Ермишкин захрустел печеньем, прихлебывая горячий кофе. «Жизнь удалась! Что тебя заставляет копаться в этом барахле? Что тебе нужно? У тебя все есть! Ну, узнаешь ты это, расстроишься — только и всего. Назад жизнь не отмотаешь, это не кино! Живи и наслаждайся!» — подытожил свои метания Ермишкин и, успокоившись, приступил к работе. В кабинет за подносом вернулась секретарь. — Подготовьте мне к докладу эти документы, — попросил ее шеф и передал папку, в которую вложил справку, представленную заместителем министра. До обеденного перерыва осталось чуть более двадцати минут. «Есть время немного прогуляться по набережной». Он вышел из здания и направился в сторону Казанки. * * * Максим был один в камере, лежал, заложив руки за голову, и размышлял. «Судя по тому, что меня стали меньше дергать угрозыск и следствие, их устроили наши показания. Я бы на их месте поступил так же — лучше синица в руках». Все прошедшие после его показаний дни его регулярно вызывали только для того, чтобы процессуально закрепить факты, которые он сообщил. Фомин потерял к нему всякий интерес. «Да, если бы не Светлана, трудно было бы представить, как могло все закончиться. Обыграла она их вчистую! Что только ни делали, а доказать мою причастность к разбою не удалось! Больше всего психовал Абрамов! Ему особенно хотелось меня засадить, и вдруг такой облом!» — радовался собственным мыслям Максим. Неожиданно, как это бывает лишь в тюрьме, открылась дверь, и конвоир выкрикнул фамилию Максима. Его завели в один кабинетов. Там сидели молодой оперативник и следователь. — Максим, то о чем мы сейчас с тобой будем говорить, не является допросом. Поэтому мы не будем вести никаких записей, и присутствие твоего адвоката необязательно, — следователь предложил парню горячего чая, достал из стола и поставил перед Максимом тарелку с пряниками, — угощайся! Задержанный пил чай и с нескрываемой охотой отвечал на вопросы оперативника. — Максим, ты говорил, что вы с Алмазом неоднократно ездили на улицу Кирова, где Баринов выходил из машины и изучал дворы, — как бы между прочим спросил следователь. — Прошу меня извинить, гражданин следователь, но вы меня с кем-то путаете. Я лично об этом факте нигде и никогда не упоминал. Может, об этом говорил Фазлеев Алмаз, я не знаю, но я не говорил. Максим сразу вспомнил свой разговор с Фоминым. «Сука, мент! — мысленно воскликнул он. — Нельзя доверять никому! И этот — стукач! А пел-то, авторитет, авторитет! Сука!» Следователь с оперативником продолжать тему не стали, и беседа потекла в том же благоприятном духе, что и до этого. Но вдруг оперативник опять начал: — Марков, а ты сможешь показать нам дворы и дома, которые осматривал Баринов? Максим затих: «А что, если это им сказал Алмаз? Тогда почему спрашивают у него, а не Алмаза? Или они перепроверяют его слова? Нет, Алмаз не мог им сказать — хочешь не хочешь, а это показания об их причастности к разбою! Алмаз не мог! — Я не понимаю, о каких дворах вы спрашиваете? Не понимаю и прошу объяснить, с чем связаны эти вопросы? — спросил Марков оперативника. — Вы меня провоцируете? Я уже неоднократно давал показания, что к налету не имею никакого отношения! Оперативник сделал удивленное лицо и, ничуть не смущаясь, парировал: — Как, ты не помнишь? Ты сам рассказывал следователю об этом. Следователь тогда не придал особого значения, а нас это очень интересует. И что тебе не ясно в моем вопросе? Если хочешь, могу повторить. Где и у каких домов вы останавливались, и что делал в этих дворах Баринов Андрей? Неужели так сложно? Маркову было ясно, что эти вопросы возникли не на пустом месте. Судя по тому, как вел себя тогда Сергей, он действительно имел судимости, но это не говорит о том, что он не мог стучать. То, о чем спрашивал оперативник, знали лишь два человека — он и Сергей Фомин. — Знаете, я не буду отвечать на провокационные вопросы. Про улицу Кирова, про ее дома и дворы. Я житель Казани и хорошо знаю эту улицу с ее дворами и трущобами, но я, к великому вашему огорчению, уже давно не был там и не могу сказать ничего конкретного. Прошу вас предоставить мне моего адвоката, или я не буду больше говорить, — заявил Максим. Сильный удар в голову опрокинул его на пол. Оперативник достал из шкафа армейский валенок чудовищного размера и стал избивать Максима. Валенок был пропитан водой, и от ударов им было очень больно. Максим лежал на полу и руками пытался защититься. Сначала это ему еще удавалось, но, получив сильный удар по печени, он затих. От следующего удара потерял сознание. Трудно представить, чем закончилось бы избиение, если бы я не зашел в кабинет. При виде меня сотрудники подняли Маркова с пола и с помощью нашатырного спирта привели в чувство. Марков обвел присутствующих в комнате рассеянным взглядом и остановился на мне. — Палачи, — тихо сказал Максим. — Не можете работать мозгами, решили поработать кулаками? Пользуетесь тем, что я арестован и не могу вам ответить. Пройдет