Забыла. Конечно, забыла, опуская на тумбочку в прихожей сумку, вздохнула Полина. — Доча, у нас же ни молока, ни хлеба. — Прости, мама, сейчас сбегаю, — стараясь скрыть досаду, ответила Полина. — Только книжку выну, взяла на работе почитать. Такое случалось часто, и маму подобное заявление насторожить не должно. В любом случае она не сможет ее прочесть, разве что тисненое название, да и то, учитывая витиеватость шрифта, вряд ли. Мама у Полины ослепла. Глаукома, что б ее! Слава богу, мама успела доработать до пенсии, прежде чем полностью потеряла зрение, иначе им бы пришлось еще сложнее в материальном плане. Полинина мизерная зарплата позволяла разве что с голоду не умереть, не более. Так что мамина пенсия, а на пенсию она ушла в должности завлабораторией, была им очень кстати. Иногда Полина задумывалась: а как бы им жилось, не потеряй мама зрение? Может, тогда Полина смогла бы выйти замуж, создать семью, потому что мама, которая от всей души хотела дочери счастья и мечтала о внуках, не цеплялась бы за нее так отчаянно, хотя и бессознательно. Не боялась бы остаться одна. Не была бы так зависима и беспомощна. Полина вздохнула и отогнала бесполезные, глупые, несправедливые мысли. В ее неустроенности виновата лишь она сама. Глупая, пугливая, закомплексованная идиотка. Ведь предлагала же ей Алиса Семенова перейти на работу преподавателем в Академию тыла и транспорта. Уговаривала! — Полина, да ты что! О чем тут думать? У нас девяносто процентов мужиков на десять процентов баб. Хочешь препода выбирай, хочешь слушателя. Это же офицеры! Они Академию заканчивают, у них перспектива! Генеральшей станешь. Да у нас все замуж выходят, и кривые, и косые, и тупые. Всех разбирают, уж можешь мне поверить. Но Полина испугалась девяноста процентов мужчин в военной форме, кирзовых сапогах, с большими перспективами и осталась сидеть в районной библиотеке с Антониной Ивановной и Инной Яковлевной. Без перспектив, без денег, зато в тишине и покое. И без мужчин. Потому как в их библиотеку мужчины моложе шестидесяти не заглядывали, а другой возможности познакомиться у нее не было, потому что из-за мамы она посещала лишь продуктовые магазины и аптеки. До заветной книги Полина добралась лишь перед сном. Она закрыла дверь в комнату, включила настольную лампу, достала из ящика стола большущий русско-французский словарь, уселась за свой старенький письменный стол и — здесь ее сердце пропустило от волнения один удар — открыла книгу. Прежде чем вчитываться в заковыристый текст, Полине захотелось просмотреть названия глав и рассмотреть многочисленные, яркие, проложенные папиросной бумагой иллюстрации. Иллюстрации были странные. Не в смысле исполнения или сюжета, а в смысле воздействия на нее. Например, на первой картинке была изображена соблазнительно изогнувшаяся женщина с пышными белокурыми волосами, в алом, напоминающем греческие туники одеянии. Она как вспышка пламени выделялась на темном фоне. Полина присмотрелась — то ли это был лес, то ли сад, но определенно что-то растительное за спиной женщины угадывалось. Ничего пошлого или откровенного в картинке не было. Женщина даже не была обнажена. Но Полина вдруг ощутила, как по коже пробежали мурашки, а от пристального взгляда нарисованной красотки она покраснела, настолько бесстыдным и откровенным он был. Полина поспешила перевернуть страницу. Но на прочтении заглавия сосредоточиться не удалось, и она перелистнула следующую страницу в поисках иллюстраций. Теперь та же блондинка стояла к ней спиной, не то на краю башни, не то на краю обрыва, и искоса через плечо смотрела Полине прямо в глаза с чарующей, но какой-то порочной улыбкой, словно манила в полет. Полина почувствовала, что ее губы приоткрываются в такой же зовущей улыбке, наливаются страстью, становятся пухлее. Ресницы томно опустились на глаза, а вся она словно налилась невидимой силой. Боже, просто мистика! — усмехнулась самой себе Полина. Но и усмешка эта была исполнена неги и томности. Полина листала книгу и чувствовала, как наливается неведомой ей искусительной силой, даже грудь ее округлилась, увеличилась, соски налились и стали выпирать из бюстгальтера. Да что же это такое? Полина не выдержала, вскочила со стула и подбежала к зеркалу. На нее смотрело ее обычное отражение. Русые волосы, подстриженные каре, зеленые глаза, ресницы, нос, рот, шея. Все как всегда. Пожалуй, только