Если по какой-либо причине дела пойдут плохо, у нас появится еще один могущественный враг, но если все пойдет хорошо, он может помочь ускорить процесс утверждения новой технологии, ускоряя ее внедрение во всем мире. Алина вздыхает. «Я бы хотел, чтобы он туда не ходил, но Константин редко слушает. Может быть, ты поговоришь с ним — если, конечно, ты не считаешь, что связываться с Волковым — хорошая идея? Я пожимаю плечами и меняю тему. Правда в том, что Волков и потенциальное совместное предприятие находятся в самом конце списка моих забот, поэтому я согласен позволить Константину заниматься им. Наш гениальный брат временами может быть слишком интеллектуален для своего же блага, но он все же Молотов и, таким образом, вполне способен сам оценить риски. Моими приоритетами в эти дни являются Слава и Хлоя, и я намерен сделать все возможное, чтобы сохранить и защитить их обоих. В ту ночь сбывается один из моих худших страхов. Вскоре после полуночи дверь в нашу комнату распахивается, и вбегает Людмила, выкрикивая мое имя. Я встаю и вооружен пистолетом, который держу под матрацем, прежде чем она успевает объяснить, и когда она это делает, я кладу пистолет и бросаюсь в наш шкаф. "Что случилось?" — требует Хлоя, вбегая за мной, когда Людмила выбегает из комнаты. Увидев, что я одеваюсь, она тоже начинает одеваться. "Что она сказала?" Поняв, что Людмила говорила по-русски, я быстро объясняю, что Слава заболел. «У него неконтролируемая рвота и высокая температура», — говорю я, торопливо накидывая рубашку. — Ему нужно срочно в больницу. Глаза Хлои расширяются. "О, нет. Я иду с тобой». — Блять, нет. Мой тон слишком резок, но мне все равно. Страх, острый и металлический, обволакивает мой язык. Мой сын болен. Так болен, что у меня нет другого выбора, кроме как рискнуть раскрыть его местонахождение. Последнее, что мне нужно, это то, что Хлоя тоже в опасности. — Ты останешься здесь, где безопасно. Она моргает, глядя на меня. "Но-" — Я позвоню тебе по дороге. Схватив ее за подбородок, я украдкой коротко и крепко целую, а потом бегу в комнату Славы, все мои мысли только о сыне и скорейшем способе доставить его в больницу. 40 Хлоя "Больше кофе?" — спрашивает Алина, и я киваю, спрыгивая с барного стула и направляясь к кухонному окну. Снаружи кромешная тьма, из-за густых туч не видно даже полоски лунного света. Сегодня ночью обещают ливень — нехорошо, учитывая скорость, с которой Николай, Павел и четверо охранников мчатся по извилистым горным дорогам на своих внедорожниках. Людмила поехала с ними помогать ухаживать за Славой, так что в доме остались только мы с Алиной. Единственным, кому запрещено выходить из дома. По словам Алины, Николай привел всех оставшихся охранников в состояние повышенной готовности, поэтому пятеро из них охраняют сам дом, а остальные патрулируют периметр комплекса на случай нападения. — Какая атака? — спросила я, когда она мне это сказала. «Слава просто болен». Она взглянула на меня, предполагая, что я наивный идиот. «Там больной, и есть больной — и мы не знаем, кто это». — Ты думаешь, его могли отравить ? «Мы не можем ничего исключать», — ответила она, заставив меня еще раз осознать, насколько отличается воспитание ее и ее братьев от моего. В моем мире никто не стал бы умышленно причинять ребенку боль. Я отворачиваюсь от окна и иду обратно к кухонной стойке. «Есть еще новости от Павла или Людмилы?» "Нет." Алина протягивает мне чашку свежего кофе. Глаза у нее такие же усталые, как у меня, но макияж и платье безупречны — думаю, на всякий случай нас могут пригласить на вечеринку посреди ночи. «Я не думаю, что они уже добрались до больницы», — продолжает она, когда я делаю большой глоток кофе. «Людмила сказала, что напишет мне, когда они это сделают». Горячая жидкость обжигает мне нёбо, но я все равно допиваю оставшуюся часть чашки, мазохистски наслаждаясь болью. Это мешает мне думать о самых ужасающих возможностях, таких как отравление Славы, чтобы выманить его и Николая из безопасного лагеря, или их машина, падающая