Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 17 из 49 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Кроме лекарств, конечно, — вставила Амели. — Без современных технологий лицо моей обожаемой мамули было бы похоже на куриную жопку. — Но они ограничиваются минимальным вмешательством, — продолжил клон. — Никаких химических фабрик вместо органов… — Конечно. Ведь они покупают на чёрном рынке настоящие — пересадка каждые пять лет, от молодых и здоровых доноров, — вновь вставила Амели. — А еще они играют жителями планеты так, словно те — шахматные фигуры. Затевают для своего развлечения войны, создают новые религии, моду, искусство… — Считают себя богами? Мирону всегда казалось, что «сильные мира сего» — это совершенно безликие, недостижимые, скрытые на вершинах пент-хаузов фигуры, которые иногда мелькают в новостных колонках про вооруженные конфликты между корпорациями. Встретив Такеши Карамазова, он понял: в чём-то его смутные ощущения оправданы, эти люди действительно стоят над всеми остальными. Для них неприменимы человеческие законы. Он научился принимать их, как неизбежное зло. А вот Амели — не научилась. Выросшая среди этих людей, «золотой тысячи», сама одна из них, она не считала их недосягаемыми. И ненавидела всеми фибрами души. — Снижаемся, — объявила девушка. Авиетка заложила крутой вираж и прянула вниз так быстро, что Мирона на сиденье удержал лишь страховочный ремень. — Эй, полегче, — выставив руки, он упёрся в приборную панель. — Да ладно тебе, — беззлобно ухмыльнулась Амели. — Разве тебе не весело? Анклав Париж представлял собой неприступную бетонную стену, с контрфорсами, бастионами, надвратными башнями и крепостным рвом. Воздушные полёты над городом были запрещены. Клона они оставили в Блу — крошечном городке, сплошь состоящем из отелей для туристов. Сами поехали дальше, на мини-купере две тысячи двадцать второго года выпуска, на вид практически новом. — Он такой же человек, как я и ты, — ворчала Амели, крутя — подумать только! — круглый руль, и нажимая на педали газа и тормоза. Но сканеры на воротах учуют генетические маркеры в его клетках, и тут же — пух!.. — Но нас-то они пропустят? — Мирону стало неуютно. Имплантов у него не было, да и органы были свои, родные, но всё же… — Я — член семьи, — девушка тряхнула волосами. — У меня вечное клеймо, — она повернулась к Мирону и оттянула нижнее веко на правом глазе. Мирон наклонился поближе — щёку обдало тёплым дыханием девушки — и разглядел на радужке, в самом низу, крошечный золотой значок в виде букв «Т» и «Z» — логотип Технозон. — Компании уже нет, но её след ещё долго будет присутствовать в мире. Пока мы все не умрём. — Значит, у тебя всегда было это… этот значок? — спросил Мирон. Он вспомнил, как Такеши говорил, что в любой момент может узнать, где Амели. — С самого рождения. По нему определяют, что я — это действительно я. Привилегия и проклятье в одном флаконе. Я никогда не смогу затеряться в пустыне — как ты, например. Те, кому положено, всегда будут знать. — Значит, когда мы с Мелетой вошли в Московский Технозон, там уже знали, что она — не ты, — Мирон устало откинулся на спинку. Поёрзал, ожидая, пока та подстроится, но ничего такого не произошло. Под спиной был мёртвый, обтянутый искусственной кожей пластик. — Мы с Ясунаро знали, — кивнула Амели. — Больше никто. — Значит, это вы натравили ту гончую. Хидео. Перед глазами вновь мелькнуло лицо Мелеты: бледное до синевы, кожа натянулась на скулах так, что под ней видны продетые сегменты колечек… — Это сделал дед. Хидео подчинялся только ему. — Он отдал приказ убить девушку? — Она была свидетелем. Чтобы миссия прошла успешно, ты должен был остаться один. Приближалась стена. Она была гладкая, светло-серая, с виду — совсем не угрожающая. По ней даже вился плющ. — Ты больше похожа на деда, чем тебе кажется, — сказал Мирон, чтобы не молчать. Во рту была горечь, желудок сводило от чувства собственного бессилия. Такеши переиграл его. В очередной раз: старик умер, и мстить за Мелету больше некому… По мере приближения стена уже не казалась такой мирной. Она нависала над выжженной равниной, отбрасывая густую зябкую тень. И разумеется, она не была монолитной. Турели боевых модулей громоздились наподобие ласточкиных гнёзд, люки прикрывали жерла пушек, а во рву, как убедился Мирон, пока они ехали по узкому однорядному мосту, была вовсе не вода… — И чем я на него похожа? — спросила Амели. Вероятно, стена наводила страх не только на него. — Например тем, как ты спланировала моё похищение. — Это не было похищением, — возразила Амели. — Ты пошел с нами добровольно. — После того, как ты вынудила меня встать на твою сторону. И поманила байками об отцовских дневниках. — Это не байки. Сам скоро убедишься. Они медленно приближались к воротам — сплошной стене из композитного сплава, утыканной шипами и громадными, с канализационный люк, заклёпками.
