что общего было у Андерсона, Пери и Дальтона? Да то, что их земли граничили с землей Холлистера, но, в отличие от нее, считались плодородными. Естественно, я учел этот факт. И быстро выяснил, что Холлистер, мечтая поправить свои дела, пытался купить участки соседей, но те неизменно отвечали ему отказом. Мало того, еще старый Холлистер задолжал двоим из них, и теперь они требовали уплаты долга и грозили, что отнимут у парня дом. Наверное, именно тогда Холлистер и разработал свой хитроумный план. Блестящий, на мой взгляд, план: он убьет этих безмозглых соседей, но так, чтобы никто не заподозрил в преступлении его самого. Мало того, родственники убитых поспешат за бесценок продать ему ставшие обузой земли. Почему? Потому что земли эти будут считаться про2клятыми. Потому что там начал появляться ужасный зверь, который забирает по одной жизни с приходом каждой полной луны. Но понятно ведь, что превратиться в настоящего человека-волка было не во власти Холлистера, и тогда он изготовил такой наряд – изготовил собственноручно, чтобы сохранить дело в полной тайне. Вот как получилось, леди и джентльмены, что бедный, но честный Том Холлистер превратился в человека-волка из Блэкмура. В зале повисло восхищенное молчание. Даже Синклер, заранее знавший, о чем станет говорить его ученик, казалось, был под впечатлением от речи агента. Довольный произведенным эффектом, Клейтон посмотрел в глаза графине, и ему почудилось, что в них полыхнуло странное пламя. – Превосходно, агент Клейтон. – Графиня улыбнулась. – Ваш рассказ оказался не только умным, но и увлекательным. Не сомневаюсь, что вас ожидает великое будущее в Скотленд-Ярде. Клейтон легким поклоном поблагодарил ее за лестные слова. Он предпочел ничего не добавлять, чтобы не нарушить волшебной атмосферы всеобщего восхищения, окружавшей его сегодня. В то же время он прикидывал, удалось ли ему произвести должное впечатление на графиню. Агент никогда не имел дела с подобными женщинами и к тому же не был обучен даже самым простым правилам галантного обхождения. В конце концов, он был всего лишь рядовым полицейским – а этого, пожалуй, слишком мало для нее, и еще он был слишком молодым, слишком необразованным и – это уж вне всякого сомнения – слишком влюбленным. Короче говоря, Клейтон не понимал, можно ли такую женщину покорить острым умом и что она вообще ждет от человека вроде него. Единственной ночи любви, спасения от одиночества?.. Или он всего лишь каприз экстравагантной дамы? Клейтон надеялся на большее. Но что толку гадать? Уже очень скоро те обещания, которыми Валери де Бомпар напитала воздух вокруг него, либо станут реальностью, либо навсегда растают, поскольку дело, приведшее его сюда, закончено. Они поймали человека-волка, и завтра утром их экипаж помчится в сторону Лондона… Хотя не исключено, что поедет туда только один из полицейских. Все будет зависеть от того, как развернутся события после ужина. Клейтон охотно растянул бы этот миг на целую вечность – так и глядел бы в глаза графини, ловя в ее улыбке обещание счастья, в реальность которого никогда прежде не верил. Но тут служанки, видно дожидавшиеся за дверью конца его речи, появились в зале с подносами, уставленными ликерами, сладостями, фруктами и блюдами с сыром. Агент наблюдал, как они расставляют все это на столе, и старался скрыть досаду. Гости двинулись к своим местам – их, скорее всего, больше поразили поданные на десерт роскошные угощения, нежели блестящий рассказ, которому они только что с таким восторгом аплодировали. И Клейтон, осознав, что гора сладостей одержала над ним победу, тоже пошел к столу. Проходя мимо портрета Валери, он не удержался и бросил на него полный отчаяния взгляд. Но едва агент положил руки на спинку своего стула, как что-то вспыхнуло у него в памяти, заставив опять повернуться к портрету. В два