– Грейс... – Дилан замолчал, изучая выражение её лица. Он явно не хотел ей говорить, но через мгновение уступил. – В конце концов, я полагаю, ты всё равно узнаешь, поскольку всё, что я делаю, попадает в бульварные газеты, – пробормотал Дилан. – Тридцать шесть тысяч фунтов. – Боже милостивый, – проговорила она в отчаянии. – Я никогда не смогу отдать тебе такие деньги. Я буду перед тобой в долгу до конца жизни. – Грейс, чёрт возьми, ты ничего мне не должна. – Он шагнул вперёд и схватил её за руки. – Я не хочу, чтобы ты возвращала мне деньги! Я отдаю картины тебе. Они должны были принадлежать тебе с самого начала, а твоему проклятому мужу следовало уничтожить их, когда ты его об этом попросила. Грейс отстранилась от него. Ей было невыносимо смотреть на Дилана, ещё тяжелее выдерживать прикосновения и позволять осушать поцелуями её слёзы. Ей было слишком больно. Господи, она так сильно его любила. Грейс вывернулась из его хватки и подошла к камину. Повернувшись к Дилану спиной, она уставилась на пламя. Он присутствовал на торгах и стал свидетелем того, как изображения её обнажённого тела выставили на всеобщее обозрение, а аукционист описал каждую деталь. Дилан купил все картины, дорого за них заплатив, и отдал их ей. Грейс осенила мысль, и она резко обернулась. – Я понятия не имела, что эти картины всё ещё существуют. Как ты о них узнал? – Йен мне рассказал. – Что? – Он показал мне каталог Кристис, в котором представлены гравюры, эскизы и описания предметов, выставленных на аукцион. Он приехал с ним в Девоншир, и, когда Йен тебя увидел, то сразу узнал. – Так вот почему ты меня прогнал, – проговорила Грейс, внезапно осознав причину. – Ты увидел гравюры, на которых я изображена без… без одежды, и отверг меня. Даже ничего не объяснив! – На его лице промелькнула вспышка боли, но Грейс не обратила на неё внимание, её собственная боль была во сто крат сильнее. – Чёрт бы тебя побрал, ты бросил меня из-за этих дурацких картин? В ужасе от обиды, прозвучавшей в её собственном голосе, она попыталась взять себя в руки, но тщетно. Грейс разрывало на части. – Потому что мой собственный муж нарисовал меня обнажённой? – спросила она на грани истерики. – Я и не думала, что Дилан Мур – такой ханжа. – Мне плевать на это! – крикнул он, шагнув к ней. – Мне ненавистна мысль о том, что другие мужчины смогли бы пялиться на твои обнажённые изображения на чьей-то частной выставке или в музее, признаю. Но это было не главной причиной! Всё дело в выражении твоего лица! Оно ранило меня в самое сердце. – Что? Я не понимаю. – Посмотри на себя, посмотри на своё лицо. – Дилан ткнул пальцем в сторону холстов на столе. – Ты его любила. – Конечно, любила. – Она растерянно посмотрела на Дилана. – Я же тебе рассказывала. – Шеваль ведь был великим художником? Да, величайшим. Он рисовал то, что видел и запечатлел на картинах выражение твоего лица, полного любви. Такой огромной и необъятной. И вся эта неземная любовь принадлежала ему. – И? Его изнурённое лицо исказила боль, как у раненого животного. – Ты никогда так на меня не смотрела. Он любит её. Она вдруг поняла это в одно мгновение. Дело было не в его словах, а в смятении, которое она увидела в его взгляде. Грейс уставилась на гордого, уязвлённого мужчину перед собой, и все защитные барьеры вокруг её сердца рухнули. Никогда раньше она не видела, чтобы такая на его лице отражалась такая боль. – О, Дилан, – проговорила она, всплеснув руками. – В то время я была совсем молоденькой девушкой. Ещё дитя. Я едва ли понимала, что такое любовь. Когда