– Уж конечно, лучше пытать их комой и вытягивать из их семей сотни тысяч – вместо того чтобы найти в себе силы на решительный шаг! – огрызнулся Шарп. От такого попрания гуманистических ценностей в зале раздался сладкий вздох, полный негодования и наслаждения собственным негодованием. Шарп оглянулся с лёгким изумлением, вспомнил, где находится, и немедленно стёр с лица всякое выражение. Робертсон смотрел на него прямо и пронзительно. В выражении его читалась нота милосердия и даже сочувствия по поводу зала, но в то же время видно было, что даже из снисхождения к оппоненту от идеалов своих Робертсон не отступится – слишком уж они были важны, слишком дороги. Шарп ещё раз выдохнул, расстегнул верхнюю пуговицу и попробовал зайти с другой стороны. – Мистер Робертсон, вы знаете, что наши возможности ограничены. Закон о… – Шарп скривился, – существах второй категории разумности, таких как слоны, дельфины и, что в нашем случае критично, шимпанзе и другие приматы, запрещает любые эксперименты с их участием. Если бы мы могли заняться хотя бы приматами… – он, видимо, сообразил, что этот тезис выставляет его в ещё более невыгодном свете, и вновь себя одёрнул. – Но да, согласие, снова согласие. В какой-то отдалённой степени приматы являются мыслящими существами, а дать согласие на эксперименты они не могут, поэтому общество решило их не трогать. Хорошо. Ладно. По большому счёту, польза от них всё равно была бы условной. – Он взъерошил волосы. – Нет, чтобы бороться со старением и смертью людей, экспериментировать нужно тоже с людьми. И любой эксперимент, конечно, сопряжён с риском, с опасностью, такова суть исследований. Но… неужели вы не видите, что на другой чаше весов? Победив естественное старение, человечество смогло бы сделать качественный скачок. Взять хотя бы космические перелёты длиной во много тысячелетий – я, конечно, сейчас заглядываю далеко вперёд, простите, окей, давайте пример поближе – неужели вы не хотите, чтобы ваши родители, ваши близкие всегда оставались молодыми и здоровыми? Не хотите одолеть главную гидру нашего поколения, сердечно-сосудистые заболевания? Да, в последний раз в истории западного мира решительные эксперименты на людях ставили в чудовищных обстоятельствах, но мы занимаемся не евгеникой! Мы… мы хотим… – он в бессилии упал обратно на своё кресло и пробормотал: – Ведь всё уже почти исследовано. Всё уже почти открыто. Теоретическая база проработана. Первые экспериментальные образцы, наши первые пациенты, которых мы успели обработать до моратория, они же в порядке. Не всё идеально, но у них наблюдается существенный прогресс. – Шарп откашлялся, но голос его всё равно звучал сипло. – Мы уже почти переломили судьбу человечества. Не запрещайте нам это только из… общественных соображений. Пожалуйста, снимите мораторий. Отзовите законопроект. Он ошибочен. Зал замер в потрясённом молчании. Ведущая смотрела на Шарпа так, будто он только что прилюдно совершил харакири. – Ваши слова звучат очень сладко, – тихо ответил Робертсон, – они искушают. И не пытайтесь выставить меня луддитом, который ненавидит прогресс. Я бы сам с восторгом отправился в тысячелетнее странствие к звёздам. Но омерзителен прогресс, под колёса которого элиты считают допустимым бросать обывателей, и омерзительно общество, которое такой прогресс позволяет. Уважаемые специалисты в естественных и точных науках порой смотрят на науки социальные свысока. Пусть так: я готов признать за нашей сферой обслуживающую роль. Мы лишь технический персонал при мечте о звёздах. И всё же я предлагаю вам подумать вот о чём: успехи американской науки – ваши успехи – были бы невозможны без американской экономики, притягивающей к нам лучших специалистов со всего мира. А экономика эта была бы невозможна без свободы. Без демократии. Без общественной критики и ответственности, лежащей на каждом гражданине, без заботы о рядовом обывателе, защищающей нас от тирании. Если мы поступимся этим принципом, не останется ни звёзд, ни Америки. Поэтому я не дам вам им поступиться… Дальше на видео ещё что-то происходило, из зала высказывались какие-то эксперты, а по ведущей ползали титры, но Даня уже не смотрел. И на видео с камер слежения он тоже не смотрел – а вместо этого лихорадочно гуглил. Да, закон Робертсона – Колбридж действительно окончательно приняли в США полторы недели назад. Закон этот декларировал, что даже дееспособный взрослый гражданин не в состоянии дать осознанное согласие на медицинские эксперименты с репликацией клеток, потенциально провоцирующие онкологические заболевания, и, соответственно, запрещал такие эксперименты на людях и «существах второй категории разумности», beings of tentative sentience, то есть наиболее разумных животных. В общем, русское название видео в кои-то веки было точнее оригинального. Получалось, что американцы в самом деле открыли путь к бессмертию – и сами же себе его запретили. Интернет бурлил обсуждениями: глупость это или подлинная забота о людях, столь несвойственная сильным мира сего. Некоторые подмечали, что сама подобная дискуссия была бы невозможна ещё двадцать лет назад, когда общественный контроль был слабее и богатая корпорация могла втихую пролоббировать почти любой закон. Другие хватались за голову и называли услугу медвежьей. Третьи рассудительно обращали внимание на то, что в обществе с развитыми демократическими институтами хорошая идея погибнуть не может: Шарпа и его коллег ведь не заткнули, не сослали в лагерь – им просто запретили конкретный вид экспериментов на территории США. А значит, заканчивали мысль четвёртые, если они захотят продолжать исследования, то наверняка вынуждены будут обратить взор за пределы родной страны. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь