— Идемте, — сказал он. — Не бойтесь. Просто идите за мной. Он вел ее в том направлении, откуда пришел, идя широкими быстрыми шагами. Когда они огибали лесок, Катрин увидела трубу маленького домика, приютившегося на лесной опушке. Мужчина ускорил шаг, словно спешил попасть домой. Он толчком открыл дверь из крепких, грубо сколоченных досок. Светловолосая девушка, склонившаяся над котелком в очаге, с удивлением выпрямилась, увидев Катрин. — Я нашел ее в лесу, Мадлен, — объяснил мужчина. Она сбежала от Фортеписа. Она голодна… Вот я и привел ее сюда… — Ты правильно сделал! Не говоря больше ни слова, девушка выдвинула табурет, взяла с сундука миску и наполнила ее похлебкой из репы, затем отрезала несколько ломтей темного хлеба с хрустящей корочкой. Все это она поставила перед Катрин. — Поешьте, — сказала она просто. — Потом вы можете Немного поспать, говорить необязательно. Вы, наверное, устали… Простота и щедрость ее гостеприимства вызвали слезы на глазах Катрин. Она взглянула на девушку. У Мадлен было круглое свежее личико, которое излучало доброту. — Вы даже не знаете, кто я, но вы открыли мне свою дверь. — Вы убежали от Фортеписа, — сказал мужчина голосом, в котором звучал сдерживаемый гнев. — И направляетесь в Орлеан. Это все, что нам нужно знать. Теперь поешьте и поспите. Катрин была слишком усталой и голодной, чтобы спорить. Она, запинаясь, поблагодарила, съела суп и хлеб, затем с благодарностью вытянулась на лежащем в углу матраце, который, должно быть, служил Мадлен постелью, и тотчас же заснула. Когда она проснулась, спускались сумерки. Крестьянин вернулся домой и сидел у огня, стругая ножом дубовую палку. Катрин увидела, что он вырезает маленькую статуэтку Пречистой Девы. Девушка сидела рядом с ним, намазывая что-то на ломти хлеба. Она заметила, что Катрин проснулась, и улыбнулась ей: — Вам лучше? — Да, благодарю вас. Вы были так добры! Теперь я снова должна идти. Мужчина поднял глаза от своей работы и посмотрел на нее с тем же открытым, бесстрашным выражением, которое поразило ее утром. — Почему вы предпочитаете путешествовать ночью? Бы прячетесь? — Пьер, — с упреком сказала девушка. — Ты не имеешь права ее допрашивать! — Все в порядке, — улыбаясь, сказала Катрин. — Я не прячусь, просто я хочу избежать опасности опять попасть в лапы Фортеписа. — В этих краях вам нечего бояться! Лучше бы все-таки путешествовать днем. Особенно если вам незнакома эта местность. Вы знаете дорогу в Орлеан? Катрин покачала головой. Пьер отложил нож и статуэтку и подошел к ней. — Отсюда его легко найти. Идите по старой римской дороге до Жьена. Оттуда вас поведет сама Луара. Что вы собираетесь делать в Орлеане? — Пьер! — воскликнула Мадлен. — Ее жизнь тебя не касается. Но Катрин ласково ему улыбнулась. — Нет причин, почему бы ему этого не знать. Я иду туда, чтобы быть вместе с мужчиной, которого люблю. Он заперт в городе. Мадлен оставила приготовление еды, подошла к Катрин и обняла ее за талию. — Пойдем, посиди с нами, — сказала она. — Если ты влюблена в одного из мужчин, которые защищают город дофина Карла, ты член нашей семьи. Мой жених Колен — лучник в армии его брата, Бастарда12. Скажи нам теперь имя своего возлюбленного. — Арно, — ответила Катрин. Лучше, чтобы Мадлен считала ее простой девушкой, которая, как и она сама, любит лучника. Титул смутил бы ее и, возможно, сделал бы подозрительной. Трудно поверить в то, что богатая знатная дама станет бродить по стране в поисках какого-то капитана! Она добавила: — А меня зовут Катрин… — Теперь мы рады тебе еще больше, — дружелюбно сказал Пьер. — Оставайся сегодня здесь! Ты можешь уйти на рассвете. Я провожу тебя до римской дороги. Этот вечер, проведенный в скромном домике, надолго запомнился Катрин. Доброта и простота этих людей утешали и были желанной передышкой между теми испытаниями, через которые она только что прошла, и теми, что еще ожидали ее. Все отправились спать вскоре после ужина, чтобы не жечь напрасно свечу. Катрин разделила матрац с Мадлен. Постель Пьера находилась в чуланчике, примыкающем к единственной комнате домика. Хотя Катрин и проспала почти весь этот день, она вскоре снова заснула. Ее содранные ладони болели уже не так сильно. Мадлен смазала из салом и перевязала полосками полотна. Пьер разбудил Катрин на рассвете. Он должен был идти работать в поле и не мог терять время. Мадлен уже давно встала. — Я ночью все обдумал, — сказал ей Пьер, — и решил, что путешествовать будет легче, если ты выдашь себя за паломницу, идущую в аббатство Сен-Бенуа. К несчастью, в этих