румянец на щеках не обычный, а какой-то горячечный. — Вот ведь дурочка, — усмехнулась Полина. — Нафантазировала, напридумывала. Она вернулась за стол и прочла следующее: «Улыбайся легко, губ не размыкая, и улыбка твоя должна нести тайну, а глаза страсть. На кавалера смотри издали, коротко, словно стрелу пускаешь. Обожги взглядом. Пообещай. Обмани. Когда подойдет и заговорит, в глаза прямо не смотри, лишь искоса из-под ресниц, бросай кроткие взгляды. Кротость притягивает, откровенность отпугивает. Тайна — главное оружие женщины». — Экая невидаль! — фыркнула Полина. — Только где ее взять, тайну, когда ты сплошная проза? — заправляя за ухо жиденький прямой локон, проворчала она. «Ходи плавно, ступай шагами мелкими, скользящими, плавно изгибай стан и покачивай бедрами. Не выставляй напоказ свои прелести, лишь дразни, обещай многое, имея малое». — Вот это про меня, — взглянув на свой скромный бюст, заметила Полина. «Назначая свидание, будь осторожна, репутация женщины хрупка, как хрустальная чаша, и так же безвозвратна». Чушь. «Свидание должно достаться кавалеру лишь после долгих ухаживаний, мук неизвестности, ревности и преодоления препятствий, лишь тогда оно принесет сладость обоим и станет достойной наградой». Гм. Полина протянула руку, чтобы перевернуть страницу, но она не переворачивалась. Попробовала подцепить ноготком. Опять не вышло. Может, на книгу что-то пролили и страницы слиплись? Но передний обрез был в идеальном состоянии, позолота свежа, и на ней не виднелось ни единого пятнышка. Полина внимательно осмотрела книгу. Склеилось никак не меньше десяти страниц. Возможно, их склеили намеренно? В книге скрывается чья-то любовная тайна? Полина почувствовала, как любопытство мелкими мурашками пробегает по коже. Недолго думая, она взяла тоненький нож для разрезания бумаги и как можно аккуратнее разделила страницы. Первая, вторая, третья, четвертая, и лишь между пятой и шестой страницами она обнаружила небольшой плоский конверт из плотной бумаги, пожелтевший, с темными пятнами, но без каких-либо пометок. Ни адресата, ни отправителя на конверте указано не было. Конверт был заклеен, но ничего нащупать в нем Полине не удалось. А может, там нет никакого письма, а, к примеру, насыпан ядовитый порошок? — вдруг испугалась Полина. А может, приворотное зелье, учитывая тематику книги? Впрочем, яд в тематику тоже укладывался. Она еще раз внимательно осмотрела конверт. Определить, насколько он стар, не получалось. Полина не имела ни малейшего представления, как выглядит, например, пергамент или бумага шестнадцатого века. Посидев еще немного, она решила, что все это глупости и плод ее воспаленной фантазии. Часы показывали второй час ночи, а потому голова, очевидно, работала уже с проворотами. На всякий случай Полина осторожно понюхала конверт, тихонько потрясла, прислушиваясь, и, ничего не услышав, смело взялась за нож для разрезания бумаги. Осторожно вскрыла конверт, и на стол выскользнул тоненький сложенный пополам листик рисовой бумаги, исписанный бисерным почерком с изящными завитушками. Обращения на письме не было. «Ну, слава богу, не отрава», — выдохнула с облегчением Полина, взглянув в глаза коварно усмехающейся блондинке. На развернутой перед Полиной иллюстрации она, облаченная в черный плащ, шла среди могил по ночному кладбищу. Очевидно, эта картинка и навела Полину на мысль о ядах и приворотных зельях. «Белладонна, собранная в полнолуние на кладбище, истолченная кость почившей юной девы, капля крови младенца…» Дальше Полина читать не стала, точно, рецепт приворотного зелья. Гадость какая! Она отодвинула подальше книгу с коварной обольстительницей и взяла в руки листок, выпавший из конверта. Французский? Нет, не только. По-французски был написан лишь первый абзац. Затем следовали немецкий и английский. Последний абзац был написан, судя по всему, на латыни. Полина владела французским и английским, средневековую латынь они изучали на первом и втором курсах. Разумеется, она уже все забыла, но со словарем перевести сумеет. Что же это такое? От листочка веяло старинной тайной. — Поля, ты что, еще не спишь? — раздался из-за двери обеспокоенный голос мамы. — Ты что, плохо себя чувствуешь? Заперлась… Поля? — Извини, мам. Это я так, случайно, — поднимаясь со стула, поспешила успокоить ее Полина. — Книжку с работы интересную принесла, вот и зачиталась. — Поль, тебе