прыжка он оказался перед полотном, нисколько не заботясь о том, что такой внезапный интерес мог удивить и графиню, и ее гостей. Окружающий мир словно накрыло сотканным из тумана саваном. Остались только агент Клейтон и портрет. За его спиной продолжали звенеть тарелки и бокалы, а он старательно, сантиметр за сантиметром, изучал картину, на которой Валери де Бомпар была изображена во всем блеске своей красоты. Она стояла рядом с большим столом, где в идеальном порядке лежали книги и свитки. Когда Синклер с Клейтоном только прибыли в замок и осматривали его, капитан удостоил портрет витиеватых похвал, а графиня сообщила, что написал его покойный граф де Бомпар, человек, как выходило, сведущий во многих вещах, в том числе и наделенный талантом живописца. Фоном он сделал огромные книжные шкафы, чьи верхние полки терялись в тени под самым потолком. В шкафах толстые тома и книги в роскошных переплетах соседствовали с разнообразными приборами, такими странными и необычными, что Клейтон не все смог опознать. Позолоченный телескоп, различные колбы, бутылки и воронки, расставленные по размерам и формам, человеческий череп, большая желтая сфера и… Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что стояло на третьей полке рядом с черепом. И когда он понял, словно ледяная волна накрыла его с головой, словно змеиный яд распространился по всему его телу, а в мозгу стал все ярче и ярче разгораться свет догадки. Служанки уже покинули зал, и Клейтон, возвращаясь к столу, чувствовал, как после внезапного открытия мысли вихрем закрутились в его голове. Когда он садился, колени у него дрожали. Еще не так давно все детали вроде бы соединялись во вполне очевидную картину, теперь же словно мощный удар кулака нарушил былую связность, и Клейтон мысленным взором с изумлением наблюдал, как те же детали начали складываться совершенно иным манером. И едва первые из них заняли свои новые места, стало легко домыслить и остальное. Агент откинулся на спинку стула и постарался успокоиться, хотя каждый следующий вывод острой болью отзывался у него внутри. Когда же все части головоломки соединились, он не мог не признать, что нынешний их порядок имел куда больше смысла, нежели предыдущий. Клейтона охватили оторопь и страх, едва до него дошло, насколько это меняло ситуацию. Точнее всего состояние агента сейчас выразил бы истерический смех, но он сумел взять себя в руки и сделал большой глоток из бокала. Вино как будто помогло ему окончательно овладеть собой. Агент пару раз глубоко вдохнул. Нельзя терять рассудок, сказал он себе. Надо принять как данность то, что обнаружилось мгновение назад, и дальше действовать соответствующим образом. К счастью, гости по-прежнему были заняты обсуждением прекрасного ужина и не обращали внимания на Клейтона. Он незаметно утер пот со лба и даже сумел изобразить улыбку, притворившись, будто следит за общей беседой, и стараясь ни с кем не пересекаться взглядом, особенно с графиней. Когда Валери показывала ему свой портрет, Клейтон видел лишь ее одну. Она затмевала все вокруг – и на картине, и в реальном мире. Но сейчас он обратил внимание на детали. Детали… Они-то и указывали, чем на самом деле должно завершиться расследование. – Только представьте себе, сколько времени понадобилось Холлистеру на изготовление подобного облачения, – говорил между тем Прайс. – Надо было поймать волков, потом у себя дома соединить шкуры… И ведь никто ничего даже не заподозрил! Волосы дыбом встают! Я достаточно хорошо знал этого парня. Иногда он помогал мне в мясной лавке, и мы с ним не раз беседовали. Никогда бы не подумал, что… – Он не договорил фразы и лишь пожал плечами. Все закивали, разделяя недоумение мясника. Все, кроме Клейтона. Он следил за реакцией графини. А та точно так же, как и остальные, сокрушенно качала головой, но успела поймать