— Что-то непохоже. Она упаковала в сумку паспорта — и одежды больше чем на неделю. Так куда же она собиралась? Почему вдруг решила бежать? — Никуда она бежать не собиралась. — А я думаю, собиралась. Но ведь для этого должны быть причины. Давайте так: либо вы рассказываете мне, почему она решила расстаться с вами, либо я запрошу в суде разрешение просмотреть всю информацию с вашего мобильного телефона и переписку в социальных сетях и сама выясню, что побудило ее к этому. Эрик Сайер-Лассен выглядит так, точно его загнали в угол. — Мы с женой ладили. Правда, у нас были проблемы… вернее, у меня. — Что за проблемы? — Я заводил интрижки на стороне. Ничего серьезного. Но… может быть, она что-то узнала. — Вы говорите, интрижки? С кем? — Да со всякими… — С кем? И как это происходило? С мужчинами, с женщинами? — С женщинами. Незнакомыми. Случайные встречи или знакомства на каком-нибудь сайте. Но ничего серьезного никогда не было. — Зачем же вы тогда их заводили? Чуть подумав, Эрик Сайер-Лассен отвечает: — Не знаю. Иной раз просто случается так, что жизнь не оправдывает твоих ожиданий. — Что вы имеете в виду? Сайер-Лассен пустым взглядом смотрит в потолок. Хесс не раздумывая подписался бы под его последней фразой, только вот никак не может отделаться от вопроса, на что еще мог бы возлагать надежды этот тип, кроме как на секс с едва знакомыми женщинами, прочные семейные отношения с верной женой и золотую клетку ценой чуть более тридцати пяти миллионов крон. — Когда и каким образом ваша жена могла об этом узнать? — с раздражением в голосе продолжает допрос Тули́н. — Но вы спросили о… — Сайер-Лассен, мы проверили всю корреспонденцию вашей жены и в мобильном телефоне, и в электронной почте, и в социальных сетях. Если б она действительно прознала о ваших проделках, то, по логике вещей, непременно сообщила бы о ваших изменах — либо вам, либо матери, либо подруге. Но ничего подобного в ее переписке мы не обнаружили. — Ну и что… — Следовательно, она не из-за этого решила сбежать. И снова я задаю вопрос: по какой причине ваша жена решила расстаться с вами? Почему упаковала вещи в сумку и… — Да не знаю я! Вы задали вопрос, и я назвал единственную, как я понимаю, возможную причину, черт побери! Вспышка гнева Сайер-Лассена представляется Хессу лишь чересчур эмоциональной реакцией на вопросы Тули́н. С другой стороны, не исключено, что чувак просто не в состоянии свести концы с концами. День выдался долгий, и Хесс чувствует, что продолжать допрос не имеет смысла. — Спасибо, закончим на этом. Если вспомните что-нибудь еще, немедленно свяжитесь с нами. О’кей? Сайер-Лассен благодарно кивает, и Хесс, хотя и повернулся к Тули́н спиной, чтобы взять свою куртку, чувствует, что она готова послать его к чертям собачьим. К счастью, в этот момент в разговор вмешивается еще один голос. — Can I take the girls out to buy ice cream?[22] Это нянечка спустилась со второго этажа вместе с девочками, одетыми для прогулки. Хесс с Тули́н уже допросили ее. Вчера она видела Анне только с утра, в обеденное время находилась в храме независимой филиппинской церкви, а после обеда Анне позвонила ей и сказала, что сама заберет дочерей. Им стало ясно, что нянечка с большим уважением относится не только к семейству Сайер-Лассенов, но и к полиции тоже, почему Хесс и решил, что, по-видимому, у нее не всё в порядке с видом на жительство. Младшую девочку она несла на одной руке, а другой держала за руку старшую. У обеих малышек глазки красные, заплаканные, и Эрик Сайер-Лассен, встав с места, подходит к ним: — Yes. Good idea, Judith. Thank you[23]. Эрик Сайер-Лассен гладит одну из дочек по головке и улыбается другой, какой-то неестественной улыбкой, и все они вчетвером направляются к выходу из кухни. — Я сама решу, когда заканчивать допрос. — Тули́н подходит вплотную к Хессу, так что он не может избежать испытующего взгляда ее карих глаз. — В любом случае мы были с ним вместе вчера, когда на его жену напали, так что наверняка он невиновен. — Нам нужно найти связь между двумя жертвами. Одна сменила замок, другая собиралась бежать. — А я ищу не связь. Я ищу преступника. Хесс собирается зайти в гостиную, чтобы переговорить с криминалистами, однако Тули́н преграждает ему дорогу: — Давай разберемся сейчас. У тебя проблемы со всем этим? С тем, что мы работаем вместе и нам приходится согласовывать наши действия? — Нет, у меня нет с этим никаких проблем. Но давай поделим обязанности, а то мы всю дорогу занимаемся перетягиванием каната, как два мудака. — Я не помешаю? — Натурального белого цвета раздвижная дверь отъезжает в сторону, и в холле появляется Генц в белом «скафандре» и со своим всегдашним спецчемоданчиком в руке. — Мы заканчиваем. Никого не хочу заранее разочаровывать, но на данный момент мы нашли мало чего полезного, как, впрочем, и в случае с Лаурой Кьер. Самое главное — это следы крови