Оказавшись в роли Алексея Давишина, Кукаревич целых три месяца изображал из себя тяжелобольного, лежащего в гипсе и бинтах. За это время приглашенные в клинику из Москвы пластические хирурги провели несколько пластических операций, придав лицу Кукаревича полное сходство с Давишиным. Все три месяца пребывания лже-Давишина в клинике шло его натаскивание на то, чтобы он как можно успешнее вошел в роль своего двойника. Ему пришлось запоминать десятки имен и лиц, азы оперативной работы, названия сел и улиц Кедрового, какие-то события из прошлого и настоящего Давишина. Информации было слишком много, поэтому ему пришлось достаточно долго имитировать травматическую амнезию. — А каковы же были цели главарей, которые пошли на эту аферу? Об этом не рассказывали? — поинтересовался Гуров, внимательно слушая Зимина. — Сначала его задумывали как простого «крота», информатора, внедренного в милицию. Паханы и рассчитывали-то, что он продержится в операх не больше двух-трех месяцев, пока его не разоблачат и не выгонят. Или пока не посадят. Но когда стало ясно, что операция по подмене опера прошла как по маслу, когда он сумел прижиться и полностью войти в свою роль, планы у паханов поменялись. После этого он для них стал чем-то вроде специального агента… Всех деталей деятельности лже-Давишина в структурах МВД Зимин не знал, но ему было известно, что не один миллион «общаковских» денег ушел на продвижение бывшего рэкетира по служебной лестнице. Было известно также и то, что стараниями лже-Давишина не один десяток коррупционеров смог уйти от ответственности, не один миллиард украденных денег был выведен за границу. И чем выше фальшивый опер поднимался по службе, тем масштабнее ему удавались схемы прикрытия многомиллиардных афер, проворачиваемых не без его содействия как жуликами-олигархами, так и воровато-продажными чинушами. — Ну, я думаю, об этих сторонах жизни и деятельности Кукаревича-Давишина вам придется еще не раз рассказывать следователю, — отметил Гуров. — А нас интересуют обстоятельства вашего освобождения и мести этим троим, что сгорели в своих машинах. Не дрогнув ни единым мускулом лица, Зимин кивнул и все так же размеренно продолжил свой рассказ. По его словам, первое время в местах заключения ему пришлось достаточно непросто, поскольку его отправили за решетку в том числе и по «грязной» статье — изнасилование. Правда, от сокамерников в СИЗО он уже знал, что с некоторых пор «на зоне» стали несколько реже «опускать» тех, кто попал туда по причинам подобного рода. Гомосексуализация российского общества стала настолько явной (в чем была «заслуга» и тюремных обычаев), что это даже в криминальной среде вызвало тревогу. Но те, кто упек невинного человека в тюрьму и жаждал его пожизненного заключения (чего, к их досаде, не произошло), позаботились о том, чтобы «тюремная общественность» гарантированно «опустила» «насильника и убийцу». Поэтому Юрию пришлось на кулаках яростно доказывать свое право оставаться человеком (за что ему и дали кличку Злой). Похотливых подонков в камере он «вразумлял» весьма жестко (благо имелась былая армейская подготовка), за что потом тюремное начальство его не раз отправляло в карцер. Но постепенно все стало налаживаться — от Зимина отвязались и местные главарьки, и «кум», надеявшийся сделать из него своего «стукача», то бишь информатора. Однако недруги Зимина, не дождавшиеся известия о его самоубийстве (что для них было бы настоящим, самым желанным подарком), наняли сразу трех заключенных, чтобы те его убили. Но Зимину повезло, что к той поре он уже сошелся с несколькими своими товарищами по несчастью (в отряде было трое таких, что отбывали срок за чужие преступления), и о готовящемся покушении