же завтра на работу, не выспишься, — попеняла ей мама. — Ложись уже, завтра дочитаешь. Пришлось подчиниться. Мама все равно не отстанет. Переодевшись в ночную рубашку, Полина аккуратно сложила в конверт листочек, конверт положила в книгу, на цыпочках, неслышно ступая по ковру, подошла к книжному шкафу и засунула книгу на самый верх. Мама хоть и ослепла, но, тем не менее, проявляла удивительные бдительность, ловкость и смекалку в деле присмотра за Полиной. Может, потому Полина до сих пор и не замужем? Лучше бы мама, чем за ней следить, училась самостоятельно ходить по городу, в магазины и аптеки. И не потому, что Полине это сложно, а потому, что, изображая из себя беспомощную жертву обстоятельств, она все крепче и крепче привязывала к себе дочь, сужая не только свой мир, но и мир Полины до четырех стен их скромной двухкомнатной квартиры. Полина всхлипнула в подушку от жалости к себе, но испугавшись, что мама услышит, подавила в себе и слезы и жалость. Даже этого она себе не могла позволить! Начав жалеть Полину, мама бы в конце концов плавно перешла на жалость к себе, и Полине пришлось бы до утра уверять маму, что она ей не в тягость, что она ее очень любит, никогда не бросит, что они всегда будут вместе, и прочее в том же духе. А потом мама счастливая пойдет спать, а Полина с больной головой на работу. Лучше уж и не начинать. — Ну вы подумайте, какие книги редкие! Дорогущие, наверное, — рассуждала за послеобеденным чаем в библиотеке Инна Яковлевна. — Даже удивительно, что они не в букинистический отнесли, а нам подарили. Могли бы неплохие деньги выручить. — А может, им эти копейки не нужны, — пожала плечами Антонина Ивановна. — Видели, на какой они машине приехали? — Полина согласно кивнула. Дарители приезжали на новеньком белом внедорожнике «Мерседес». — Для таких людей хлопот от этого предприятия больше, чем выгоды. — Ну, не знаю, — с сомнением проговорила Инна Яковлевна. — К тому же у нас их и читать-то некому. Кому нужны книги на французском или немецком? — Ну почему же. Сейчас многие языки знают и свободно читают в подлиннике, — заметила Полина. — Да, но к нам такие читатели не заглядывают, — густо намазывая «свердловскую» булочку маслом, заметила Инна Яковлевна. Ни она, ни Антонина Ивановна за фигурой не следили. Им обеим было уже за пятьдесят, обе были замужем, имели взрослых детей, а Антонина Ивановна так и внуков. Полина тоже за диетой не следила. Не потому, что не боялась потолстеть, а потому, что уже махнула на себя рукой. Кому есть дело до ее фигуры? Никому. Хотя сегодня утром, когда она спускалась в лифте, произошло что-то странное. На четвертом этаже в лифт вошел сосед. Полина его знала, он с семьей уже года четыре как въехал в их дом. Соседу было около сорока, он был подтянут и довольно хорош собой, жена у него тоже была женщина ухоженная и, можно сказать, красивая. До сих пор он никогда с Полиной не здоровался, обращая на нее внимания не больше, чем на пустое место. Но сегодня, войдя в лифт, уставился так, словно увидел впервые, даже поздоровался, и пока ехали до первого этажа, глаз с Полины не спускал. Полина с непривычки вся вспотела от смущения, покрылась румянцем по самые ресницы и боялась глаза поднять, чтобы не встретиться взглядом с соседом. Так, взглянула пару раз коротко, проверить, все еще таращится или уже перестал, и снова в пол. А сосед мало того что поздоровался, так еще и, выходя из лифта, пропустил ее вперед, и дверь парадной придержал. Ничего себе! Полина на улицу выбралась ни жива ни мертва от смущения. И что соседу от нее понадобилось? Отойдя подальше от подъезда, она внимательно себя осмотрела. Нет ли пятна на плаще, или, может, одна туфля у нее красная, а вторая желтая? Впрочем, это уж было полной ерундой. У Полины были единственные туфли, и те черные. Даже лицо осмотрела, вдруг за завтраком кашей перемазалась. Нет, и тут все в порядке. Обычная физиономия, скучная, невыразительная, только очень уж румяная… и взгляд какой-то странный. Полина присмотрелась к себе. Да нет, показалось. Начиталась на ночь всякой ерунды, вот и мерещится, что в глазах у нее, как у той блондинки, чертовщинка какая-то появилась. Полина убрала зеркальце в сумочку и, едва заметно покачивая бедрами, отправилась в родимую библиотеку. — Полина, вы же у нас владеете языками, составьте на эти книги карточки, надо распределить их по жанрам в