со скалы на какой-то темной, мокрой от дождя дороге. Что еще хуже, я даже не могу позвонить или написать Николаю, чтобы успокоиться, так как он забыл здесь свой телефон. — Это так на него не похоже, — бормочу я, снова взглянув на устройство, которое принес с собой, найдя его в нашей спальне. — Он никогда ничего не забывает. Алина мрачно кивает. "Я знаю. Я никогда не видела его таким обеспокоенным. Ну, кроме того раза с тобой. Верно. Когда я сбежала, и ему пришлось спасать меня от убийц — инцидент, который теперь кажется прошлой жизнью. Ставя пустую чашку, я возвращаюсь к окну, моя грудь стеснена, а желудок горит от нервов и избытка кофеина. Я никогда не чувствовала себя таким бесполезной и беспомощной — или таким заключенной. Хотя я с самого начала знал, что Николай не позволит мне покинуть территорию, это почему-то не осозналось до конца до сегодняшнего вечера, когда он наотрез отказался взять меня с собой. Логически я понимаю, почему — ему не нужно беспокоиться обо мне так же, как о Славе, — но это не меняет того факта, что я не могу быть с двумя людьми, которые мне дороги больше всего… что я застрял здесь, не важно что. — Я скоро вернусь, — говорит Алина и выскальзывает из кухни — видимо, в ванную. Я размышляю о том, не налить ли себе еще чашку кофе, пока жду, но решаю, что пока достаточно трех чашек. Вместо этого я беру телефон Николая и прокручиваю экран на случай, если он разблокирован. Это не так, конечно. Мой одержимый безопасностью муж никогда не был бы настолько небрежен, чтобы оставить разблокированный телефон лежать без дела. Устройство требует либо отпечаток пальца, либо пароль, а у меня нет ни того, ни другого. Вздохнув, кладу телефон на прилавок и начинаю расхаживать. Это пытка в самом прямом смысле этого слова. Я так беспокоюсь о Славе и Николае, что чувствую себя физически больным, чувство, усугубляемое редкими отдаленными вспышками молнии и раскатами грома. Шторм еще не добрался сюда, но, возможно, он уже там, где они. Боже, а что, если они не доберутся до больницы вовремя? Ледяная игла пронзает мое сердце. Что, если Слава так болен, что умрет? Это мысль, которую я раньше себе не позволял, но теперь, когда она закралась, я не могу ее прогнать, и тошнотворная тревога распространяется, вытесняя воздух из моих легких. Я должна быть там с ними. Я должна быть в той машине. «Ты должна быть в своей спальне, пытаешься немного отдохнуть», — тихо говорит Алина, и я оборачиваюсь, пораженный, обнаружив ее спиной на барном стуле. Когда она вернулась? Кроме того, я говорил вслух? Должно быть, так оно и было, потому что она смотрит на меня с усталым сочувствием, держа в руках очередную чашку кофе. Несмотря на то, что обычно она пьет чай, сегодня она, как и я, занимается настоящими вещами. — Ты действительно думаешь, что на нас нападут? — спрашиваю я, игнорируя ее бессмысленное предложение. «И если да, то кем? Мой отец?" Алина вздыхает и подпирает подбородок рукой. — Или один из наших врагов. Бог свидетель, их много, но ни Николай, ни Валерий ничего мне не говорят. — А Константин знает? Судя по тому, что я узнала за последние несколько недель, у нее гораздо более близкие отношения с их старшим братом, техническим гением. Эти двое разговаривают минимум пару раз в неделю. "Иногда. Когда он думает, это меня не расстроит. Ее красивый рот искривляется. «Он думает, что я такая хрупкая, что сломаюсь при малейшем намеке на плохие новости. Особенно все, что связано с… — Она останавливается. "Неважно. Дело в том, что я не совсем в теме». Я тоже — и у меня нет оправдания головным болям Алины, которые, как сказал мне Николай, почти полностью связаны с ее психическим состоянием. «У некоторых людей болит живот при стрессе, у нее болит голова. Плохие, — объяснил он, когда однажды она не пришла к обеду из-за мигрени. «Иногда они длятся несколько дней и становятся настолько болезненными, что ей приходится вырубаться целым коктейлем вызывающего привыкание дерьма. Надеюсь, это не будет одним из них». К счастью, это было не