его предупредили вовремя. Нападение команды убийц произошло в лесопилке колонии. Там Юрий работал на циркулярке, окромляя доски. Негодяям, попытавшимся толкнуть его на бешено вращающуюся дисковую пилу, он навешал хороших тумаков, при этом не он сам, а один из нападавших попал на пилу, оставшись без руки по самый локоть. Продажные «законники» из официальных структур тут же обвинили Юрия в том, что якобы тот сам, преднамеренно, напал на «потерпевшего» и нанес ему тяжкое увечье. Однако Зимину удалось доказать, что он всего лишь оборонялся, поскольку находился на своем рабочем месте, а эти трое пришли к нему с другого участка. Кроме того, свою роль сыграло то, что, когда воющий от боли киллер-неудачник, обливаясь кровью, выл и корчился от боли, Юрий быстро наложил ему на руку самодельный жгут из рукава собственной рубахи. Лишь благодаря этому лишившийся руки подонок остался жив. Тем не менее обвинение добилось, чтобы по лицемерно-подленькой статье о «превышении пределов необходимой обороны» к уже имеющимся пятнадцати годам заключения Зимину суд накинул дополнительный «трояк». Все годы заключения Юрий помнил и знал только одно: во что бы то ни стало он обязан воздать грязным негодяям, виновным в смерти его Насти и потерянных годах, проведенных в заключении. Каждый вечер, ложась спать, он, как молитву, повторял одно и то же: «Я должен выжить, несмотря ни на что! Я должен перенести любые невзгоды и трудности. Я должен выйти на свободу, найти всех, кто загубил Настю и отправил меня за решетку, и воздать им за это!» Проснувшись утром, он благодарил небо за то, что дожил до утра, что его никто за эти часы не убил и он сможет жить дальше. Все его существо было подчинено одному императиву: выжить и отомстить. Как-то раз один из его друзей — уроженец Чувашии Колька по прозвищу Худой, отбывавший срок за убийство, совершенное соседом, будучи выпускником филфака, склонным к философии, в разговоре с Юрием предупредил: — Юра, запомни: если ты всю свою оставшуюся жизнь посвятил мести, то кончить можешь очень плохо. Уже не раз такое было, что, когда человек, одержимый местью, наконец-то ее совершал, после этого он очень быстро уходил из жизни. У меня отняли восемь лет жизни за то, чего я не делал, но я мстить не буду. Согласно закону кармы выпавшее мне наказание, скорее всего, — моя кармическая расплата за то, что я, наверное, совершил в одной из прошлых жизней. Поэтому пусть с теми, кто причинил мне зло, расквитается сама Вселенная. Я не берусь тебя отговаривать — ты принял решение, и это твое решение. Бог тебе судья. Я всего лишь озвучиваю свои мысли. — Коля, я тоже не берусь уговаривать тебя совершить месть, — ответил Зимин. — Не желаешь — твое решение. А что касается моего решения, то я воспринимаю себя как живое орудие воздаяния. Логика проста. Если мне удастся выйти на свободу и совершить задуманное — значит, так и было назначено судьбой. Если я умру до того, как выйду, или по каким-то другим причинам не смогу отомстить, значит, Вселенная против, и мне от задуманного следует отказаться. И еще, Коля, — самое главное: если, разделавшись со всеми этими упырями, я умру, то отчасти этому даже рад, так как жить без Насти я не смогу. А ТАМ я ее обязательно увижу, и мы с ней снова будем вместе. Когда наконец-то настал последний день отсидки, Юрий, не явив и тени умиления и восторгов по этому поводу, молча вышел за ворота колонии. За годы работы он заработал, даже со всеми вычетами, кругленькую сумму, которая была переведена на его банковскую карту, поэтому материальных затруднений он не испытывал. Сразу же из мест лишения свободы (последние несколько лет он отбывал на Верхней Волге) Зимин отправился в свои родные края. В