- Только ты никому! – шепотом добавил Юлиус и строго погрозил двумя… или тремя?.. указательными пальцами бродяге. – Тс-с-с! Это секрет! - Иди ты! Да я никому! Ты что, парень?! - Да я тебе верю! Ты же мне теперь как… как… - Юлиус не нашел подходящего слова и просто ударил себя кулаком по груди, выражая свои чувства. От удара он начал заваливаться с бревна, и бродяга едва успел его подхватить и усадить назад. - Да неужели ты смог запомнить и даже нарисовать подвеску? – уточнил бродяга с восхищением. – Это ж какую память надо иметь! Гигант! Юлиус гордо выпрямился. - Да я ее хоть с закрытыми глазами нарисую! – заявил он. - Да иди ты! - Могу доказать! Есть бумага? - Хм. Бродяга покопался в своих лохмотьях и выудил блокнот и карандаш. В другой раз Юлиус бы удивился тому факту, что какой-то нищий бродяга носит у себя в кармане канцелярские принадлежности, но сейчас он был обуреваем только одним желанием – доказать правдивость своих слов. - Сейчас! – сказал он, принял позу поустойчивей и принялся старательно водить карандашом по бумаге, несмотря на то что карандашей тоже стало почему-то много. – Вот! – с гордостью продемонстрировал он бродяге свои потуги на творчество. - Иди ты! – уважительно сказал бродяга, рассматривая бумажку. – Талант! - Юлиус довольно заулыбался. - Еще будешь? – и бродяга протянул юноше бутылку. Через четверть часа Юлиус счастливо похрапывал на речном песке около костра, завернутый в дерюгу. Ему снились пионы, рыбы, которые острыми ножами сами счищали с себя чешую, а также веревки, которые ползали за Юлиусом, как живые, пытаясь ухватить за ногу. Юноша дергал ногой и морщился. - Мама! – пожаловался он во сне, пустил ниточку слюней и перевернулся на другой бок. - Хм, маму, безусловно, жаль, - покачал головой бродяга, - но вряд ли ей грозит скорое свидание с тобой, Юлли, - нищий осторожно убрал карандашный рисунок, сделанный помощником нотариуса, и задумчиво добавил: - Значит, Климтдейл… Интересно. ГЛАВА 16. Отчим и падчерица - Пф-ф! И охота печатать такую чушь! – фыркнул нисс Венцель и, отложив в сторону «Столичные ведомости», раздраженно стукнул по верхушке яйца всмятку, сминая скорлупу внутрь. - Что за чушь? – равнодушно спросила Люсицьена, переводя небесно-голубой и такой же безоблачный, как июньское небо, взгляд с цветущей магнолии за окном на… не столь приятную в эстетическом плане картину. Говоря точнее, на своего отчима, лысеющего на глазах полного мужчину с маленькими масляными глазками. Люсицьена посмотрела, как отчим ест яйцо, обильно украшая свои усы желтком, и предпочла вернуться к прежнему пейзажу. - Да полная! – снова фыркнул нисс Венцель, так что часть яйца из его рта разлетелась по столу. – Вот послушай: «Ходят слухи, что кто-то через подставных лиц скупает кошачьи приюты в Вайтбурге». Пф-ф! Журналюги! Придумают же такое! Кому всерьез может прийти в голову такая чушь: тратить свои кровные на приюты для каких-то блохастых бездельников? - Тому, кто любит кошек? – пожала плечами Люсицьена. Она-то кошек обожала. - Пф-ф! – было единственным ответом нисса Венцеля. Поедая рыбу с артишоками, он просмотрел «Столичные ведомости» от первой страницы до последнего объявления: «Предлагается награда в пятьдесят штильсов за любые сведения о бесследно пропавшем Юлиусе Дробтоне. Обращаться в нотариальную контору «Дробтон и Дробтон». Потом отложил газету и перешел к местному «Вестнику Климтдейла», который был изучен не менее внимательно, с сопутствующими комментариями и фырканьем. - Кстати! – заметил нисс Венцель, окончив знакомство с периодикой. – Будь любезна, Люсицьена, и попроси сегодня Гертруду удвоить количество блюд к обеду. - У нас сегодня гости? – удивилась Люсицьена: чужие люди были в доме нисса Венцеля явлением крайне редким. - Да, к