— Ты дураком стал только на сегодня или навсегда? — тихо спросила Светлана. — Я — дурак, а вы — очень умные, — обозлился Лева. — Смирнова трогать нельзя в любом случае, — жестко решил Витольд Германович, глядя на Светлану. — Начнется путина такими частыми сетями, что нам не уйти. Мне во всяком случае. И улыбаясь посмотрел на Леву, на обширном лице которого было отчетливо написано: «Ну и хрен с тобой». — Еще что? — спросила Светлана у Витольда. — Есть еще одна маленькая деталька. Но она, в общем-то, мало касается нашего дела. — Недаром улыбался Витольд, глядя на Леву, недаром. — Она больше задевает персонально Льва Семеновича. — И что же это за деталька? — немного осталось от бойкого местечкового удальства. Лева разъяренно и испуганно собрался, говорил тихо и внятно. — Кто-то стал очень интересоваться вашим прошлым, Лев Семенович. — Кто это — кто-то? — Пока точно не установлено, но, вероятнее всего, кто-то из окружения Смирнова. — Опять кто-то, — тихая ярость не уходила, и поэтому Лева был сдержан и четок. — Выясните и доложите. — Выясню и в порядке любезности сообщу, — поправил его Витольд Германович. Хотя деталька, как объяснил Витольд, мало касалась их общего дела, Светлана Дмитриевна быстро соединила все в логическую цепь: — Следовательно, Смирнов все-таки согласился помочь Большому? — Ни боже мой, Светлана Дмитриевна, ни боже мой! — любовно возразил ей Витольд Германович. — Ради Большого, которого он держит за грязь под ногами, Смирнов и пальцем не пошевельнет. Он настойчиво ищет отмазку для своего любимого ученика… — …Сырцова, — за него закончила фразу Светлана. — Я очень прошу вас, Витольд Германович, сделать так, чтобы Сырцову отмазка не понадобилась. — Слишком много мне приватных заданий, — понял Витольд и подчеркнуто посмотрел в сторону Льва Семеновича, нахально давая понять, что именно его, Льва, задание и являлось перебором. Лева все понял и встал. — Мы платим вам большие деньги, Витольд Германович, и поэтому разговоры насчет «много», «слишком» и «чересчур» мне кажутся неуместными. Ваше дело — выполнять все наши задания и указания. Он быстро зашагал к дверям, чтобы последнее слово осталось за ним. Последнее слово осталось за ним, но он все равно проиграл. Но Лева и не знал, что проиграл. Он всю свою мелкотравчатую жизнь-жестянку только, как ему казалось, выигрывал. В молодости мошенничал и не попался. Потом ходил в серьезных валютчиках, и пронесло. Уж на что страшна была команда генерала Грекова, в которую завербовал его сам генерал для исполнения полулегальных дел по скупке валюты, но и из нее удалось уйти без особых потерь. Команду, занимавшуюся тем, что освобождала за несчитанные бабки подпольных миллионеров из заключения, накрыл отставной старый хрен Смирнов. Всех накрыл, а его, Левочку Слона — нет. Все бы хорошо, но беспокоило одно: в свое время он под именем Ицыковича по поручению Грекова эмигрировал на полный зеленый свет с колоссальными суммами, принадлежавшими частично ныне покойному Грекову и, в основном, благополучно здравствующему старцу Дмитрию Федоровичу. За что и был приближен. Одно лишь беспокоило ночами. Настоящий Ицыкович был убит, и об этом знала уголовка. А вдруг, а вдруг? Но он отгонял от себя эту мысль, свято веря, что он — везунчик. Удалился вечно выигрывающий Лева. Светлана и Витольд сидели друг против друга. Только зеленое сукно разделяло их. * * * …Сегодня он был горд собой, сегодня у него получалось. Светлана с закрытыми глазами металась головой по подушке и рычала, рычала, рычала… Он не боялся и тогда, когда она оказывалась сверху. Все получалось, все получалось! Они дошли до точки одномоментно. Сейчас рычал он, а она издала протяжный стон на самой высокой ноте. Он продолжал лежать на ней. Не было сил завалиться на спину. — Раздавишь, — нежно сказала Светлана и, бегло поцеловав его в щеку, негрубо выскользнула из-под него. Он наконец-то смог перевернуться. Лежали с закрытыми глазами. — Я люблю тебя, — признался Витольд, не открывая глаз. — И как это не нужно мне. — Зато мне нужно. Мне нужно, чтобы ты любил меня. — Зачем? — с тоской спросил он. — Ты