Светловке его никто не узнал, настолько он изменился за годы, проведенные в ИТК. Да и кому было узнавать? Все его родные или разъехались, или умерли. Поэтому, прибыв в село, Зимин назвался другим именем и прожил там всего несколько дней, так никому и не раскрыв, кто он на самом деле. В первый же день после прибытия Юрий пошел на кладбище. С трудом разыскал там могилы родителей и могилу Насти. Подле нее он просидел до самого вечера. И если по пути в Светловку, внутренне откликаясь на Колькину философию, он вдруг подумал: «А может быть, убивать этих уродов не стоит?» — то на могиле Насти, глядя на ее портрет, Юрий напрочь отверг даже намек на мирничество, вновь решив: никаких поблажек убийцам — мстить, мстить и мстить! — Расскажите о том, как и с чьей помощью вы обзавелись зажигательными устройствами, — глядя на диктофон, записывающий их разговор, предложил Гуров. Вновь утвердительно кивнув, Зимин продолжил. Еще в заключении он решил, что все те, кто причастен к убийству Насти и обвинению его в этом преступлении, должны умереть мучительно и страшно. Они должны сгореть заживо — и не менее того. Один из его друзей (назвать его имя Юрий отказался) когда-то учился на пиротехника. Учеником он оказался более чем прилежным, поэтому имел массу сведений не только о том, как изготовить праздничные салюты, но и о некоторых разделах военной химии. Он мог, что называется, «на коленке» сработать напалм и пирогель и очень охотно поделился своими знаниями и с Юрием Зиминым. Покинув Светловку, Юрий переехал в Кедровое, где устроился на работу сторожем на склад бывшей «Сельхозхимии». Организация, по сути, уже умершая, оставила району «на память» опасный объект в виде немалого объема всевозможных пестицидов, уже давно просроченных, которые надлежало уничтожить особым образом. Ну, почти как химическое оружие, для утилизации которого были построены целые заводы. Но кто и за какие деньги будет строить завод в захудалом провинциальном районе? Поэтому решение проблемы сельскохозяйственных химикатов районные власти отложили «на потом», а чтобы вездесущие «сталкеры» не начали процесс «прихватизации» гексахлорана, граназана и прочих бяк, стали нанимать сторожей для охраны склада. Но поскольку за четыре-пять тысяч в месяц дышать испарениями ядов желающих было мало, Зимина приняли, можно сказать, на ура. Обследовав склад (открыть куском проволоки замки человеку, отбывшему на «зоне» почти два десятка лет, труда не составило), Юрий среди груд бумажных и полиэтиленовых мешков нашел для себя много полезного и нужного. Там же, на своем рабочем месте, в примитивных условиях, он наладил производство пирогеля. Его он сработал из бензина, купленного на обычной АЗС, из стеариновых свечек, купленных в хозмаге, и кое-каких соединений магния. Этот металл Зимин добыл, купив на базе скупки металлолома обломки блока двигателя «Запорожца». Свои пирогелевые мины он снабдил пиропатроном, который в нужный момент должен был разбросать по всему салону горючую массу, а также электронным таймером. Разыскав Макальцева и Дадушкина, которые преспокойно жили в Кедровом, что называется, не дуя в ус, Юрий около месяца изучал, чем и когда они занимаются, где бывают, с кем дружат. Больше всего ему хотелось подыскать такой момент, когда два его главных недруга будут ехать в одной машине. Он хорошо понимал, что, убив кого-то одного, этим он напугает другого, и тот уже начнет остерегаться. И вот, как-то раз ему такой шанс выпал. Причем этот день совпал с тем, когда была убита Настя, в чем Зимин увидел знак свыше. Макальцев и Дадушкин зачем-то собрались ехать в Иркутск. Заложив мину в «крузак» Макальцева, Юрий уже считал дело сделанным, но в последний момент Дадушкина кто-то