время, и вы потеряете прикрытие государства. И кем вы будете без своих погон? Вот тогда с вас и спросят за все ваши дела, спросят те, кого вы топтали. Оперативник вновь поднял валенок с намерением ударить, но я его остановил. — Все вышли, — велел я. Следователь и оперативники пулей вылетели из кабинета. Я помог Маркову присесть за стол и протянул ему кружку, в которую уже успел налить чай. Максим отставил кружку и дерзко глянул на меня: — Сперва чай, а затем валенком в морду? Это сегодня уже было! Я не буду отвечать без адвоката! Максим посмотрел мне в глаза, но я выдержал: — Я хотел поговорить с тобой о твоей женщине, о Светлане. Мне интересно, кто из вас кого нашел, ты ее или она тебя? Не удивляйся, я ее хорошо знаю, мы вместе учились в одной школе, и я даже дрался за нее. Прошло столько лет, но ее судьба для меня по-прежнему небезразлична. Марков сидел на стуле. Его глаза смотрели в пол. Он никак не рассчитывал, что здесь будут интересоваться его личной жизнью. — Я знаю, что у тебя больная мать. Насколько я владею информацией, ближайшие родственники открестились от тебя? Твой родственник Игорь Жданов, что работает у нас в министерстве, написал рапорт, в котором пишет, что никогда не был с тобой в близких отношениях. Удивлен? А я нет! Каждый выживает, как может! Но он и по натуре своей, прости меня, — крыса. Ладно, с тобой все ясно, а вот в чем виновата твоя мать? Она не учила тебя врать и воровать! То, что ты рассказывал на следствии, чепуха, я это знаю! Не верю тебе ни на грош! И будь моя воля, я бы добился от тебя всей правды! Но у меня законом связаны руки, это раз. Руки мне связала и Светлана, это два. Это она организовала шоу адвокатов, когда вы вдруг с Алмазом стали в один голос давать показания! Это она через своего бывшего мужа организовала свидания с тобой! Она умная женщина, и если ты выскочишь из этого дела, то ты по гроб обязан ей. Ей и больше никому, слышишь? Завидую тебе, Марков, большой белой завистью! Ты — вор и вдруг стал ее путеводной звездой! Об одном прошу — береги ее. Без нее ты ничего в этой жизни не стоишь! Ты просто ноль без палочки! Марков сидел и молчал. Молчал только оттого, что не знал, что ответить. Все, что мент говорил, было правдой. Кто он в этой жизни? Никто! Кроме того что воровать, он больше ничего делать не умеет. Рано или поздно он все равно бы попался. И правильно говорит начальник, если бы не Светлана, сидеть бы ему пятнадцать лет, это точно. Но с какой теплотой говорил он о Светлане! Ревность вдруг жаром охватила его. Он, наверное, как и я, до сих пор любит ее, хотя и пытается скрыть. Наверное, начальник прав, если бы не она, он бы стер его в порошок и доказал все его преступления. «Судьба и фортуна, видно, на моей стороне, но это долго продолжаться не может, и необходимо что-то предпринимать», — думал Марков. Я смотрел на него в упор. — Отведите меня в камеру — попросил Максим. Вошел конвой, и Максим, еле двигаясь, направился в камеру. * * * Фомин лежал на топчане, глаза его были закрыты, и было трудно понять — спит или просто лежит. Максим присел на угол его лежака и внимательно посмотрел в лицо. Ровное дыхание говорило о том, что он спит, но Марков не верил. Он уже не раз видел, как Фомин преображался в доли секунды и из спящего моментально превращался в бойца, готового к драке. Такой реакции, по всей вероятности, научила Сергея тюремная жизнь, так как спящий человек там становился легкой добычей. Поэтому Максим и не верил. — Фомин, а ты сука, — громко сказал Максим. Фомин, словно ждал, сразу открыл глаза и резко соскочил с топчана: — Ты отвечаешь за свой базар? Не быкуй! Ты знаешь, что за это бывает, если не можешь обосновать? Да я тебя за такие слова могу опустить, падла! Ты знаешь, какая жизнь у опущенных? Он не успел закончить свои угрозы, как на его голову обрушился кулак Максима, и Фомин, как подкошенный, рухнул на пол. Падая, он ударился об угол шконки, и из разбитой головы ручьем потекла кровь. Фомин попытался встать, но у него не получилось — следующие удары пришлись по руке и лицу стукача. Он опять свалился и с криком пополз к двери. — Ломись, сука, из хаты, иначе я сам опущу тебя! — заорал Максим. Фомин с большим усилием дополз и застучал в дверь: — Помогите, убивают! Из его открытого рта текла кровь. Через минуту дверь открылась и на пороге появился сержант. Увидев окровавленного Фомина, милиционер растерялся и стал спрашивать, что произошло. — Упал. Пошел на парашу, споткнулся и упал, — невозмутимо ответил Максим. Сержант вызвал наряд, и они втроем стали оказывать Фомину первую помощь. Старший по наряду позвонил руководству и доложил о происшествии. Потом вызвал скорую помощь. Скорая приехала через двадцать минут. Фомин лежал на полу без движения, по всей вероятности, без сознания. Врач бегло осмотрела и порекомендовала доставить его в межобластную больницу для заключенных, которая, насколько знал Максим, находилась при ИТК-2.