Алек поднял бровь, глядя на меня, и сказал: — С тобой все будет в порядке. Я усмехнулась: — Да ладно, к твоему сведению, я могла бы страдать психическим заболеванием. Это означает, что я могла бы убить тебя, сослаться на безумие и остаться безнаказанной. Я бы на твоем месте подумала об этом. Тишина. — Кила, почему ты с ней дружишь? — прошептал Алек своей невесте, не сводя с меня глаз. Моя лучшая подруга повернулась, посмотрела ему прямо в глаза и сказала: — Честно говоря, понятия не имею. Я радостно рассмеялась: — Я знаю. Потому, что я клей, который скрепляет эту гребаную группу вместе. — Или ты просто инкубатор для моего племянника, и это единственная причина, по которой я и все остальные терпим тебя, — возразил Алек. — Поцелуй меня в задницу, Слэйтер! — огрызнулась я. Кейн вздохнул, закрыл мою дверь и жестом велел Киле и Алеку отойти от машины. Он покачал головой, обошел машину со стороны водителя и сел в нее. Я уставилась на Алека через окно, а затем показала ему средний палец. Кила расхохоталась, а Алек, ухмыляясь, покачал головой, глядя на меня. Я взглянула на Кейна, когда он наклонился ко мне и схватил мой ремень безопасности. Натянул его, положил поверх моего тела и пристегнул. Он опустил нижнюю половину ремня под живот и закрепил верхний ремень на плече. Кейн поискал в Интернете, как беременной женщине пристегиваться ремнем безопасности, и прилагал немало усилий, чтобы тот всегда был правильно отрегулирован каждый раз, когда я ехала в его машине. Я махала Киле, пока она и Алек не скрылись из виду. Расслабившись в кресле, я откинула голову на подголовник. Закрыла глаза и замурлыкала, когда вибрация двигателя прошлась по моему сиденью и отразилась на спине. Я открыла глаза и посмотрела на Кейна после нескольких минут музыки, заполнившей машину. — Ты взволнован? Он кивнул головой, ведя машину. — И еще я нервничаю. Я приподняла бровь. — Почему нервничаешь? Он пожал плечами, и на мгновение я подумала, что пожатие плечами и было его ответом, пока он не хмыкнул и не сказал: — Боюсь, что могу заплакать. Я неожиданно расхохоталась. — Это не смешно, — прошипел он. — Я не могу плакать — это будет самый ужасный поступок. Я продолжила смеяться. — Ты не помогаешь, понимаешь? — прорычал он. Я скрестила ноги, когда мой мочевой пузырь воспротивился моему смеху. — Прости, — прохрипела я и заставила себя успокоиться. — Ты серьезно? — спросил Кейн. Я прикусила губу и кивнула. — Чушь собачья. Я снова засмеялась, потом замахала руками. — Остановись. Я описаюсь. — Это послужило бы тебе хорошим уроком за то, что ты смеешься надо мной. Я успокоилась — это заняло две минуты, — все еще посмеиваясь то тут, то там. — Просто поддразниваю. С тобой все будет в порядке, — сказала я и обмахнулась руками. Кейн проворчал: — Посмотрим. — Если ты все-таки заплачешь, мы можем каким-нибудь образом свалить это на твой диабет, — сказала я, ухмыляясь. — Ненавижу тебя, — пробормотал Кейн. А я улыбнулась про себя, наслаждаясь этим разговором гораздо больше, чем следовало бы. Это было похоже на любой другой разговор, который у нас происходил за последние несколько недель; из-за этого у меня кружилась голова от счастья. Все. Это. Время. Я взглянула на Кейна, затем опустила взгляд на его бедра. — Давно тебя об этом не спрашивала, но как ты себя чувствуешь? В течение последних нескольких недель у тебя была постоянная рутина с инъекциями. Ты начинаешь снова чувствовать себя собой? Кейн не смотрел на меня, когда отвечал: — И да, и нет. Я чувствую себя сильнее и в целом действительно хорошо, потому что больше не ощущаю себя больным. Но я не становлюсь на сто процентов самим собой, потому что мне приходится полагаться на тебя в своих инъекциях. Это заставляет меня чувствовать себя немного... неполноценно. — Неполноценно? Это глупо, ты мог бы отказаться от того, чтобы кто-то вводил тебе инсулин, но ты сделал выбор, позволив это делать мне. Контроль у тебя, а не у меня. Ты позволяешь мне сделать укол, это все ты. Я всего лишь помощник. Кейн задумался об этом, но я видела, что мой ответ заставил его почувствовать себя немного лучше, поэтому не стала настаивать на дальнейшем разговоре. — Рад, что мы лучше ладим. Я фыркнула: — Вчера мы поссорились из-за детских имен, и я швырнула в тебя чашку. — Это так, — кивнул Кейн, — но мы поговорили пять часов спустя, что намного быстрее, чем обычно. Когда он выразился «мы», прозвучало немного странно. — Ты прав, это большой прогресс, — сказала я, сарказм сочился из каждого моего слова. Кейн покачал головой. — Это только я и ты, Эйдин. — Да, — усмехнулась я. — Я и ты. — Мы все равно не назовем ребенка Дженной, если будет девочка. Я прорычала: — Но оно милое! — Этого не произойдет. Ненавижу это имя. — Почему? — недовольно спросила я. Кейн пожал плечами. — Просто ненавижу, хорошо? Я простонала: — Ладно, как скажешь. Кейн посмеялся надо мной, когда я скрестила руки на груди, и это меня разозлило. — Не буди зверя, Кейн. Я сказала «хорошо». Прими это и не купайся в своем самодовольстве, или я выбью его из тебя. — Черт возьми, — пробормотал он, — гормоны сегодня не дремлют. — Прошу прощения?