краях, в Пьюизе, встречается не только хорошее, но и плохое. Ты молода… и красива. Посох паломницы защитит тебя. Он достал из стенного шкафа деревянный посох с прикрепленной к нему железной флягой и протянул ей. — Мой дядя совершил паломничество в Сантьяго-де-Компостелу, — смеясь, сказал он. — С этим ты будешь больше похожа на настоящую паломницу. Тем временем Мадлен накинула на плечи Катрин толстый плащ; уверяя ее, что так она будет лучше защищена. Затем девушка вручила ей большой ломоть хлеба и маленькую головку козьего сыра и поцеловала ее. — Да будет с тобой Бог, — с чувством сказала она, — и да поможет он тебе найти твоего любимого. Если увидишь Колена, скажи ему, что я его жду и всегда буду ждать. Катрин была тронута до слез их щедростью и попыталась было отказаться от даров, но почувствовала, что отказ обидит их. Поэтому же она не осмелилась предложить им свои три серебряные монеты из боязни оскорбить их. Она тепло поцеловала Мадлен, не в состоянии говорить, а затем подошла к Пьеру, который ждал ее у двери. Не один раз она обернулась, чтобы помахать девушке на прощанье, когда они уходили. Мадлен долго смотрела, как они удаляются… Пьер шел впереди широкими, ровными, неспешными шагами. Катрин узнала место, где он встретил ее накануне. Оттуда они пошли через поля, пока не достигли дороги, большие плоские камни которой были уложены римлянами, а теперь поросли травой и мхом, но все еще виднелись тут и там. Старинная статуя рядом с дорогой представляла бюст кудрявого юноши, сохранившийся, несмотря па разрушительное действие времени и плохой погоды. Там Пьер остановился и указал на запад. — Вот твоя дорога! Держись ее, пока не придешь к большой реке. Она взглянула на него с признательностью. — Как я могу отблагодарить вас с сестрой? — Не забывай нас, — сказал он, пожимая широкими плечами. — Мы будем молиться за тебя… Словно торопясь ее покинуть, он повернул обратно к полевой тропе, но затем вдруг обернулся и снова посмотрел на нее. — В конце концов, — тихо сказал он, — никогда ведь не знаешь… Если ты не найдешь своего любимого, знай, что всегда можешь вернуться к нам. Мы были бы счастливы, Мадлен и я… особенно я, если бы ты жила с нами… Прежде чем Катрин поняла смысл этого безыскусного признания, Пьер повернулся и побежал через поля, словно за ним кто-то гнался. Она постояла, наблюдая, как его плотная фигура растворяется в туманном сером свете. По щекам Катрин текли неудержимые слезы. Она была тронута этой робкой неуклюжей любовью, которая возникла так внезапно и почти не смела заявить о себе. Это был словно маленький дружеский огонек, согревающий в пути. Разгорающийся день начинал рассеивать утренний туман, обнажая очертания окружающих предметов. Позади себя она могла видеть слегка дымящиеся трубы и синий флаг, развевающийся над зубчатыми стенами замка. Колокола вызванивали к заутрене, рассыпая хрупкие звуки над плодородными зелеными окрестностями. Где-то запел жаворонок, и сердце Катрин наполнилось такой же глубокой, простой и первобытной радостью, как вся эта необъятная ширь природы вокруг нее. Старая дорога пролегала меж двух небольших долин. С пылкой благодарственной молитвой к Благословенной Деве за то, что она подарила ей этот миг радости, Катрин оперлась на свой посох и отправилась в путь. На закате следующего дня Катрин сидела в камышах, наблюдая за тем, как серые воды Луары текут у ее ног. Все это время она продолжала идти, двигаясь с необыкновенной решимостью, не обращая внимания на усталость и боль в ногах, пересекая холмы, пастбища и леса, иногда перемежающиеся озерами, направляясь к реке, которая была для нее лучшим проводником к осажденному городу. В сумерках Катрин нашла убежище в покинутой хижине лесоруба. Проглотив половину своего хлеба и сыра, она заснула, несмотря на неудобство, а на рассвете снова пустилась в дорогу, не обращая внимания на судороги, сводившие ее руки и ноги. Каждая ее косточка, каждый мускул, казалось, превратились в пыточный инструмент. Ее ноги так болезненно жгло, что время от времени ей приходилось опускать их в воду прудов, попадавшихся по дороге. Они покрылись волдырями, которые вскоре лопнули, и Катрин перевязала их полосками полотна, оторванного от нижней юбки. Однако же она шла вперед и вперед по старинной римской дороге, которая, казалось, беспрерывно вилась все дальше и дальше… Крестьяне, которых она встречала по дороге, приветствовали ее и иногда прикасались к ее посоху пилигрима, прося молиться за них, но никто не предлагал ей кров и пищу. Ее молодость и красота