пристальный взгляд агента и, по своему обыкновению, не отвела глаз. Клейтону нужно было немедленно решить, как поступить с только что сделанным открытием, и еще до окончания ужина наметить план действий, но, увидев лукавую улыбку Валери, почувствовал бешенство. “Не сомневаюсь, что вас ожидает великое будущее в Скотленд-Ярде”, – сказала она, и эти слова, еще недавно так его окрылившие, теперь острыми иглами впились ему в душу. – Люди никогда не бывают тем, чем кажутся, – сказал он, не отводя взгляда от Валери и ощущая, как закипает кровь у него в жилах. – У каждого из нас есть свои тайны, и тем не менее мы неизменно приходим в изумление, обнаружив, что у других они тоже имеются. Вы согласны со мной, графиня? Валери по-прежнему улыбалась, но Клейтону показалось, что по лицу ее пробежала тень смущения. Это был еще не страх, нет. Но скоро появится и страх. – Вы абсолютно правы, у всех у нас в душе есть некий тайный уголок, куда мы никогда не допускаем посторонних, – ответила она, осторожно скользнув пальцами по одной из граней бокала. – Но позвольте заметить, что существует большая разница между почти неизбежной ложью, к которой все мы прибегаем, дабы оградить свой внутренний мир, и раздвоением личности, свойственным убийце. Клейтон, как и остальные, кивнул, но понял, что искра иронии, мелькнувшая в его взоре, не укрылась от графини. – В любом случае есть что-то дьявольское в том, что Холлистер занялся изучением таксидермии, – заявил священник, чьи щеки покраснели от вина. – Все эти загадочные вещи у него дома… Банки с какими-то ядовитыми жидкостями, труды по алхимии, средневековые трактаты… Сразу вспоминаются старинные истории про колдунов, про договоры с нечистым. И, несмотря на то, что ужасные убийства нашли вполне реальное объяснение, я по-прежнему вижу печать лукавого на всех поступках юного Холлистера. – Боюсь, отец Харрис, – раздался громкий и отчетливый голос капитана Синклера, – что видеть руку дьявола в этом деле – версия слишком фантастическая, даже с точки зрения нашего подразделения. Слова его были встречены робкими смешками, но Клейтон не обратил на них внимания. Он по-прежнему сидел, откинувшись на спинку стула, и по-прежнему смотрел в глаза графине. А та явно забавлялась, хотя поведение агента наверняка разбудило ее любопытство. Как только смех затих, Валери де Бомпар обратилась к Синклеру: – Я, капитан, придерживаюсь такого же мнения. Дьявол… Отказываюсь верить, будто то, что заставляет людей поступать вопреки свойственной им от рождения доброте, вопреки слову Божьему, как-то связано с тем козлоподобным существом, что царствует на шабаше ведьм. Сказать честно, мне всегда было трудно вообразить, что все происходит именно так, как гласят легенды. Поэтому я и считаю такой увлекательной вашу службу – наверное, захватывающе интересно изучать монстров и то, что они в себе таят, а также вскрывать истинную подоплеку мифов, их фантастическую основу. Расскажите нам про свою работу, капитан. – Э-э… Боюсь, это невозможно, графиня, – стал отнекиваться, слегка покраснев, Синклер. – Наша работа требует конфиденциальности и… – О, не будьте таким скрытным! Вы ведь находитесь не среди мудрецов друидов, а в Блэкмуре! Так что, пожалуйста, сделайте для нас исключение, – стала просить графиня с милой настойчивостью. – Право же, всем нам будет страшно интересно узнать, как работает ваш удивительный отдел. Скажите, обычно вы используете какие-нибудь новомодные методы или, наоборот, отправляетесь ловить вампиров с осиновыми кольями на изготовку и защищаете себя распятием и святой водой? Говорят, вампиры умеют оборачиваться летучими мышами или даже принимать вид тумана. – И еще, как говорят, они не смеют переступить черту освященной земли, – уточнил отец Харрис. – И якобы с рождения имеют некую отметину, например, выступающий крестец, – добавил