нам в дом придет граф Олларф. - Никогда о нем не слышала. - Я познакомился с графом вчера в клубе. Он сказал, что приехал в Климтдейл на летнюю вакацию. А так у него дом в столице. - А нисс Креймер будет? – стараясь говорить безразличным тоном, поинтересовалась Люсицьена. - Да, Армант тоже придет. После обеда он, как обычно, будет помогать мне с оформлением новой докладной записки. Девушка лишь кивнула головой, но невольно порозовела. Армант Креймер вот уже более полугода приходил к ним на обеды раз в неделю. Все это время он активно помогал своему непосредственному начальнику, ниссу Венцелю. А именно: переводил статьи, оформлял докладные записки, словом, выполнял уйму работы за своего патрона, чем тот беззастенчиво пользовался, глядя на Арманта как на даровую рабочую лошадку. - Хорошо, пап a , я все подготовлю. Мы пойдем сегодня гулять на набережную? - Нет, извини, дорогая. Я сейчас еду в клуб, а из клуба мы с графом приедем сразу к нам домой. Люсицьена вздохнула. Отзавтракав, нисс Венцель распрощался с падчерицей и покинул дом. Люсицьена еще пару раз вздохнула, взяла книгу и пошла в свою комнату, окна которой тоже выходили на закрытый задний дворик с цветущей магнолией. - Читаете, Люсси? – спросила ее, заглянув в комнату, старая служанка Гертруда. - Заходи, Трудди, - гостеприимно сказала девушка, откладывая книгу. – Отчим велел передать, что к обеду будет какой-то граф Олларф, приехавший в Климтдейл из столицы. И ты должна проследить за тем, чтобы обед был торжественным. - Да неужели? – удивилась Гертруда. – Гости! Вот те раз! Даю голову на отсечение, что граф – старая плешивая развалина без единого зуба, из которой песок сыпется. - Может, отчим хочет посыпать дорожки во дворе? – хихикнула Люсьцьена. – Но почему ты так решила, Трудди? – уточнила она. - Да разве ж он кого другого к вам подпустит? – всплеснула руками Трудди. – Держит вас взаперти. В гости вы не ездите. В дом нисс Венцель никого не приглашает. Разве что директора Департамента, но тому сто лет в обед. Ну, Армант еще ходит, но и то для работы. Гулять – не каждый день, и только в сопровождении вашего отчима. А сам так и зыркает злобно по сторонам, чтобы не дай бог какой-нибудь юноша на вас глаз не положил. Даже комнату вам отвел с видом на двор, чтобы чего не случилось. - Но зачем отчиму это надо? – кротко спросила Люсицьена. - Да ясно зачем! – фыркнула Гертруда, почти в точности копируя хозяина. – Все денежки ваши. После смерти матушки вашей он стал опекуном и распорядителем всего капитала. А как станете вы совершеннолетней или замуж выйдете, так и конец! Придется ему отчет держать и деньги возвращать. Если еще не растратил все! И Гертруда с гневом подбоченилась. Люсицьена грустно уронила руки на колени. Отношения между отчимом и падчерицей не были теплыми. Нисс Венцель женился на матери Люсицьены, Амаранте Дрион, когда девочке было десять лет. Жили они до этого в Климтдейле жизнью замкнутой и одинокой. Люсицьена пару раз слышала, как мать и бабушка переговаривались о том, что общество Климтдейла закрыто для них, и вздыхали об участи Люсицьены, которой не грозил брак с юношей из приличной семьи. Причины этого девочка не знала, поэтому просто приняла на веру тот факт, что ей суждена жизнь изгоя. Еще из этих подслушанных разговоров Люсицьена почерпнула, что брак ее матери и нисса Венцеля удобен обоим. Нисс Венцель получал большое приданное, а чем брак был выгоден матери Люсицьены, девушка не разумела. Впрочем, нисс Венцель при каждом удобном случае напоминал об этом своей жене, чем немало ранил Амаранту. Люсицьена видела, что ее мать несчастна в браке, но когда заводила наедине с матерью об этом разговор, то каждый раз получала заверения в том, что нисс Венцель совершил благодеяние, женившись на