Она вздохнула. Самий — ее товарищ в странствии и товарищ в битве. Княжеский махаут, который вместе с ней и Лавенересом убегал через пустыню, когда они вырвались от бандитов, и который выдал ей тайну Варалы — наложницы и княжеской матери одновременно, из-за чего она почувствовала себя глупой девицей. А потом он исчез. Порой она почти жалела, что ей удалось его найти. Примерно месяц после событий в Оке она не знала, где он, будто мальчишка сквозь землю провалился; словно разговор, который они вели на пляже, воздвиг между ними стену. Потом Сухи донес ей, что мальчишка скрывается среди махаутов, обучающих слонов для войны, и она вытянула его оттуда за уши и заставила снова сесть на Маахира. Гигантский слон не хотел слушаться никого, кроме мальчишки, а поскольку был самым величественным животным в княжеских загонах, Деане приходилось ездить на нем, подчеркивая свой статус. «Можешь обижаться и фыркать на меня, — прорычала она найденному Самию в лицо, по-настоящему злая и разгневанная, — но ты мне нужен. Мне и ему тоже. Твоему князю. Не покидай его снова». Это были недостойные, ранящие слова, но самое важное, что она наконец узнала, где мальчишка. Любила его, но не имела времени на деликатность. Восстание рабов с каждым днем разгоралось, и все указывало на то, что без битвы не обойдется. Маахир пойдет на близящуюся войну, но не станет принимать участия в битве, поскольку потеря княжеского слона была бы дурным знаком. А потому, сидя на его спине, Самий будет в безопасности. В относительной безопасности. Но теперь появилась еще одна проблема. Со времен событий в храме Самий вел себя так, словно считал, что она в чем-то перед ним провинилась, а потому последовательно принимал позу униженного, покорного слуги, что сперва ее даже развлекало, но теперь начинало раздражать. Она решит эту проблему еще сегодня. Но после, сперва — обязанности. Они, собственно, въезжали на большую площадь перед Храмом Огня. Сто тысяч глоток издали рык, после которого даже идеально вышколенный Маахир неспокойно взмахнул ушами. Деана привстала с лежанки, глядя, как толпа захлебывается криком. — Агарес ахи! Агарес ахи! Агарес а-а-ахи-и-и!!! Да. Пламя Агара — это я. Ее снова толкнула страшная жуть этого утверждения. Пламя Агара — это я… Она махнула ладонью, а вопли толпы пульсировали экстазом в ритме ее движений. * * * — Самий. — Слушаюсь, светлейшая госпожа. Они возвращались во дворец, а Соловьи следили, чтобы Госпожа Пламени получила минутку передышки. Маахир ускорился, уже чувствуя запах загонов, свежего сена и воды. — Ты мой лаагха и лаагвара. Мы странствовали и сражались вместе. Ты можешь быть на меня обижен, можешь даже «светлегоспожать» мне в каждой второй фразе, но я надеюсь, что заслужила столько-то твоего уважения, чтобы ты сказал мне, в чем дело. Я не могу извиниться перед тобой, если не знаю, за что именно. Мальчишка сжался, пряча голову в ладонях. Его красный тюрбан печально заколыхался в ритме шагов слона. — Тебе… не за что извиняться. — Ага, понимаю: ты сбежал, спрятался и теперь ведешь себя, словно обиженная девица, потому что я поступила как следует? Он покачал головой настолько бессильно, что ей даже сделалось его жаль. — Это… непросто, — прошептал он. Она тихо рассмеялась. — Самий, я люблю тебя словно младшего брата, но слово «непросто» совершенно не описывает мою ситуацию. До этого времени все сложности я решала вот этим, — она хлопнула ладонью по рукояти тальхера, — а теперь я на месте того, кто сидит на быке, что несется во главе перепуганного стада, хотя этот кто-то надеялся, что сумеет… сумеет этим стадом править. Я только что стояла напротив стотысячной толпы, зная, что я для них всего лишь символ. Что, если я совершу ошибку, если не исполню их ожиданий, они обернутся против меня и разорвут в клочья, как разорвали людей Обрара. Парень молчал. Так долго, что она поверила, что он больше не заговорит. — Ты можешь сбежать, — сказал он тихо. — Ага. Думаю об этом каждый день и каждую ночь. Оставить княжество, Сухи, Варалу, Эвикиата… Дом Женщин… даже