доктор. – И будто бы появляются на свет словно в капюшоне – часть головы у них накрыта материнской плацентой на манер тюрбана, – внес свой вклад в разговор судья, вызвав общий смех. Когда гости отсмеялись, графиня снова заговорила тоном капризной девочки: – Неужели все это правда, капитан? Лично мне с трудом верится, что их можно отпугнуть обычным зубчиком чеснока или что у них есть жало на кончике языка. – Язычок графини тотчас высунулся между губами. – Ну… – Синклер прочистил горло, пытаясь скрыть волнение. – По-моему, большинство этих историй – не более чем обычное суеверие, графиня. Все выжидательно смотрели на него, надеясь, что он скажет о столь интересном предмете хоть что-нибудь еще. Синклер обреченно хмыкнул, потом выпрямился на стуле, и агент понял, что сейчас тот состряпает этим простакам ту же лекцию, какую выслушал когда-то и сам Клейтон, поступая на службу в спецподразделение. На самом деле ученик был благодарен капитану за готовность еще больше растянуть этот бесконечный ужин. Теперь Клейтону уже не хотелось, чтобы застолье поскорее завершилось, ведь потом его ожидало мало приятного. Вот было бы хорошо, если бы капитан проговорил до утра или, скажем, до начала следующей недели, да хоть целый месяц. И тогда у Клейтона будет достаточно времени, чтобы разобраться в собственных мыслях и решить, как поступить дальше. Пока он наверняка знал только одно: делиться с Синклером своим открытием он не станет. И сам допросит графиню – с глазу на глаз, чтобы она ответила на вопросы, от которых у него пухла голова, хотя большинство из них и не было вроде бы связано с нынешним делом. – Как вы знаете, господа, наш отдел занимается изучением сверхъестественных явлений, всего того, что не поддается человеческому пониманию, – начал свою речь Синклер, поглаживая пальцами значок с изображением дракона, украшавший лацкан его пиджака. – К несчастью, как случилось и в вашей истории, большинство преступлений, попадающих в наши руки, на самом деле сводятся к незамысловатым трюкам. Именно это и начал сейчас осознавать агент Клейтон, правда, сынок? – Клейтону пришлось кивнуть в ответ. – Но даже те случаи, которые нам не удается объяснить, не ступив в область фантастического, доказывают, что сверхъестественные явления редко совпадают с их распространенным фольклорным толкованием. Люди-волки, кстати, могут служить тому отличным примером. Они упоминались еще в греческой мифологии, но особенно много историй о них пошло гулять только в Средние века. В наших архивах хранится немецкая газета, датированная… – Он наморщил лоб, стараясь припомнить точную дату. – Тысяча пятьсот восемьдесят девятым годом, – словно нехотя подсказал ему Клейтон. – Точно, да, тысяча пятьсот восемьдесят девятым. И речь там идет о детях, якобы растерзанных оборотнем в деревне Бедбург. Это самый древний из известных нам случаев, но не единственный. Таких было немало. Сотни, тысячи – и все они обогатили собой легенду о человеке-волке. Но любая легенда – не более чем реальное событие, просеянное сквозь сито народного воображения, склонного к театральной – и, на мой взгляд, тошнотворной – романтизации, которая способна до неузнаваемости исказить реальность. Благодаря таким легендам, а также сочинениям вроде “Вервольфа Вагнера”?[11] или “Гюга-волка”?