Этьен писал эти картины, мне было семнадцать лет, моя влюблённость возникла из восхищения и физического желания. Да, я любила мужа, но любовь оказалась иллюзорной, она не продлилась и трёх лет. Он стал моим любовником, а я никогда раньше не влюблялась. Всё это было так ново, так романтично и так волнующе... – Её голос затих. Грейс посмотрела на искажённое болью лицо Дилана. – Перед тем, как сбежать с ним, я знала Этьена всего неделю, – напомнила она ему. – Хоть он и женился на мне только спустя два года, он по-своему любил меня настолько сильно, насколько был способен. Из-за его буйного характера, жизнь с ним оказалась сущим адом. Он считал, что я его вдохновляю. – Дилан резко выдохнул и отвернулся. – Когда у него портилось настроение, – продолжила Грейс, – он становился ещё более неуравновешенным. Когда он не смог рисовать, то обвинил в этом меня. Затем Этьен обратил внимание на других женщин. Наши отношения испортились, и вся любовь умерла. Я не могла выносить его осуждения, не могла мириться с интрижками, которые он крутил у меня под носом, и поэтому ушла от него. О, Дилан, – крикнула она ему в спину, – я любила его, но была в то время другим человеком. Неужели ты не понимаешь? Дилан издал нечленораздельный звук и обернулся. – Я ненавижу его, Грейс. Ненавижу, потому что он причинил тебе боль, разбил твоё золотое, любящее сердце и вынудил уйти. Я сделал то же самое. Я ненавижу его, потому что ненавижу себя. Я не ценил то, что имел, пока не потерял. – Дилан... – Подожди! – перебил он её. – Чёрт, чуть не забыл. Дилан вышел из гостиной, а когда вернулся, в руке у него был букет роз разных цветов, перевязанный лентой. Он сунул его ей. – Я знаю, что розы – твои любимые цветы, я хотел купить тебе красивый букет, но в деревне нет цветочной лавки. Я украл их из сада какой-то бедной женщины по дороге сюда. Грейс взяла их, затрепетав от волнения. – Почему ты решил подарить мне цветы, словно ухажёр? – Это была идея Изабель. Видишь ли, она сказала, что я должен приехать за тобой и увезти обратно. Она уже спланировала, что ты станешь её новой матерью. Частью настоящей семьи, которую она так хочет иметь. Изабель велела мне приехать, подарить тебе цветы и извиниться. Она говорит, что это всегда на тебя действует, когда она плохо себя ведёт, и я подумал, что стоит попробовать. Грейс, прости меня. – Ты причинил мне боль. – Я знаю. – Он даже не попытался оправдаться, лишь сжал губы, но не отвёл взгляда. – Я видел, как ты плакала в тот день. Я знаю, что слова извинения – самые банальные, глупые и несуразные, но не знаю, что ещё сказать. Я знаю, что очень сильно тебя обидел, и мне чертовски жаль. Она глубоко вдохнула сладкий аромат роз. Дилан упомянул что-то насчёт новой матери Изабель, но Грейс не поняла, делал ли он ей предложение. Просто сегодня произошло слишком много неожиданных событий, и она не могла ясно мыслить. – Я и подумать не мог, что умею ревновать, – признался он, – но то, что Йен не сводил с тебя глаз, когда приезжал в последний раз, не давало мне покоя. Помнишь, мы с тобой повздорили? – Помню. – Потом я увидел гравюры и выражение твоего лица на них. Не могу объяснить, что со мной произошло. Я просто… Я просто взорвался. Я очень испугался, Грейс, испугался, потому что понял, что ты меня не любишь. Ведь ты никогда не смотрела на меня таким же любящим взглядом, как на тех картинах. Он издал резкий, невесёлый смешок. – Не то чтобы я этого заслуживал. Я причинил боль стольким женщинам, и никогда не думал ни о ком из них, ни об одной. Большинство из тех