— Понимаю. — Хорошо. Представь мне своих людей и скажи, что каждый умеет. Кроме нее. — Кеннет указал на Моиву Самрех. — Я уже знаю, что это ведьма с талантом, который и не используешь толком. Блондинка гневно скривилась и открыла рот, но чернобородый схватил ее за руку, заставив молчать. Кеннет не особо обратил внимание на ее реакцию. Он уже наблюдал за ведьмой: выглядела расслабленной и спокойной — для их обстоятельств, естественно. А вроде бы могла понять, смотрит ли кто на них и какие имеет намерения, а значит, сейчас никто не целился в них из арбалета. Пара коротышек, низких и худых, с именами Полус и Анссер, наверняка ненастоящими, оказалась братьями, убийцами, специализирующимися на ядах. Ножи, стрелки, иглы, скрытые клинки. Весь арсенал притаившейся смерти, находящейся на расстоянии вытянутой руки. Чудесно. Его люди и так не любили Крыс, а теперь начнут их ненавидеть. А если кто получит занозу и рана воспалится, то оба шпиона окажутся за бортом. Плечистый верзила был солдатом, охраной для остальных, носил имя Клос. Последняя Крыса по имени Кевреф — молодой, худощавый и неприметный — должен был заниматься в дружине разведкой. Хороший выбор. Кеннет поймал себя на том, что когда отворачивается, то не может вспомнить лица шпиона. А в бою? «Кинжал и гаррота, — тихо пояснил юноша. — А на расстоянии арбалет и духовая трубка с отравленными стрелами». — Подведем итог, хес-Бренд, — обратился он к командиру Крыс. — У тебя один солдат, двое убийц, шпион и ведьма с талантом, который нам не использовать. А еще госпожа Онелия Умбра, в эту минуту настолько же полезная, как рваные сапоги. — Кеннет даже не взглянул на девушку, услышав ее гневное фырканье. — Ну, и есть еще ты. Для шпиона ты слишком бросаешься в глаза, для убийцы — чересчур тяжело двигаешься. В дружине командуешь, а если дойдет до чего дело — сражаешься вручную, верно? Чернобородый не ответил. Кеннет пожал плечами. — Неважно. У меня есть для работа в самый раз для Крыс. Пригодитесь кое для чего. Четвертью часа позже Олаг-хес-Бренд махал ногами над черной дырой на палубе. Эта была меньше прочих, едва лишь в пару футов шириной, а потому они решили, что начнут с нее. Сперва опустили туда веревку с грузом. Отметка показала, что дыра — неполных двадцать футов глубиной, но свет дня, казалось, с опаской держался от нее подальше. Велергорф давал шпиону последние указания — к вящей радости стражников. — Значит, так: один рывок — «все хорошо»; два — «я что-то нашел»; три — «вытягивайте меня»; веревка откушена — «что-то меня сожрало, не входите сюда». Запомнил? Ага, если встретишь там Борехеда — передай, чтобы он возвращался. Не время играть в прятки. Крыса пытался протестовать, что-то бормотал о миссии и ответственности, указывал на своих людей, которые как один избегали его взгляда. Кеннет устал, замерз и был зол, а потому обрезал дискуссию одной фразой: — Выбирай! Сюда, — он указал на черное отверстие, — или туда. Олаг взглянул туда, где за отстоящим от них на сто шагов бортом шумели волны. Побледнел. — Ты заплатишь мне за это, лив-Даравит. Никто так не относится к Норе. Никто! Я… — Опускайте! Темнота поглотила Крысу вместе с его угрозами и обвинениями. Они специально не дали ему факела. Внешняя обшивка корабля горела с трудом, но тому могло быть причиной многолетнее пребывание в соленой воде. Что там внутри — они не знали, а Кеннет решил, что риск превратить внутренности корабля в костер слишком велик. Тут всего-то двадцать футов, сквозь отверстие должно падать достаточно света, чтобы глаза Крысы справились с темнотой. Веревка провисла, одиночный рывок сообщил: все в порядке, травите. Потом стражники только смотрели, как движется веревка. Разматывается, идет налево, потом направо, останавливается. Два рывка сообщили, что Крыса нашел что-то интересное, еще два — что интересных вещей там больше. Потом веревка замерла и долгое время оставалась неподвижной. Наконец чернобородый попросил вытянуть его наружу, дернув три раза. — Сделаем вид, господин лейтенант, что мы ушли? — Андан взглянул на него с надеждой. — Я вас слышу, — раздалось снизу. — Вытягивайте, — вздохнул Кеннет. — Не время для игр. Крыса выплыл из темноты, прижимая к груди две коробки. Едва лишь он встал на ноги, показал их собравшимся триумфальным жестом, словно сам их только что сделал. — Лампы. Смотрите, лампы. Кеннет взял один из трофеев. Лампу изготовили из того же дерева, что и палубу, но внутри три ее стенки были выложены чем-то, что выглядело как перламутр. Четвертую закрывала тонкая заслонка, полупрозрачная и твердая, будто стекло. Эта стенка открывалась, давая доступ внутрь, где в углублении находилась раковина, выполняющая функцию емкости, и остатки фитиля. Лампа. Настоящая и, что важнее, действующая. Достаточно