каталоге. А на абонемент, думаю, их выставлять не стоит, — вывела ее из задумчивости Антонина Ивановна. — Лучше заказать стеклянные витрины и туда их, от пыли и читателей подальше. — Так у нас есть витрины, зачем еще? — отрываясь от сдобы, напомнила Инна Яковлевна. — Инна Яковлевна, это экспозиционные витрины. В них мы все время обновляем экспозицию. Готовим тематические подборки к праздникам и датам. — Ах, да. Ну, ладно, пойду довязывать зятю носок на абонементе, — сообщила, поднимаясь, Инна Яковлевна. — Вдруг кто из посетителей зайдет, так я быстренько в ящик уберу, — пообещала она Антонине Ивановне. А Полина снова вернулась к коробкам с книгами. Кроме уже осмотренных ею «Советов искушенной» и «Царствующего дома Романовых» в коробке обнаружились Jeremias Gotthel «Die schwarze Spinne» на немецком, 1757 года издания, «Sir Galahad» Alfred Tennyson на английском, Бодлер на французском и Луций Анней Сенека на латыни. Антонина Ивановна напрасно волновалась. Книг на иностранных языках оказалось вовсе не так много. По сути, всего четыре, а остальные были вполне посильны среднестатистическому читателю даже их скромной библиотеки. Едва закончив разбор последней коробки, Полина вдруг ощутила невыносимую тоску по дому. А точнее, тягу домой, и не просто домой, а к хранящейся дома тайне, которую ей предстояло раскрыть. Глава 5 8 июня 2018 г. Санкт-Петербург — Итак, господа сыщики, — обращаясь к своим молодым коллегами, проговорил майор Авдеев, — на наше с вами счастье, пресса до сих пор не пронюхала про убийство супругов Пановых, но думаю, радоваться нам осталось недолго. А потому предлагаю, не тратя время даром, приступить к активным розыскным действиям. Денис Рюмин и Никита Грязнов согласно кивнули. Утро среды выдалось пасмурным, прохладным, совсем не летним, впрочем, как и все утра июня. А потому лейтенанты не были сильно огорчены перспективой очередного рабочего аврала. — Итак, как следует из отчета, представленного Мартой Львовной, отпечатков преступников в квартире обнаружено не было. Но удалось извлечь генетический материал из тела изнасилованной Арины Пановой, и он… — тут майор сделал едва заметную паузу, — не совпал с образцами, полученными у задержанного Фофанова. — А может, это его дружок постарался, — не сдержался Денис Рюмин. — Эту вероятность мы сегодня же и проверим. В комитет вызваны все собутыльники Виктора Егоровича. Думаю, такое решение вопроса должно вас удовлетворить, Денис, — с едва уловимой насмешкой взглянул на подчиненного майор. Тонкость натуры была основной чертой майора, которая напрягала его сослуживцев, оной не отличавшихся. Коллегам Станислава Дмитриевича часто мерещилась насмешка там, где ее не было, и они регулярно не улавливали скрытой в его словах иронии там, где она была. Особенно туго приходилось Денису с Никитой, поскольку именно они чаще всего работали с майором. По какой причине он их так выделял среди прочих сотрудников, не известно было даже самим старшим лейтенантам, но в душе такое предпочтение Станислава Дмитриевича им очень льстило, потому что именно он считался лучшим сыщиком города, и именно ему доставались самые интересные, самые громкие дела. А значит, и продвижение по служебной лестнице под крылом такого начальства могло быть самым быстрым. А к характеру и манерам майора оба лейтенанта давно приспособились и даже перестали трепетать перед ним, а так, лишь побаивались и очень уважали. — Что у нас с водителем Панова, — майор заглянул в свои записи, — Павлом Барышниковым? — Я вчера с ним встречался, — наклонился к столу Денис. — Крепкий такой парнишка, двадцать семь лет, служил в армии, имеет среднее профессиональное образование, колледж какой-то окончил, в страховой компании работает четвертый год. Панова возит меньше года, раньше возил его зама, но когда прежний водитель Панова уволился, Барышникова вроде как повысили. — С этим ясно. А где господин Барышников был вчера утром? Он приезжал за Пановым? — Нет. Вчера он не приезжал. Как раз накануне к нему бывший сослуживец приехал в гости из Мурманска. Так что Павел еще с вечера отпросился у Панова, взял сутки за свой счет, чтобы с сослуживцем погужбанить. Это он так выразился, — поторопился оправдаться Денис. — И Панов его отпустил? — Да. Барышников сказал, что Панов сам хорошо водил машину и, если у Барышникова случались какие-то обстоятельства, без проблем его отпускал.