— Нехорошо твое дело, милая. Втянули тебя в плохое дело. Да и ты не причем, только используют тебя, а кто-то сердится на тебя, и на себя сердится. Клер молчала, только смотрела на Эрнеста, чье лицо в полумраке комнаты казалось совсем белым. Тем временем бабка Матлена зажгла свечу, поставила на стол. Потом разложила салфетку, и выкинула на нее камешки из мешочка. Камешки покатились, розовые, серые, зеленые, синие, играя гранями в свете свечи. — Выбери, три камешка, милая, и положи их рядочком. Клер снова смотрела на Ланина. Тот молча кивнул. Рука ее задрожала, и Клер взяла три синих камня. Старуха уставилась на Клер, и той показалось, что она сдерживает желание перекреститься. — Три смерти вокруг тебя, — проговорила та, — один умер уже, и к могиле его привязан другой, тем самым шарфом, что его душит. Скоро он отправится следом. И еще один, тот, что любит тебя, хотя недостойна ты. Он тоже умрет по твоей вине. Уходи! Ты проклята. Уходи! Бабка отобрала у нее камешки, быстро сложила их в мешочек и выбежала из комнаты, что-то бормоча и размахивая руками. Клер поднялась, не зная, что и думать. То ли старуха сошла с ума, то ли она сама скоро сойдет и Патов на самом деле проклял ее на своем сатанинском сеансе. Она вышла следом за старухой, прошла по темному коридору и оказалась на дворе. Бабка Матлена уже стояла там. — Что мне делать, чтобы спасти их? — спросила Клер, подойдя к ней. Ланин вышел следом, и теперь стояла у самой двери. Бабка обернулась, зло глядя на Клер. — Шарфик с могилы сними. Завтра ночь всех Святых. Вот удачное время исправить свою глупость. — А третий? — А третьего не спасешь. Ты покинула отчий дом, и теперь его не спасешь. Уходи! Не хочу, чтобы ты стояла на моей земле! Ланин потянул остолбеневшую Клер за руку. — Пошли. Тут уже нечего больше делать. — Идите, идите, — услышали они в спину голос старухи, — голубки. С проклятой ты счастья не построишь. И младенец усохнет в ее чреве. И тебя под преступление подведет. Брось ее, пусть сдохнет! Ланин прибавил шагу, как можно скорее уводя Клер от безумной старухи. Та продолжала сыпать проклятьями, призывая на голову Клер все возможные беды. — Мне кажется, что теперь самое время сходить в церковь, — сказал он, когда они оказались в коляске, и ехали по лесной дороге обратно в Выборг. Клер усмехнулась. — Я уже пыталась. Но знаю точно, что это не поможет. Петербург встретил Клер и Эрнеста проливным дождем. Ланин взял коляску, и под зонтом проводил в нее Клер. Та куталась в теплый шарф, продрогшая и уставшая. — Ну что, не боитесь, Клер? Она смотрела на него. Глаза ее, огромные на тонком лице, казались двумя черными звездами. — Боюсь. Но мы должны спасти Кузьму. — Тогда едем. Коляска загрохотала по мостовой, и вскоре остановилась на Мойке около дома Клер. Ланин соскочил с подножки, и, придерживая шляпу, бросился в парадную. Клер смотрела на огни своего дома. Из гостиной лилась фортепианная музыка. Мать, кончено же, совсем не скучает по ней, не переживает за нее, все играет вальсы. А Ольга? Что поделывает ее сестрица? Клер ждала с замиранием сердца. Удастся ли Ланину привести Ольгу, чтобы они вдвоем могли допросить ее? Он должен передать ей записку, написанную рукой Клер. Всего три слова: “Вопрос жизни и смерти” . Но согласится ли она на прогулку с Клер в коляске или сразу расскажет все маменьке? В этом случае Ланин должен был дать знак, и Клер тут же приказать кучеру трогать. Клер вглядывалась в освещенные окна. Но Ланина в окнах не было. А потом появилась сестра. Она выскочила с черного хода, и поспешила к коляске. С парадного хода вышел Ланин, и через минуту сидел напротив Клер и ее сестры. Кучер хлестнул лошадей, и под стук копыт и звук бьющего по крыше дождя, Клер и Ольга молча смотрели друг на друга. — Ты сбежала с Ланиным? — наконец проговорила Ольга, и подняла тонкие брови, — вот что означает, быть бастардессой. Никакие приличия не являются обязательными, — она усмехнулась, — да, даже и удобно. Клер промолчала, теребя концы обмотанного вокруг шеи шерстяного шарфа, а Ланин вспыхнул и хотел что-то ответить, но Клер скривила рот, показывая ему, что выпад не стоит ответа. Пусть сестра радуется ее падению. У них есть вещи поважнее. — Я тоже рада видеть тебя, сестрица. Ольга презрительно покосилась на Ланина, но тот молчал. — И какой вопрос жизни и смерти? — спросила она. — Расскажи про голубой шарфик.