[12], большинство людей видят в оборотне несчастного человека, ведь каждое полнолуние он против своей воли превращается в волка и вынужден совершать безжалостные убийства, так как испытывает неутолимую жажду крови. Передается из уст в уста и много других глупостей. Скажем, будто в человека-волка можно превратиться, если выпить дождевой воды, скопившейся в волчьем следе, или если носить пояс, изготовленный из волчьей шкуры, или если тебя укусит другой человек-волк. Ну, понятно, что в лживости двух первых способов вы можете легко убедиться сами. А абсурдность последнего я готов доказать вам с помощью простейших математических подсчетов: если бы оборотни, а также вампиры превращали в человека-волка всякого, кого им удалось цапнуть, года за два в мире не осталось бы нормальных людей. Посчитайте сами. Достаточно было бы укусить одну жертву в месяц, а той – тоже одну, и так далее, – и получится мой результат. А я до сих пор остаюсь человеком, и агент Клейтон тоже. – Его ученик послушно кивнул, подтверждая свою человеческую сущность. – То есть в этом зале присутствуют по крайней мере два нормальных человека, что уже вполне убедительно опровергает достоверность легенды. Элементарная логика поможет нам разобраться и с другими милыми чертами, которыми фольклор наделяет монстров. Возьмем, например, влияние луны. Это верование пришло к нам с юга Франции. Уверен, все вы согласитесь со мной, что бежать по лесу в ночь полнолуния куда легче, чем в беспросветном мраке. И вполне вероятно, что первое убийство, приписанное ликантропу, было совершено в светлую ночь исключительно по данной причине. Тем не менее о влиянии луны говорилось еще в древние времена, и никто не станет отрицать ее воздействия на приливы и отливы, на климат, сельское хозяйство, да и на наше настроение, в конце концов, или… – На некоторые недомогания у прекрасного пола, – подсказал Клейтон. – Вот именно, на некоторые недомогания у прекрасного пола… Так вот, в том случае, если оборотни действительно существуют, мощное влияние луны на их поведение следовало бы считать наименее фантастическим из всех допущений. – Он замолчал и с насмешливой улыбкой глянул на доктора. – Что же касается серебряных пуль в качестве надежного средства против оборотней, боюсь, доктор Рассел, в нынешние времена этот способ известен только вам и мало кому еще. Возможно, когда-нибудь он тоже станет частью легенды и даже будет признан за самый надежный. Достаточно нашим писателям рассказать о нем в своих сочинениях. Хотя, честно признаюсь, разговоры о серебряной пуле настолько нелепы, что вряд ли писатели на это клюнут. – Иначе говоря, вы утверждаете, что людей-волков не существует? – спросил Прайс, который всегда предпочитал делать простые и однозначные выводы. – Нет, я этого не сказал, мистер Прайс, – ответил Синклер, только усугубив сомнения мясника. – И вообще никогда не рискнул бы утверждать, будто чего-то на свете не существует лишь потому, что мы не видели этого собственными глазами. Но в любом случае я уверен в одном: если бы они существовали на самом деле, то вряд ли были бы похожи на монстров, описанных в легендах, – закончил капитан свою речь и указал на шкуру, висевшую в углу зала. “Это уж точно”, – подумал Клейтон, метнув взгляд на графиню. И сразу же общая беседа распалась на отдельные реплики. Графиня, польщенная непомерными похвалами, которые доктор Рассел расточал каждому блюду, велела позвать кухарку миссис Пикертон, чтобы гости могли высказать свои восторги ей лично. Кухарка поблагодарила их с явным облегчением. Она-то ведь боялась, как бы за столом не сочли некоторые блюда слишком пресными, поскольку несколько месяцев тому назад какой-то варвар забрался в их кладовую и украл несколько мешков соли, и с тех пор запасы все еще не удалось восстановить. Однако гости были готовы поклясться на Библии отца Харриса, что недостатка соли не заметили – надо полагать, благодаря прежде всего исключительным талантам поварихи. Когда миссис Пикертон покинула столовую, Клейтон опять задумался. Исчезнувшая соль… Это был последний штрих, настоящий подарок, на который он не смел и рассчитывать и который тотчас уверенно встал в нужную клеточку. Сомнений больше не осталось – агент разгадал загадку. Ему даже показалось, что присутствующие могли услышать, как громко екнуло его сердце – словно орех, раздавленный грубым сапогом. II