так, и на следующий день Алина вернулась к своему обычному состоянию. Но я понимаю, почему Константин так беспокоится — я никогда не забуду, какой беспорядок в наркотическом опьянении она вела тем утром в моей комнате. Если у Алины еще нет проблем с отпускаемыми по рецепту обезболивающими, она не за горами. «Как ты думаешь, ей может быть полезно что-то вроде реабилитации?» Я спросила Николая позже в тот же день. — Или хотя бы терапию? «Она ненавидит психиатров и отказывается с ними разговаривать», — сказал он мне. «Что касается реабилитации, мы рассматривали ее, но неясно, действительно ли она зависима. Она употребляет наркотики спорадически, в основном во время дополнительного стресса. Он начинается с более частых головных болей, а затем развивается до тех пор, пока головные боли не перестают быть основной проблемой. Однако через некоторое время ей всегда удавалось прекратить прием таблеток, поэтому я разрешаю ей продолжать их принимать. Это единственный способ, с помощью которого она может избежать калечащей боли, когда она ударит». — А как насчет горшка? — осторожно спросила я, не желая сдавать Алину на случай, если Николай не узнает о ее периодических сеансах курения с Людмилой. — Может быть, это тоже поможет? Его рот скривился. "Конечно. Вот почему я ничего не говорю, когда она входит, пахнет, как в амстердамской кофейне. Значит, он знал. Я не была удивлена. Он видит все, что здесь происходит, включая запутанные противоречия в моей голове. Я люблю его. Я без проблем признаюсь в этом сейчас себе и ему. И он говорит, что любит меня. Этого должно быть достаточно, более чем достаточно, но это не так. Даже когда я лежу в его объятиях в лучах умопомрачительного секса, между нами необъяснимая дистанция, невысказанные слова и невысказанные страхи. Думаю, это в основном моя вина. Во-первых, я до сих пор не могу заставить себя спросить о его отце. Каждый раз, когда появляется возможность, я струшу. Темнота в Николае как двусторонний магнит, притягивающий и отталкивающий меня одновременно. Я хочу узнать его полностью, понять его прошлое так же, как он понимает мое, но я боюсь углубиться в ту часть его личности, которую я видел в тот день в лесу, когда он расправлялся с убийцами. Иногда, когда я просыпаюсь посреди ночи, прижимаясь к нему, я слышу крики измученного убийцы, и мне тоже хочется кричать. Я также не могу забыть угрозу Николая накачать меня наркотиками, чтобы я вышла за него замуж. До этого не дошло, но я знаю, что дошло бы. Потому что для моего мужа любовь и обладание — одно и то же. Он сделает все, чтобы заполучить меня. Конечно, противоречивый беспорядок, которым я являюсь, я не всегда возражаю против его безжалостности. Иногда я рада, что он форсировал этот вопрос, перескакивая через нормальные этапы отношений в пользу брака. И определенно бывают моменты, когда я наслаждаюсь его темной стороной в постели — на самом деле, почти всегда, когда он раскрывает ее. Наша сексуальная жизнь так же ослепительна, как и разнообразна, и какой бы подавляющей ни была его жажда меня, я никогда не остаюсь неудовлетворенной до такой степени, что мне приходится задаваться вопросом, не со мной ли что-то не так… если потерять себя — это здорово. в его объятиях так полностью. В объятиях человека, который во многом до сих пор является моим похитителем. Плюхнувшись на барный стул рядом с Алиной, я хватаю телефон Николая и снова рассеянно провожу пальцем по экрану. Да, вот оно, требование пароля. Что бы ни. Я даже не знаю, почему я хочу влезть в это. Что мне действительно нужно, так это поговорить с Николаем, но я уверен, что у него полно дел со Славой и прохождением этих сложных дорог. — Почему ты продолжаешь это делать? — спрашивает Алина, когда я снова провожу пальцем по экрану. — Ты хочешь прочитать его сообщения или что-то в этом роде? Я отталкиваю телефон. "Нет. Может быть. Я не знаю." Чего я хочу, так это того, чтобы Николай лежал в постели рядом со мной, а Слава крепко спал в коридоре, но ни то, ни другое сейчас невозможно.