куда-то срочно вызвал, и навстречу своей смерти уехал один Макальцев. Мина сработала без осечки. От Макальцева в обгорелом «крузаке» почти ничего не осталось. Случившееся с ним было признано несчастным случаем, следствием падения автомобиля в кювет и воспламенения полного бензобака. И тогда Юрий начал охоту за Дадушкиным. Он ждал целый год, чтобы заложить мину в авто бывшего следователя в тот же самый роковой день. Менее чем через час стало известно, что и Дадушкин заживо сгорел в своей машине. Покончив с этими двоими, Зимин отправился в Подмосковье. Здесь ему пришлось гораздо дольше выслеживать лже-Давишина. Да и найти к нему подступы было куда сложнее. К тому же тот имел обыкновение частенько возить с собой девиц «по вызову». А Юрий и мысли не допускал, что от его рук может пострадать кто-то посторонний. Тем не менее, изучив маршрут лже-Давишина в Репеево, он понял: это единственно реальный вариант рассчитаться с экс-рэкетиром Кукаревичем в роли генерала Давишина, и воспользовался им. Отключив сигнализацию при помощи специального электронного устройства, Юрий под заднее сиденье машины заложил зажигательную пирогелевую мину. К тому времени он обзавелся неприметной «жигой» пятой модели, на которой незаметно следовал за Кукаревичем-Давишиным, поэтому момент возгорания «Лексуса» видел во всех деталях лично, видел Гурова и Крячко, пытавшихся подойти к горящей машине… — А почему вы решили прийти к нам только сегодня? — задумчиво глядя в пустоту, негромко спросил Станислав. По его голосу чувствовалось, что он изрядно впечатлен услышанным. — Видите ли, мне надо было закончить кое-какие дела. Когда я был в Светловке, то обратил внимание на то, что и у моих родителей кресты обветшали, и памятник Настеньке моей покосился, и краска на нем облупилась… Тем же днем, как сгорел тот фальшивый генерал, я вылетел в Иркутск. Денег у меня оставалось еще много, поэтому я и Насте, и родителям поставил красивые памятники и ограды. Поставил памятник и на том месте, где разбился настоящий Давишин. Надпись заказал: «Достойному оперу и хорошему человеку Алексею Давишину». Дал денег на церковь, заказал молебны по родителям и Насте, да и опера Давишина не забыл. Исповедался у батюшки. Мое решение идти в полицию он одобрил. Вот и все. Купил билет на самолет, прилетел в Москву и прямо к вам… На вопрос о том, с какой целью он откровенничал с Терей, Юрий пояснил: — Я знал, что этот пустозвон растреплет обо мне по всем углам, и это обязательно дойдет до вас. Это был мой намек, чтобы вы зря не бегали, не напрягались сами и не напрягали других, что очень скоро я приду сам… В кабинете повисла тишина. Ее прервал требовательный звонок телефона внутренней связи. Голос Орлова звучал устало и чуть меланхолично: — Лева, сейчас мне опять звонили из министерства… На твой взгляд, каковы перспективы того, что хотя бы в ближайшие дни вам удастся найти Зимина? — Он уже здесь, у нас, — лаконично произнес Гуров. — Как это — «у вас»? — несколько даже растерялся Орлов. — Ты хочешь сказать, что он сейчас в… — В нашем кабинете. Добровольная явка с повинной. Надеюсь, это учтут. — Ну-у-у… Это очень даже здорово! — все с той же долей растерянности в голосе одобрил Орлов. — А то тут, понимаешь, некоторые чины начинают исходить желчью. Хорошо! Он уже дал показания? — Да, разумеется, — подтвердил Гуров, — Все как положено… Закончив разговор, Лев предложил оформить Зимину явку с повинной. Тот без возражений взял предложенную ему авторучку и лист бумаги. — Правильно, — тряхнул головой Стас, — с учетом обстоятельств — я имею в виду прежнее решение суда по ложному обвинению, — можно будет ставить вопрос о минимальном сроке. Конечно, на условное рассчитывать не приходится. Но