в трещинках в полу в холле. Но эти следы не свежие и не соответствуют группе крови Анне Сайер-Лассен; в общем, я думаю, они к делу не относятся. Позади Генца в некоторых трещинках пола под лучом фосфоресцирующей лампы светятся зеленоватым светом частички люминола[24], и один из криминалистов снимает их на камеру. — Откуда на полу холла взялись следы крови? — Тули́н обращает свой вопрос к Сайер-Лассену, возвратившемуся из кухни и рассеянно подбирающему разбросанные детские игрушки. — Если они у лестницы на второй этаж, то это, наверное, кровь Софии, нашей старшей. Она пару месяцев назад упала и сломала нос и ключицу. — Похоже на правду. Да, кстати, Хесс, должен передать тебе привет от наших отдельских устроителей рождественского обеда и благодарность за поросенка. Генц возвращается к своим одетым в белое «космонавтам» и закрывает за собой раздвижную дверь. Хесса пронзает мысль, и он обращает испытующий взгляд на хозяина дома, однако Найя опережает его: — В какую больницу госпитализировали Софию? — В Центральную. Всего на несколько дней. — В какое отделение? — теперь уже вопрос задает Хесс. То обстоятельство, что оба сыщика внезапно заинтересовались этой темой, явно приводит Сайер-Лассена в замешательство, и он останавливается посреди холла с трехколесным велосипедом в руках. — В детское, по-моему. Но в основном этим занималась Анне. Навещала ее там. А почему… Никто ему не отвечает. Тули́н идет к выходу, и Хесс понимает, что и на сей раз ему не разрешат сесть за руль. 49 Каждый посетитель детского отделения Центральной клинической больницы на улице Белильного пруда невольно останавливается у стены коридора, завороженный развешанными на ней бесчисленными большими и маленькими детскими рисунками. И Хесс не исключение. Сколько жизнелюбия и сколько страдания в этом крике ребячьей души… Хесс не в силах оторваться от рисунков, но Тули́н сразу же направляется к стойке медицинского поста. Когда Эрик Сайер-Лассен сообщил о госпитализации дочери в детское отделение Центральной больницы, оба сыщика вспомнили о записи на доске для памяти в кухне Лауры Кьер. На обратном пути в город Хесс позвонил в детское отделение, и дежурная сестра подтвердила, что и сын Лауры Кьер, и, соответственно, старшая дочь Анне Сайер-Лассен лечились в их стационаре. Сестра, правда, не смогла ответить на вопрос, находились ли они там одновременно. Вот полицейские и приехали, ведь это была единственная ниточка, за которую они могли ухватиться; к тому же Центральная больница находится по дороге в управление. До сих пор день не принес каких-либо существенных для расследования результатов, да и звонок Нюландера, сообщившего, что ни Роза Хартунг, ни ее муж не смогли дополнить уже имевшуюся в их распоряжении информацию об Анне Сайер-Лассен, не прибавил им настроения. Переговорив с дежурной, Тули́н, не отвечая на вопросительный взгляд Хесса, направляется к столику, где стоит термос с кофе для посетителей. — Сейчас они попробуют выцепить главврача; в журнале записано, что он занимался обоими детьми. — Значит, мы сможем поговорить с ним прямо сейчас? — Не знаю. Но если у тебя есть другие дела, можешь отчаливать. Я тебя не задерживаю. Хесс не отвечает и нетерпеливо осматривается вокруг. Повсюду — и в коридоре, и в комнате отдыха — полно детей с разного рода недугами. Детей с исцарапанными лицами, перебинтованными руками и загипсованными ногами. Детей без волос на голове, детей в инвалидных колясках, детей со штативами для капельницы. В середине коридора — игровая комната с огромными стеклянными стенами и прикрепленными к синего цвета дверям воздушными шариками и осенними ветками. Услышав поющие детские голоса, Хесс подходит к приоткрытой двери. Двое детей постарше рисуют что-то в одном углу, а группа меньшего возраста сидит полукругом на разноцветных пластиковых табуретках в другом. В центре полукруга стоит на коленях воспитательница, держа в руках планшетку, на которой нарисовано красивое яблоко. — Яблоневый человечек, яблоневый человечек, входи, входи. Ты принес мне яблок сегодня, спасибо тебе-е-е. Воспитательница поощрительно кивает детям и, когда они громко и раскатисто допевают последнее слово осенней песенки, откладывает в сторону планшетку и берет другую с изображением плода каштана. — А теперь сначала! — Каштановый человечек, каштановый человечек, входи, входи. Ты принес мне каштаны сегодня… От этих слов у Хесса мурашки бегут по коже. Он отходит от двери и замечает, что Тули́н пристально смотрит на него. — Вы — родители Оскара, он записан на рентген? — задает вопрос подошедшая к ним медсестра. Найя как раз в этот момент делает небольшой глоток кофе, тот попадает ей не в то горло, и она закашливается. — Нет, не мы, — отвечает Хесс. — Мы из полиции. Ждем главврача. — Главврач, к сожалению, все еще занят. Он на обходе. — Ему придется прервать обход. Скажите, что мы торопимся.