одинокой женщине с ребенком. Все это так и осталось бы тайной для девушки, если бы четыре года назад черная оспа не унесла жизнь трети жителей Климтдейла, среди которых были также мать и бабушка Люсицьены. Тогда, жестоко страдая и оплакивая дорогих ей людей, Люсицьена перебирала драгоценности и бумаги матери и нашла ее дневник. Когда-то дневник имел магическую защиту от взлома, но по прошествии времени чары ослабели, и Люсицьена смогла проникнуть в сокрытое. Тайна страданий матери открылась ей как на ладони, заставляя испытать запоздалую нежность и сочувствие к несчастной женщине, в судьбе которой было лишь два счастливых периода – короткая и бурная любовь к неизвестному соблазнителю, имя которого Амаранта не доверила даже дневнику, и любовь к дочери, плоду запретной любви. Поэтому сейчас, когда Гертруда начала обвинять отчима в корысти, Люсицьена, хоть в душе и согласилась с ней, но не стала говорить, что даже если бы ее ввели в аристократическое общество Климтдейла, то само общество с презрением отторгло бы из себя чуждый элемент. - Давай не будем говорить об этом, Трудди, - мягко сказала девушка служанке, которую знала с малолетства. - Ох нисса! – покачала головой Гертруда и погладила искривленными артритом пальцами плечо своей госпожи и подопечной. – Сердце у меня болит за вас. Сначала оно кровью обливалось из-за Амаранты, а теперь из-за вас. - Не будем об этом, Трудди! – уже тверже сказала девушка, и служанка послушно закивала головой. - Да я зачем пришла-то? – спохватилась она. – Странность вам хотела рассказать. - Какую странность? - А вот помните ту подвеску, которую вам матушка передала незадолго до смерти? - Люсицьена кивнула. – Так горничная рассказала, что поймал ее на улице торговец. Из какого-то ювелирного дома. Важный такой господин. Визитную карточку этой дурехе дал и денег. И сказал, что по поручению своего клиента разыскивает украшение. Якобы, заказ у него такой. И рисунок украшения показал на бумажке. - И что? – спросила заинтересованная Люсицьена. - Ну, горничная ляпнула, что такое у ниссы видела, у вас то бишь. Так это та подвеска и была! - Странно. Прямо такая же? - Горничная говорит, что точь-в-точь. Я ее отчитала, чтобы языком не молола зря, но разве за ними уследишь? Да еще и денег ей отвалили за сплетню. Для нынешней молодежи ничего святого нет. За деньги всю подноготную семьи продать готовы. Нет нынче ни преданности, ни верности. Гертруда осуждающе покачала головой. Люсицьена порывисто вскочила, открыла шкаф и достала оттуда шкатулку. Девушка приложила руку к крышке и шепнула заветное слово в замочную скважину. Потом вставила ключ и открыла шкатулку. Здесь хранились самые дорогие и важные для Люсьены вещи: ее личные документы, дневник матери, семейная подвеска и драгоценности, завещанные ей бабушкой и матерью, на которые не смог наложить руку нисс Венцель. Люсицьена взяла в руки подвеску. Три тонкие полоски белого, желтого и красного золота переплетались между собой самым замысловатым способом, уходя, казалось, в никуда и снова выныривая из ниоткуда. Ювелир словно плел драгоценное кружево или рисовал некий таинственный знак. - Это символ ордена любви, - Люсицьена словно наяву услышала хрустально-надломленный голос Амаранты, прозвучавший много лет назад. – Нежность, страдание и надежда. Они так же переплетаются в душе любящего, как эти полоски. И они также окроплены кровью сердца. Люсицьена погладила рубины, ярко горящие на подвеске. Она знала еще одну особенность этого украшения, но предпочитала помалкивать об этом, храня секрет в тайне ото всех, даже от Трудди. - Если этот торговец придет, проводи его ко мне, - сказала девушка. – Я хочу знать, что ему нужно. - Да что нужно! Купить он ее хочет. Говорит, что любые деньги заплатит.