женщин я даже не помню. Я никогда не думал ни о них самих, ни об их чувствах. Только о своих собственных. Теперь я знаю, что натворил: я разбил им сердце, и сейчас понимаю, как они себя чувствовали, потому что моё сердце разбито вдребезги из-за тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше жизни. Я люблю тебя больше, чем свою музыку. – Дилан... – Грейс, ничего не говори, – перебил он её, в его голосе звучало отчаяние, которого она никогда раньше не слышала. – Я понимаю, ты, вероятно, просто хочешь, чтобы я ушёл, но я должен рассказать тебе о себе. Ты была права. Я не знал, что такое любовь. Думал, что знаю, но даже к Микаэле я её не чувствовал. Я сделал ей предложение, но не отдал ей своё сердце по-настоящему. Его забрала музыка. – Дилан, я понимаю. Ты не обязан мне ничего объяснять. – Я никогда не отдавал своего сердца, – продолжил он, будто не слышал Грейс. – Никогда. Потому что всегда знал, что если сделаю это, то отдам всего себя, и для музыки ничего не останется. – Дилан говорил так быстро, что Грейс едва поспевала за ходом его мысли. – Понимаешь? Без музыки я был бы никем. В течение пяти лет без музыки я и был никем. – Неправда. – Но было правдой. А потом ты снова вернулась в мою жизнь. – Он сунул руку в карман пальто и вытащил пачку бумаг. – Это симфония. Я написал её о нас и назвал в честь тебя. – Я знаю, – прошептала она. – Я... – Я хочу, чтобы она была у тебя, – сказал он. – Без тебя я никогда не смог бы её опубликовать. Без тебя мне теперь плевать на музыку. Я знаю, что это просто слова. Но я люблю тебя. И хочу жениться. На тебе, я имею в виду. Чтобы мы с тобой поженились. Я и ты. Хочу официально объявить о помолвке и сделать всё правильно. Я не собираюсь увозить тебя украдкой во Францию и ждать два года прежде, чем сделать предложение, как некоторые. – Понятно. – Ну? – нетерпеливо спросил он, чтобы побыстрее с этим покончить. – Грейс, ты выйдешь за меня замуж? Последовала долгая пауза. Дилан в ожидании смотрел на Грейс, но она по-прежнему молчала, он поднял руки, чтобы к ней прикоснуться. Потом передумал и снова их уронил. – Скажи что-нибудь, ради бога, – приказал он яростным, неистовым шёпотом. – Ты не собираешься ничего сказать? Грейс неуверенно рассмеялась. – Если ты позволишь мне вставить слово. – Грейс, если ты собираешься отчитать меня, начинай. Видит бог, я это заслужил. – Не собираюсь. – Грейс посмотрела на симфонию в своих руках, потом на картины на столе. И подумала о том, как он помог её семье, и о том, как заявился к ней на покаяние с перечнем своих недостатков. – Что мне делать с симфонией? – спросила она. – Сожги её. Мне всё равно. – Вы с Изабель так любите всё драматизировать. Неужели ты не можешь просто влюбиться и сделать предложение, как обычный человек? Тебе обязательно писать симфонию об этом? Ради всего святого, я простая девушка из Корнуолла. Вам обоим повезло, что я оказалась разумным человеком. Иначе вы бы пропали. – Что? – Дилан смотрел на Грейс, в его голове стояла полная тишина, лишь в ушах отдавался стук сердца. – Что ты хочешь этим сказать? – Я хочу сказать, что согласна. Я люблю тебя. – Правда? Она кивнула, и он схватил её в объятия. Дилан так крепко вцепился в Грейс, что ей стало трудно дышать. – Грейс, Грейс, никогда больше не покидай меня. Никогда. – Ты самый непостижимый человек! Ты же сам меня прогнал, помнишь? – Я никогда не говорил, что я умный человек. – Он поцеловал её губы, щёку, ухо. – Грейс? – Ммм? – Помнишь, я сказал, что сделал всё это не для того, чтобы тебя вернуть? – Да. – Я солгал.