все равно это в любом случае учтут… — Я вам очень признателен за участие, но… Дадут мне год или пожизненно — это значения уже не имеет… — На бескровных губах Зимина впервые за все время разговора промелькнула чуть заметная сожалеющая улыбка. — Что вы имеете в виду? — окинул его изучающим взглядом Лев. — Мне осталось жить не более двух месяцев, — спокойно, как о чем-то обыденном, сообщил Юрий. — У меня рак легких, в крайней стадии. Года два мне довелось работать на производстве асбоцементных труб и плит. Респираторы нам давать «забывали». Ну, вы помните, наверное: экономика должна быть экономной? Вот и экономили на нашем здоровье, на наших жизнях. Мне еще повезло — я хотя бы успел подышать на свободе. А многих бедолаг из нашего отряда прямо там и хоронили… Два месяца спустя Гуров, Крячко и Вольнов сидели с удочками у Мраморного озера, обсуждая текущие дела. За прошедшее время произошло много чего серьезного и существенного. Когда выяснилось, что под видом генерала Давишина в недрах органов внутренних дел около двух десятков лет действовал «крот» оргпреступности Адольф Кукаревич, было начато крупномасштабное расследование, к которому подключилась и ФСБ. Впрочем, об этом в СМИ был дан лаконичный материал, извещающий граждан о том, что по ряду причин (достижение предельного возраста, утрата доверия и т. п.) из полиции был уволен целый ряд высших офицеров. Как рассказал Вольнов (ему довелось вести расследование в Зауральском УВД), наиболее тесно завязанными с лже-Давишиным оказались сразу пятеро сотрудников (сауна, попойки, девочки, браконьерская охота и прочее). Александру даже удалось выявить схемы коррупционных операций «оборотней в погонах», и он подготовил однозначно объективный и очень жесткий отчет. Каково же было его удивление, когда буквально вчера он узнал о том, что троих коррупционеров (генерала и двух полковников) почему-то вдруг из подозреваемых втихаря перевели в категорию свидетелей. А еще двое, кто «всеми четырьмя влип по самое не балуй», были «без шума и пыли» выставлены на пенсию. Удачно выудив крупного окуня-горбача под одобрительные междометия приятелей, Гуров прокомментировал только что поднятую тему: — Как пел Высоцкий: не страшны дурные вести — начинаем бег на месте. Вот и мы стали участниками бега на месте. Впрочем, это уже не удивляет. Помните, сколько было шума с коррупционерами в Минобороны, которое возглавлял мебельщик? Вот! А чем все кончилось? Позорищем на весь мир. Гора родила мышь. Сели только воры рангом помельче, а те, кто всем этим рулил, кто разваливал армию и распродавал ее имущество, только что по ордену не получили… Его перебил звонок Орлова. Поинтересовавшись успехами на рыбалке, генерал попросил Льва со Стасом на обратном пути заехать к нему. Случилось так, что среди бела дня в квартиру известного коллекционера ворвались трое в масках. Бандиты избили и связали хозяина квартиры и его жену, после чего унесли с собой самое ценное. — Опергруппа на месте происшествия уже побывала, но никаких следов не нашла. Негодяи сработали предельно аккуратно. Собака след не взяла — они обработали подошвы обуви спецсоставом, отбивающим нюх у собак. В общем, стопроцентный «глухарь». Надежда только на вас. Подъедете? Ну, вот и отлично! Кстати, мне только что сообщили, что сегодня утром в следственном изоляторе умер Юрий Зимин. Вот такие дела… — Что там, что случилось? — зачастил Стас, краем уха вслушиваясь в разговор. — Сегодня утром в СИЗО умер Зимин… — хмуро сообщил Гуров. Все трое замолчали, глядя на гуляющие по озеру волны. Приятели размышляли о превратностях человеческой судьбы, о праведности судебных решений и высшей справедливости, если только она вообще предусмотрена мирозданием…