были против нее: простые люди полагали, что она — большая грешница и идет к могиле святого Бенуа, чтобы просить прощения за свои грехи. Сотни раз Катрин была на грани того, чтобы упасть у дороги, но каждый раз как-то умудрялась заставить свои ноги двигаться. Иногда, проходя мимо придорожного креста или посвященной Богородице часовенки на перекрестке дорог, она останавливалась и просила сил, чтобы продолжить путь, а затем поднимала посох и снова шла. Вид широкой неукротимой реки вызвал у Катрин крик радости. Несмотря на крайнюю усталость, она побежала к ней, как к другу, наклонилась, чтобы попить воды и омыть руки и ноги. Затем она села у реки и стала смотреть на воду, которая вскоре будет протекать под стенами Орлеана и, может быть, завтра возьмет ее с собой. Перед ней поднимались ярусами по склону холма высокие деревянные дома и коричневые кровли старого города Жьене. Разрушающийся старый замок, мрачные контуры которого смягчала его древность, господствовал над старым городом герцогов Орлеанских, но Катрин не смотрела на замок. У его стен, едва различимые между арками все еще незаконченного моста, она увидела лодки, баржи, шаланды и плоскодонки, вытащенные на берег. Солнце — огненный шар, который садился за серые башни города, — превратило Луару в реку крови. Над воротами прозвучал рожок часового, призывая запоздалых путников укрыться за городскими стенами. Город закрывал ворота на ночь… Катрин поспешно надела башмаки и, прихрамывая, присоединилась к потоку людей, направлявшихся к подъемному мосту. Солнце исчезло, быстро опускалась ночь. Катрин одной из последних вошла в высокие каменные ворота, так как разбитые ноги затрудняли ее движение. Она остановилась, чтобы спросить у одного из стражников дорогу к рыночной площади. Ей было известно, что в большинстве городов, особенно тех, что стоят на пути паломников, угол рыночной площади обычно оставляют пилигримам для укрытия на ночь. Особое место у колонн должно быть окружено деревянным барьером, укрывающим от ветра. — Прямо вперед и потом направо, — ответил стражник. — Ты направляешься во Флери, женщина? — Да. — Да будет с тобой Бог и святой Бенуа! Она кивком поблагодарила его и свернула в такую узкую улицу, что крыши домов почти соприкасались над ее головой. Идя вдоль этой улицы, она доела остатки хлеба, который ей дала Мадлен, и вскоре достигла рыночной площади, черепичная крыша, насаженная на высокие деревянные столбы, но там было укрытие для пилигримов. Толкнув дверь, она увидела на полу свежую солому. Здесь был только один паломник, старик, который спал в углу. Его лицо хранило неподвижное выражение, которое дает только крайняя усталость. Когда она вошла, он открыл один глаз, что-то пробормотал, потом снова его закрыл и вскоре громко захрапел. Катрин почувствовала облегчение от того, что ей не придется разговаривать. Она устроилась в углу, сгребла на себя солому и скоро уснула. Не успела она заснуть (или ей так показалось?), как почувствовала, что кто-то ее трясет. Старый бородатый пилигрим склонился над ней. — Эй! — сказал он. — Эй! Если ты идешь в аббатство, пора двигаться. Она открыла глаза, увидела, что над рыночной площадью бледнеет небо, и поспешила встать на ноги. — Ночь была короткой, — сказала она с извиняющейся улыбкой. — Они всегда коротки, когда устаешь. Идем, пора в путь. Катрин покачала головой. Как паломница, она должна была продолжать путь пешком, но слишком устала для этого. Она надеялась, что одна из трех серебряных монет Сары поможет ей нанять лодку. — Я не думаю, что пойду сегодня, — солгала она. — У меня в этом городе есть дела. — У Божьих странников дела только в месте их паломничества! Если ты хочешь прощения, то должна думать только о том месте, куда идешь! — в ужасе крикнул старик. — Но каждый имеет право поступать как пожелает. Мир тебе! — И вам тоже. Пилигрим вышел. Катрин подождала несколько минут на пороге убежища. Когда он исчез из вида, она вышла и отбросила свой посох, потому что, как ей напомнил старик, пилигримы не имели права пользоваться никаким транспортом, кроме собственных ног. Затем она плотно завернулась в своей грубую накидку, потому что на город сеялся мелкий дождик, и стала спускаться к набережной. Ей не составило особого труда найти лодку. На набережной, на куче сложенных рыбацких сетей, сидел человек, ел луковицу и смотрел на текущую мимо воду. Он был высок и молчалив и, казалось, не замечал дождя. Когда Катрин спросила, не знает ли он лодочника, который отвез бы ее хотя бы до Шатонефа, он поднял тяжелые серые веки.