В устах любого другого человека это прозвучало бы зловеще, но я слишком хорошо знаю Килорна. Я тычу его в плечо. – Ну, как тренировки? – Неплохо. В Монфоре десятки солдат-новокровок, и все хорошо обучены. У некоторых способности пересекаются с нашими новокровками – Дармианом, Гарриком, Фаррой, еще кое с кем, – и они быстро прогрессируют. Я занимаюсь с Адой и с ребятишками, когда Кэла нет. Им приятно видеть знакомое лицо. – То есть рыбачить некогда? Он усмехается и подается вперед, поставив локти на колени. – В общем, да. Забавно – раньше я терпеть не мог работу на реке. Ненавидел солнечные ожоги, мозоли от веревки, застрявшие крючки, рыбьи кишки на одежде, – Килорн грызет ногти и добавляет: – А теперь я по ним скучаю. Я тоже скучаю по тому мальчику. – Запах рыбы мешал с тобой дружить. – Наверное, поэтому мы и сошлись. Больше никто не выносил мою вонь и твой характер. Я улыбаюсь и откидываю голову назад, коснувшись затылком стекла. По нему катятся дождевые капли – крупные и неторопливые. Я мысленно считаю их. Это проще, чем думать о том, что окружает меня и что ждет впереди. Сорок одна, сорок две… – Я и не знал, что ты можешь так долго сидеть спокойно. Килорн задумчиво наблюдает за мной. Он тоже вор – и у него воровские инстинкты. Если я солгу ему, то ничего не добьюсь, лишь оттолкну еще дальше. А сейчас я этого не вынесу. – Не знаю, что делать, – шепотом говорю я. – