— Естественно. И Империя наверняка примет такое известие с полным пониманием. Но с сегодняшнего дня, если Соловьи повстречают какую банду, сперва пусть проверят, с кем имеют дело. И возьмут языка. Отряд, в котором есть три женщины и пять мужчин, к тому же выглядящих не местными, наверняка будет бросаться в глаза. А если у генерала случайно хоть волос упадет с головы, ты ответишь лично. — Будет исполнено, госпожа. — Сампоре встал по стойке смирно, не пытаясь спорить. Поступил мудро, поскольку ее раздражение вдруг возросло. — Это хорошо, — сказала она тихо. — Это очень хорошо. Мне не нравится, что Империя вмешивается в наши дела, а потому я с удовольствием угощу генерала, после чего скоренько отошлю его в столицу. А через несколько дней, если на то будет воля Владычицы и Агара, мы встанем к бою с Кровавым Кахелле. Трое мужчин низко поклонились. — Ступайте. А ты, мастер Умнерес, останься ненадолго. Я надиктую тебе известие для Помве. Зашифруешь и на рассвете отошлешь дюжину голубей. Я должна быть уверена, что приказы дойдут. — Естественно, моя госпожа. Она молчала, пока аф’геммды и командир слонов покидали шатер, а потом повернулась к магу. — Спасибо. Он приподнял брови. — Не понимаю, госпожа. — Если ты так говоришь, я тебе поверю. — Она улыбнулась под экхааром. — Но все равно — спасибо. У тебя есть бумага и стило или сообщение для Амлувера Кота ты запомнишь? Маг потянулся к поясу и вытянул прибор для письма. — Слушаю, госпожа. Она продиктовала несколько фраз, указав даже приблизительное время прихода подмоги. Такие известия должны были поднять дух обороняющихся. — Зашифруй и приготовь к отсылке. А потом поспи хотя бы несколько часов. — Ты тоже, госпожа. Нам понадобятся твои мудрость и сила. Он застал ее врасплох и удивил. Мудрость? Сила? — Вижу, тебе и правда стоит поспать, чародей. Я тоже пойду в постель. Вот только, прежде чем она смежит веки, придется десять раз прочитать адр’суффи, поскольку она все еще чувствует себя листком, несомым рекою, и ей отчаянно нужна надежда, что вода эта течет согласно замыслу Великой Матери. Глава 29 — Вверх! Выше! Разом!!! Стоящий рядом с Люкой-вер-Клутисом мужчина мерзко кашлянул, подавился кровью, брызнувшей изо рта, и упал на землю. Лестница опасно накренилась, а потому Люка попытался подпереть ее раненым плечом. Боль прокатилась по его телу, словно он оказался под потоком расплавленного масла, которым их обильно потчевали со стен. У него потемнело в глазах, а лестница рухнула на землю. Он крикнул, пытаясь повыше поднять трофейный щит. В воздухе фыркнуло. Две стрелы пролетели так близко, что он почти почувствовал на лице их оперение. Проклятие! Он присел, а вдоль стены вдруг прокатились крики: — Отступаем! Приказ! Назад! Отступаем! Ближайшим из тех, кто орал, оказался один из новых десятников, с именем, которое невозможно выговорить, а потому все называли его Пон. — «Черепаха»! Сформировать «черепаху»! На глазах у Люки тридцать человек с тяжелыми ростовыми щитами сомкнули ряды, создав стену и крышу защитного строя. — Что?! — заорал он в их сторону. — Еще немного — и мы были бы на стене! — Приказ! Назад! Все! Вер-Клутис наконец поднял щит над головой и полуползком оказался за солдатами. Его баклер не годился для строя из-за малого размера, да и, сказать честно, Люка не слишком-то такое любил. В медленную «черепаху» слишком легко было попасть. Как раз, когда он об этом подумал, в деревянную крышу над головами солдат ударило бревно, утыканное железом. Щиты прогнулись, но выдержали. Пока что. Несколько человек внутри «черепахи» мерзко ругались. «Сейчас они метнут мельничный жернов — и останется от нас только мокрое место!» — мелькнуло у Люки в голове. — Отступать! Строем! Строем! Ровно! — орал он теперь вместе с Поном, приседая за последним рядом щитоносцев. Стрелы били в щиты регулярно, словно лучники выпускали их согласно некому ритму. К счастью, все лучники пытались попасть в «черепаху» и никто не обращал внимания на одинокого солдата вне строя. По крайней мере пока что. — Ровно! Держать щиты! Левой! Правой! Левой! Правой! Отряд из тридцати человек медленно отходил от стен города под градом стрел и камней. Еще несколько групп отступали в таком же строю, остальные просто убегали со щитами, поднятыми вверх, только бы подальше, только бы побыстрее, только бы спрятаться за шанцами, обеспечив себе хоть какое-то укрытие. Эти детишки сражаются мужественно, но мужественности не хватит, подумал Люка в очередной раз. Большая часть отряда, который построится в «черепаху», чтобы отступить к своим, безопасно доберется до места. Из тридцати тех, кто бросится наутек, словно зайцы, половина умрет, потому что обороняющиеся и правда хорошо бьют из луков, а еще не родился тот, кто сумел бы обогнать стрелу. Сказка о зайце и черепахе, которую Люка помнил с детства, была, правда, о другом, но в ней речь шла также, что порой медленно лучше, чем быстро. Пон чуть приподнял свой щит, взглянул на два удара сердца на стены города. — Внимание! Приготовиться! Держим! Одна из баллист на ближайшей башне была направлена точно на них. Знали об этом, потому что она с утра портила им жизнь. И теперь в стену щитов словно ударил кузнечный молот. Свинцовый снаряд размером с кулак воткнулся в дерево, опрокинув щитоносца — а скорее, втолкнув его внутрь строя. Мужчина вскрикнул и упустил щит. Его втянули внутрь, кто-то другой моментально закрыл дыру. — Ровно! Левой! Правой! Левой! Правой! Люка ощущал себя безоружным. Его круглый баклер, хороший для кавалеристов, при таком ударе разлетелся бы на куски. Он почти жалел, что присоединился к атаке на Помве, но Колесо тоже сражалась, крича, ругаясь и посылая пращой в сторону стен камень за камнем, а потому он просто не мог сидеть в лагере. Стянул бинты, взял шлем и самый легкий щит, который нашел, и пошел ее охранять. Естественно, потерял Колесо в вихре битвы, но с ней наверняка ничего не случилось. Он верил, что почувствовал бы, будь иначе. «Черепаха» отступала небольшими шаясками, а он — следом, еще двадцать, еще десять ярдов — и будут в безопасности. Миновали край ближайших шанцев, и только тогда Пон отдал приказ: — Свободный строй! Построение распалось, превратившись в группку измученных мужчин. — Кто получил? — Я. — Высокий щитоносец стоял на корточках, морочась с завязками щита. — Сраная баллиста. Когда я доберусь-таки до этих сукиных детей, то заряжу ее камнем, а к камню привяжу их яйца и лично… Моргнул, завел глаза и упал. К нему кинулись, осторожно положили на спину и просто перерезали ремни, которыми щит был прикреплен к его руке. Свинцовый снаряд расколол тот чуть ли не напополам, точно на высоте предплечья мужчины. Его рука выглядела теперь так, словно в ней появился дополнительный сустав, и она выгибалась в странную сторону. Люка покивал: был слишком уставшим и измученным, чтобы чувствовать злость. Плечо его рвало от тупой боли. Ему бы носить руку на перевязи еще несколько дней, но он не мог идти в атаку, как последний калека. Даже если Кахель-сав-Кирху не вернул ему его солдат, он был нужен Колесу. Впрочем, Пон оказался совсем неплохим десятником. — Отнесите его в тыл. А это, — командир указал на треснувший щит, — в мастерскую к Фургонщику. И поблагодарите Ольхевара за работу. Будь щит похуже, оторвало бы руку. Кор’бен Ольхевар, бывший фелано лагеря Кай’ве, обладал огромным и бесценным опытом в ремеслен ных работах. Не принимал прямого участия в сражении, потому что Кахель-сав-Кирху лично запретил ему. Вместо этого он с двумя сотнями людей днем и ночью делал щиты, ремонтировал панцири, шлемы и оружие. И потому стоил своего веса в золоте. Это он предложил, вместо того чтобы копать укрепления под обстрелом со стен, наполнять корзины землей и быстро выстраивать из них шанцы под носом у пораженного противника. Именно такая стена, длиной в сто и высотой в пять ярдов, ограждала их теперь от лучников и снарядов катапульт. Отсюда выходили на атаку и сюда же возвращались. Нынче — уже в третий раз. Триста шагов отделяло их от стен, триста шагов ничейной земли, покрытой стрелами, камнями из катапульт и трупами. Триста шагов, которые независимо от того, атаковали они или отступали, растягивались на целые мили. Люка со стоном уселся на землю рядом с валом, стянул шлем и ощупал голову. Опухоль, чтоб ей, не сходила. Башка его кружилась, и он снова чувствовал тошноту, лишь усилившуюся от запаха гнили. Они не успевали стаскивать трупы с поля, а потому тела лежали там и разлагались. От вони схватывало, словно железными обручами, брюхо. К тому же, в чем Люка никому не признавался, у него были проблемы с памятью. Не помнил, например, где спал прошлой ночью и что ел на завтрак. И ел ли вообще. А может, оно и к лучшему. Иначе бы выблевал все, что было у него в желудке. Если он выглядел так же, как себя чувствовал, то не странно, что Оверерс не собирался возвращать ему командование. За шанцами уже скопилось с триста человек. Сержант смотрел, как перевязывают раненых, вырывают стрелы из щитов, как шутят и ругаются, снова формируя десятки и роты. Люка был страшно горд за них. Колесо появилась перед ним внезапно, уселась рядом. — Эй, Люка. Выглядела она лучше. Ее обожженная кожа обрела более живые цвета, волосы на голове словно бы чуть отросли, а раны успели затянуться. А еще она говорила с куда большим смыслом. Только ее затянутый бельмом глаз выглядел устрашающе. Он вздохнул. — Тебе надо бы надеть повязку на глаз, чтобы не пугать людей. Она ухмыльнулась. Он любил ее улыбку, потому что тогда она выглядела совершенно нормальной, счастливой девушкой. — Но я хочу пугать людей. Их, — махнула она рукой на город. — Люблю, когда они боятся. — Я тоже. — Он глянул на пращу, которую она держала в руке. — Попала в кого-то? — В трех. Одного — бам! — Она хлопнула ладонью по лбу. — В самый центр. Даже шлем ему не помог. Умер. Люблю, когда умирают. — Для того-то мы тут и находимся, как понимаю. Чтобы они умирали. — Вер-Клитус вдруг почувствовал сильное головокружение, все затуманилось перед его глазами. Когда он снова пришел в себя, Колесо склонялась над ним с заботой на лице. — Ты болен, Люка. Я тоже была больной, когда ты вытянул меня из дыры, помнишь? Ты опекал меня. Теперь я буду опекать тебя. И других тоже. Всех, кто плачет.