тебя, маленький упрямый осел… Всех, с кем меня свела судьба, всех людей, которых я уважаю, а кого-то даже больше чем уваясаю. — И его, да? Его ты тоже не желаешь оставить. Она улыбнулась под экхааром. Умненький негодник. — Да. И его тоже. Я не оставила его… обоих вас в пустыне, а потому отчего ты думаешь, что я сбегу теперь? Даже если мне этого и хочется. Он скорчился еще сильнее, уменьшился, словно у него отняли несколько лет. — Это должен был быть я, — вдруг произнес дико и гневно. — Я должен… Ну вот, снова похож на Самия, которого она помнила. По крайней мере, по голосу. — Я… должен был взять Маахира и… и поехать в храм. Растоптать Буйволов, гвардию Обрара и спасти его. — Тебя убили бы. Кроме того, ты сказал мне, что тебе нельзя, не помнишь? Он резко развернулся в ее сторону, а в глазах его был огонь. Чувствуя настроение махаута, слон неспокойно махнул ушами. — Полагаешь, что я врал? Что бросил Лавенереса и тебя из-за страха? Как другие? Которые теперь возвращаются во дворец и плачутся, чтобы им вернули их положение? Если бы я мог… если бы мне можно было… Деана подняла ладонь, прервав его, прежде чем он расплачется. Потому что где-то за огнем в его глазах таилось отчаянье и бессилие, и она чувствовала, что он возненавидел бы ее, если бы она сейчас увидела его слезы. Выпрямилась, потому что о некоторых вещах нельзя говорить, когда лежишь, а потом наклонилась к нему и произнесла решительно: — Самий, если бы хотя б на минуту, на один удар сердца я подозревала, что ты струсил, то никогда больше не назвала бы тебя лаагваром и не позволила бы вести княжеского слона. Я клялась на воде, которую мы делили в пустыне. Если ты не мог броситься тогда в бой, значит, ты был связан силами, которым не можешь противостоять. Я знаю об этом. Так случается. Две полосы влаги блеснули на его щеках, но теперь слезы были уместны. Эти слезы он сумел бы ей простить. — Я должен… — он сглотнул, — должен был пойти с тобой. — А какую бы ты заплатил цену? Его взгляд, даже затуманенный слезами, сделался жестким. — Она того стоила бы. Знаешь, как я чувствовал себя на пляже, когда рассказывал тебе историю Варалы и послал во дворец? Я не сомневался, что ты погибнешь. Что я обрек тебя на смерть. И я не мог ничего изменить, потому что должен был… оказаться в другом месте. Она не спросила, где именно и что он должен был там делать. Если он не сказал об этом до сих пор — то не скажет и сейчас. Может, когда-нибудь, когда придут дни поспокойней. — Ты должен был? — Да. — Значит — все в порядке. Он покачал головой. — Нет. Не в порядке. — Почему? — Потому что я не могу… не могу войти в Дом Женщин. Я пытался, но эти служанки с оружием меня прогнали. Вот ведь. Она об этом не подумала. Как же он себя чувствовал, когда ему запретили входить в комнаты, в которые он как личный махаут имел право наведываться без малейших проблем? Думал ли, что это потому, что его считают трусом и предателем? — Значит, потому-то ты и спрятался среди других махаутов? — Да. — Но ты ведь знаешь, что Дом Женщин закрыт для мужчин? — Так говорили те служанки. Ну, теперь она могла отыграться за «светлейшую госпожу». — Знаешь, — начала она невинно. — У меня есть мысль. Мы переоденем тебя девочкой и проведем контрабандой. Он мило покраснел. — Ну, не румянься. У тебя милое личико, красивые ресницы, я тебе уже говорила, что завидую твоим ресницам? Ну, значит, говорю сейчас. А за такие губы… э-э-эй! Внимательней, а не то мы кого-нибудь растопчем, — засмеялась она, хватаясь за лежанку. А Маахир, почувствовав, что его махаут утратил сосредоточенность, совершенно спокойно направился к загонам, отчаянно трубя. Другие слоны сразу же ему ответили, и на некоторое время воздух наполнился звуками приветствий серых гигантов. * * * — Вести переговоры? — А что мы могли сделать? Отвечать императору вопросом на вопрос — верх глупости, но, проклятие, ему уже было все равно. Его карьера, похоже, в любом случае закончилась: если уж император планировал очередную чистку, то не начнет с самого верха, не обратится против Первой и Второй Крысы.