было наполнить емкость маслом и зажечь. — Что там еще внизу? — Какая-то… наверное комната. Тридцать на тридцать шагов, в ней несколько предметов обстановки, столы, какие-то шкафчики с полками, все прикреплены к полу и стенам. Только эти лампы я и сумел забрать. — Двери? — Две. Обе наглухо заперты. И все сделано из этого же черного дерева. А оно словно бы… поглощает свет. Даже когда взгляд привыкает, непросто различить подробности. Но кроме этого… — Говори. — Там сухо. И теплей, чем здесь, нет ветра, и снег не падает на голову. Кеннет тоже об этом подумал. Две-три ночи на палубе — и они начнут терять силы. Но дыра во внутренностях твари, где не понять, что именно таится за дверьми, а единственный путь к бегству находится в двадцати футах над головой? — Я подумаю об этом. Какие-то следы хозяев? Крыса покачал головой. — Нет. Может, кроме… Двери забаррикадированы изнутри, а эта дыра, — Олаг указал на черную щель, — была вырублена под стеной, там, где легче взобраться к потолку по полкам. Вырублена изнутри. Кто-то очень хотел оттуда выйти и одновременно делал все, чтобы нечто до него не добралось. Глава 11 Холи брякнуло последний раз, наполняя воздух аккордом, и он еще некоторое время не желал умолкать. Кей’ла не могла надивиться, как нечто столь простое может быть наполнено такой силой. Инструмент состоял из плоской овальной коробочки, двух грифов и дюжины струн, но обладал магией, силой и очарованием. Хотя, пожалуй, только вайхир мог играть на нем так, чтобы мелодия рвала сердце и резонировала с душой. Ее душу — рвала в клочья. Она отвернулась к стене, чтобы скрыть слезы. Уста Земли отложила холи на землю, подошла и поправила на ней плед так ласково, будто час назад не она довела девочку до слез; потом вернулась к игре. Кейла не понимала такого. Эта мрачная великанша с одной глазницей, заполненной шаром из черного, полированного камня, та самая, что чуть ранее перед всем племенем требовала убить Пледика, нынче стала для нее доброй опекуншей. Едва Кей’ла прилегла, заставила ее выпить густой, пахнущий травами бульон, после чего старательно укутала и, сев перед ее постелью, наполнила пространство пещеры мелодиями, которые то пробуждали в девочке облегчение, то заставляли плакать. Играла для нее — ведь поблизости не было больше никого, хотя с тем же успехом великанша могла играть для себя, потому что, когда Кей’ла глядела из-под полусомкнутых век, Уста Земли сидела, повернувшись спиной, неподвижная, будто памятник, и только ее ладони летали над инструментом, дергая и трогая струны. Вайхирская женщина, со строением тела столь же мощным, как и вся ее раса, хотя чуть ниже мужчин и явно их изящней, оставалась столь же опасна, как и они. Если воины были медведями, то она, с руками, обросшими узлами мышц, с плоским животом и ногами, словно полированные стволы деревьев, напоминала горную львицу. А то, как племя относилось к ней, говорило, что она — некто важная. Кей’ла помнила, что Уста Земли была первой, кого они встретили после странствия, что длилось много-много циклов. Их небольшой отряд: Два Пальца, Черный Белый, Кубок Воды, она и Пледик — шел, казалось, без цели по этому странному миру — сквозь лабиринты черных скал, широкими долинами, где земля выглядела как выжженное стекло, взгорьями, напоминающими каменные зубы гигантских чудовищ, — все вперед и вперед. Наконец на несколько циклов странствия и отдыха они вышли на большую, плоскую, словно сковорода, равнину, где не было ничего: ни камней, ни песка, ни трещин или дыр в земле, где спрятаться. Кошмар. Тонкая материя палаток пропускала внутрь достаточно света, чтобы девочка не могла заснуть, а потому она завязывала себе глаза, хотя это и мало помогало. Шла часами, как одурманенная, потом ложилась и проваливалась в странную полудрему, во время которой прекрасно понимала, что происходит вокруг. Ей тогда казалось, что она слышит далекий плач, стоны и рыдания, а земля вокруг поднимается и опадает, словно дыша полной грудью. После трех таких «ночей» Кей’ла возненавидела отдых. К счастью, ее четверорукие приятели тоже нехорошо чувствовали себя в таком месте, и ей казалось, что периоды странствия становятся длиннее, а отдыхи — короче. Не жаловалась. Когда они наконец вышли оттуда и нашли уютную щель в скале, где царила полная темнота, а земля не стонала ей в ухо, Кей’ла провалилась в черный сон без сновидений, который, наверное, длился немало часов, потому что, когда она наконец проснулась, Два Пальца нес ее на плече, а они как раз приближались к селению племени Тридцати Ладоней. Навстречу им вышла Уста Земли. Две большие тяжелые груди, закрытые тонкой материей, выдавали ее пол, лицо ее тоже обладало чертами куда более мягкими, чем у мужчин, но в остальном она была одета ровно так же, как и