и я, — сказала она. — Мы скоро будем всесильны, Витольд. — Ты и я, — поправил он. — Ты будешь всесильна, а я — при тебе. В своем всесилии ты жестоко отомстишь унизившему тебя Сырцову… — Ты просто убьешь его, — перебила она. — …И отнимешь свою дочь у Смирнова, — не обратил внимания на ее реплику Витольд. — Вот, помимо строительства воздушных замков, твои реальные планы. — А твои? — Ну, мои! Мои — грандиозны. — Лукавишь, с собой лукавишь. Ты такой же, как и я. Ты не прощаешь обид. Ты никогда не забудешь, что четыре года тому назад проиграл Смирнову, и не успокоишься до тех пор, пока не посчитаешься с ним. И не уничтожить его даже, а в пыль стереть, доказав, что он просто ничтожество, дерьмо. — Отыграемся мы с тобой, Светлана, а дальше что? — Будем властвовать. Ты и я. Царь и царица. — Царица и принц-консорт, — опять поправил он. — Мы очень похожи, Витольд, — прошептала она. Влажными, мягкими губами она легко прихватила мочку его уха, поцеловала шею, ключицу, сосок… Она целовала немолодое тело, спускаясь все ниже и ниже, в проблематичной надежде подвинуть его на второй подвиг. 33 Сегодня Сырцов отслеживал бугра средней высокости, Феликса Ильича Тамаева, в недавнем прошлом потомственного чекиста. Оттого и Феликс. Почти сутки провалялся под землей, гоня от себя зеленую тоску. Тоска поменяла цвет, стала серой, но не ушла. В надежде, что работа прогонит-таки ее, вышел пасти командира незадачливого трюкача. Естественно, лихой командир косил под законопослушного обывателя. Но, Господи, как они похожи, бывшие гебисты! В прошлом году Сырцов имел дело с ныне покойным экс-сотрудником девятого управления Пашей Рузановым. Покойник размещал опорные точки сбора команд во внутренних помещениях торговых лавок. Магазин, обязательно магазин, исключительно магазин с двумя выходами, с постоянно меняющейся толпой, с суетой, в которой можно спрятать что угодно. Опять магазин. Владелец небольшого, но шикарного магазина кожгалантереи Феликс Ильич Тамаев вышел из дома на Полянке без двадцати девять и в девять прибыл на собственном «форде» на Беговую, где и располагался его магазин, в просторечье именуемый мини-маркет. Сырцов на «восьмерке» проследовал за «фордом», который зарулил во двор к служебным дверям мини-маркета. Тамаев тщательно закрыл свою американскую игрушку, поставил ее на сигнализацию и двинул в свои владения. Сырцов подогнал «восьмерку» в хвост «форду», чтобы служебный вход просматривался чуть сбоку. Так хорошо были видны лица входящих и выходящих. Трудно держать объект одному. Приходилось быть прислугой за все. Фотографом Сырцов был скверным, но — что поделаешь — приходилось фотографировать самому. Четыре часа щелкал «Контакс» с телевиком. Дважды Сырцов перезаряжал его. Его интересовали и те, кто входил, и те, кто выходил. Наибольшее внимание Сырцов уделял гражданам, что шли транзитом. Тем, кто, войдя через парадное антре, выходили через служебную дырку. Устал до сиреневых сумерек в глазах и чуть не погорел от этого: от усталости не понял, что на этот раз выходил сам хозяин, и, не таясь почти, запечатлел его на пленку в открытую. Слава Богу, Тамаев был занят мыслительным процессом и автомобилем. Пронесло. Поехали. Почти твердо зная, что развернет пустышку, Сырцов покорно следовал за деятельным предпринимателем. Пустышку разворачивать пришлось дважды: первый визит Тамаева был на фирму, поставляющую сумки из Франции, а второй — в строительную контору. Или особняк строить собрался бизнесмен, или магазин ремонтировать. Вернулись на круги своя к трем. И еще пять часов вахты. Нелегкая доля топтуна, нет, нелегкая! В восемь отправились домой, на Полянку. Может, клиент в квартире засядет, а может, и нет. Но в любом случае один день объекта должен быть отслежен от начала до конца. Сырцов мигом смотался в ближайшую лавочку, где разжился на предмет пожрать и попить. Батон ломал руками — не до ножа было, — обкладывал обломок нарезной ветчиной и хавал все это со страшной силой. А потом проталкивал в желудок застрявшие в пищеводе куски «Спрайтом», который хлебал из горла двухлитрового пластикового сосуда. Не наелся — брюхо набил. Потянуло в сон. А вот спать не надо. В двадцать два двадцать пять Тамаев отправился на гулянку. Потому что без жены. В темных брюках, в светлом пиджаке при бабочке на крахмальном пластроне рубашки. Он уже и в «форд» влезал по-другому, чем днем. Небрежно, расслабленно и слегка, только слегка — устало. Заехали на Люсиновскую за декольтированной девицей-игруньей и покатили через центр к Тверской. Сырцов думал, что клиент приткнется где-нибудь поблизости, у одного из многочисленных ночных клубов, и поэтому, сбросив скорость, чуть не упустил его. Повезло — догнал. Тамаев катил и катил. Тверская плавно перешла в Ленинградский проспект, и «форд» решительно взял направо. Теперь Сырцов знал конечный пункт клиента. Кричаще-роскошное увеселительное заведение на улице «Правды», которое Сырцов еще помнил как Дом культуры имени Чкалова. Тамаев оставил тачку у входа и, взяв игрунью под руку, направился к оптимистически освещенному входу. Дежурный холуй влез в его «форд» и погнал на бесплатную стоянку. Следовало бы и ему, Сырцову, навестить гнездо разврата. Но доверяться холую не стал: решил самостоятельно отогнать дряхлую «восьмерку» в ближайший двор, который знал по старым своим делам. Мало ли что. Он осторожно въехал в высокую арку сталинского дома, сделал правый поворот, и вдруг фары его автомобиля, включенные на дальний свет, вырвали из тьмы черную фигуру. Черные брюки, черные башмаки, черный свитер и черная шапочка-маска, прятавшая все лицо, кроме глаз. Нечто таинственное из веселого фильма о Фантомасе. Черный человек поднял правую руку, в которой держал здоровенный сверкающий кольт. Первая пуля ударилась в то место, где у такси светится зеленый огонек. Когда прозвучал второй выстрел, Сырцов уже падал на соседнее сиденье и рвал из сбруи пистолет. Поэтому не заметил, что сделали с ветровым стеклом выпускаемые в автомобиль пули. Третья, четвертая, пятая, шестая. Кольт наконец замолк. Сырцов каблуком надавил на тормоз. Вяло катившаяся «восьмерка» остановилась. Если черный человек решил его добить, то обязательно подойдет и заглянет в салон. Подойдет со стороны водительского места. Сырцов лежал на спине с «вальтером», готовым к опережающему выстрелу, и ощутимо покрывался липким потом. Для того, чтобы собраться, считал про себя: раз, два, три… Досчитав до тридцати, рывком открыл дверцу и, не жалея драгоценного блейзера, вывалился на асфальт. Показывая свою боеспособность, для порядка выстрелил вверх и оглянулся. Черного человека не было. Спрятался поблизости? Вряд ли. Киллеры в дуэлях участия не принимают. Пора делать ноги: кто-нибудь да сообщит ментам о выстрелах во дворе. Сырцов выбежал из арки, завернул за угол и фланирующей походкой направился к сияющим дверям ночного клуба, делая вид, что изучает завлекательную афишу, он начерно отряхивал свое одеяние. Отряхнулся и двинул к ближайшему телефону-автомату. Услышав хриплый баритон Казаряна, строго сказал: — Гражданин Казарян? Вас беспокоит старший лейтенант милиции Воропаев. У меня к вам вопрос: восьмая модель «жигулей» под номером шестьдесят шесть тринадцать принадлежит вам? — Да, — протяжно и задумчиво подтвердил Казарян. — Вы никому ее не передавали? — На ней ездит мой сын. Что случилось? — Во дворе углового дома, что рядом с бывшим Домом культуры имени Чкалова, неизвестным лицом был обстрелян из пистолета ваш автомобиль. Свидетель показывает, что стрелявший исчез, а молодой человек, бывший за рулем, недолго помотался по двору и тоже убежал. — Это мой сын, — бодро признался Казарян. Все с лета понимал старый армянин. — Вероятно, он сильно испугался. Но я постараюсь сделать так, чтобы мы — мой сын и я — были на месте преступления в самое ближайшее время. Ждите нас. — Будем премного благодарны вам, — витиевато закончил разговор Сырцов и повесил трубку. Что ж, многоопытный Казарян одолеет любую милицию. А пока он ее будет одолевать, Сырцов подождет поодаль. Он бездумно рассматривал переливающиеся разноцветные лампочки, зазывавшие состоятельных господ посетить сие веселое заведение. Не хотелось уже Сырцову в гнездо разврата. Расхотелось.