Средние века уже начались, — вспомнил Мирон слова Виталика. Ощутил острый укол сожаления от того, что не успел попрощаться… Держись, — мысленно пожелал он парнишке. — Сдаётся мне, твои приключения только начинаются. Мини-купер медленно двигался между двух стальных щитов — толщина стены в этом месте достигала двадцати метров. — Нас сканируют? — спросил Мирон. — Да. Помолчи, пожалуйста. Амели была непривычно тиха и сосредоточена. Наконец впереди забрезжил свет — их пропустили в город. Амели надавила педаль газа. — Где ты научилась водить такую рухлядь? — спросил Мирон. — Отец научил. Он без ума от старых машин — ну знаешь, с движками внутреннего сгорания. В шестнадцать стал профессиональным гонщиком. Два раза выигрывал гран-при Макао, Формула-0. — А мы с Платоном гоняли в Нид-фо-спид, — брякнул Мирон. Понял, как жалко это прозвучало, и разозлился на себя. — Каково это: иметь брата? — вдруг спросила Амели. — Честно говоря, я тебе так завидую… — Платон — не тот брат, с которым весело резаться в «Космическую Одиссею», — Мирон был в недоумении. Амели, «золотая девочка», к услугам которой были все развлечения мира, завидует… Ему? — Рехнуться можно было, пока он расставит все, до последнего файтера, кораблики по ранжиру. — Но вы играли, — сказала Амели. — Болтали перед сном, рассказывали друг другу страшилки… У меня никогда не было друзей. Я всегда была одна. Поэтому ты и полюбила клона, — хотел сказать Мирон, но не стал. За первой стеной была вторая — поменьше и потоньше, но ощетинившаяся таким количеством электронных датчиков, сканеров и эхолокаторов, что Мирон почти физически ощущал, как «лучи смерти» шарят у него под черепной коробкой. — Зачем им это всё? — спросил он, когда мини-купер въехал в дезинфекционную камеру. Их с Амели окутали клубы едкого дыма… — Тупые засранцы больше всего боятся вирусов, — кашляя, Амели махала перед лицом руками. — Дак сделали бы прививки. — Современные вакцины основаны на нано-технологиях, — машина наконец выехала из едкого облака и кузов обдало струями пены. — Они не допускают в свои тела ничего чужеродного. …Париж пах каштанами. Белые свечи соцветий проглядывали в густой листве, сами деревья были опутаны гирляндами крошечных лампочек, и казалось, в кронах сияют мириады светлячков. Мостовые сверкали натёртой до блеска брусчаткой, стеклянные витрины укрывались за полосатыми тентами. И столики. Везде, где только можно, стояли крошечные столики, за которыми сидели люди. Они читали газеты, курили, пили кофе из крошечных чашечек, чокались рюмками зеленоватого, с искрами, стекла… Мирон вертел головой, словно ребёнок, впервые попавший в парк аттракционов. Только что он видел мужчину в цилиндре и плаще-крылатке. А впереди шла женщина в платье девятнадцатого века… Машину они оставили на стоянке, возле внутреннего периметра стены — дальше на бензиновом двигателе было нельзя. А еще пришлось переодеться, в натуральные ткани, соответствующие эпохе двадцатого века. — Ты когда-нибудь гулял по Монмартру? — спросила Амели, продевая руку в кружевной перчатке в рукав его чёрного кашемирового пиджака. — Когда мы были маленькими, отец подарил нам Париж, — сказал Мирон. — Полное виртуальное путешествие по городу. Сена, площадь Звезды, Лувр, Триумфальная арка… Надеваешь шлем — и ты здесь. Вопросы можно задавать гиду. Став постарше — когда отец уже умер, и мы переехали в квартиру, — я пропадал в Париже часами. Программа давала иллюзию пространства. И возможность побыть в одиночестве. — Я никогда не оставалась одна, — они шли по бульвару Осман, Мирон прочитал вывеску на одном из домов. — Всегда меня окружали дедушкины секретари. На самом деле это были клоны, но в детстве я называла их секретарями. Опера Гарнье, Галерея Лафайет — ему с трудом давались надписи на французском, но переспрашивать Амели, как что называется, он не хотел. Витрины светились тёплым уютным электрическим светом, в громадных окнах то и дело мелькали фигуры людей… — Кто здесь живёт? — спросил Мирон. Несмотря на поздний час, улицы были буквально забиты народом. — Обслуга, в основном. Горничные, официанты, повара, уборщики… Водопроводчики, конюхи, садовники, сантехники. Ну, и туристы, конечно. — Такие, как я? — Ты — мой гость. Привилегированный, которого обслуживают по классу «А». Обычные туристы получают семидневную визу и должны раз в сутки отмечаться в своём отеле. Выпьем? — Амели потащила его к свободному столику рядом с кафе. Мирон нервно огляделся. Он неуверенно чувствовал себя среди таких толп. И хотя на них никто не обращал внимания, ему казалось, что спину всё время сверлит чей-то подозрительный взгляд. — Абсент и кофе, — сказала Амели гарсону, возникшему, как по волшебству у их столика. — Вечером в кафе подают только это, — сказала она, глядя на Мирона. — В шесть утра — круассаны, бриоши, горячее молоко. В обед — запечённая на углях рыба, мидии, горячие багеты и сырный суп. Вечером — только абсент и кофе. — Твой клон говорил, в Париже нет алкоголя, — заметил Мирон, нервно оглядываясь по сторонам.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!