они, словно для битвы. Кей’ла восхитилась, увидав ее правый глаз, зеленый, словно весенняя трава, с золотистыми крапинками, и удивилась, заметив в левой глазнице черный шарик. Женщина коротко приветствовала троицу вайхиров, обменялась с ними быстрыми фразами на низком, гортанном языке, при виде Кей’лы сделала жест обеими парами рук, словно отгоняла рой мух. А при виде Пледика четыре ее руки потянулись за оружием. Два Пальца удержал ее, обронив пару слов и показывая на Кей’лу. Удержал ее от того, чтобы она вынула сабли, но не мог повлиять на то, что случилось позже. Тогда же их поглотила каменная щель, длинная, в полмили, а когда они из нее вышли, перед девочкой открылся вид, которого она не ожидала увидеть в этой стране черных скал и стального неба. Большая долина со склонами из террас, вырубленных в стенах, поросших травой, кустами и низкими деревьями; между ними вились небольшие ручейки, прыгающие все ниже и ниже, чтобы напитать длинное и узкое озерко, разлившееся на дне долины. Берега озерка соединяли несколько мостиков, белых, словно снег. Ох, это первая белизна, которую Кей’ла видела за много дней. Над самыми высокими террасами долины были дыры пещер, десятки черных отверстий, откуда, привлеченные глубокими звуками гонга, как раз выходили четверорукие фигуры. В тот момент ей было непросто оценить, сколько вайхиров пришло на поспешно собранный не то суд, не то совет касательно ее и Пледика. Двести? Больше? Это не имело значения. Их посадили на одной из террас, и Кей’ле приходилось изо всех сил удерживаться от желания лечь в траву и прижаться к мягкой, пахнущей земле, когда вокруг собиралось все племя. Только взрослые, никаких детей или хотя бы тех, в ком было меньше семи футов; круг мощных фигур, полузвериных морд, желтых, зеленых и серых глаз. И все они всматривались в нее и Пледика. Она не беспокоилась. Оглядывалась, спокойная и почти счастливая: странствие с Двумя Пальцами, Черным Белым и Кубком Воды научило ее, что вайхиры — спокойные, флегматичные существа, смеющиеся басом и носящие ее на шее, когда она устала. Ужас схватки, во время которой она их встретила, боя насмерть с Серыми, сделался уже лишь туманным воспоминанием, одним из многих, что она носила в себе. Ребенок пограничья Империи, первую смерть она увидела прежде, чем научилась хорошо говорить, перешла с семьей через Олекады, была похищена, сбежала, потом поймана снова, часами умирала на се-кохландийских крюках, погружаясь в безумие, а затем почти сгорела. После такого нужно что-то большее, чтобы ее испугать, чем несколько десятков странных существ. Два Пальца вдруг громко заговорил, указывая на Кей’лу. Уста Земли ответила странным жестом, но он рявкнул ей что-то, присел на корточки в шаге за спиной девочки. — Одна Слабая, слушай, — сказал он. — Ты существо, а потому имеешь право слышать, что говорят другие. Я стану говорить на твоем языке, так хорошо, как только смогу. Но ты не говори. Не говори ничего. Ты существо, но не вайхир. Только те, у кого четыре руки, — голос его был холоден и бесцветен, словно кусок льда, — могут говорить во время суда. Тогда ее впервые охватило беспокойство, а лица вокруг стали чуждыми, дикими и — в лучшем случае — равнодушными. У нее не было здесь друзей, а судьба ее и Пледика не интересовала вайхиров. Сперва заговорил Черный Белый — коротко описал историю их встречи. Два Пальца переводил, а потому она знала: его товарищ рассказывает как было, без украшательства, честно. Хмурый воин мог не любить Пледика, но эта нелюбовь не влияла на его рассказ: из него следовало, что без них двоих Черный Белый и его товарищи не вернулись бы домой. Племя слушало тихо и спокойно, и, пожалуй, именно это спокойствие снова наполнило сердце Кей’лы надеждой. Все будет хорошо, повторяла она мысленно. Впервые за долгие дни она подумала о доме, отце, сестрах и братьях. Она вернется к ним. Найдет способ. Все будет хорошо. А потом заговорила Уста Земли. И были это слова темные и мрачные, полные крови, мести, обязательств и чести. Прозвучали также утверждения, которые, похоже, невозможно оказалось перевести на язык Империи, а может, Два Пальца не знал, как это сделать, а потому Кей’ла не поняла половины из того, что говорила вайхирская женщина, но общий смысл был ясен. Они позволят ей жить. Она не происходит из дома Добрых Господ, а у племени долг перед ней. Ну и к тому же она, хотя и не вайхир, имеет право дышать воздухом, пить воду и питаться вместе с племенем. — Хорошо. — Два Пальца казался довольным, но не снимал ладони с ее плеча. — Одна Слабая будет жить. Потом он замолчал на миг, хотя Уста Земли продолжала говорить, а когда он наконец перевел ее слова, Кей’ли хотела вскочить на ноги и запротестовать, и тогда вайхир сжал ладонью ее плечо, не позволяя встать.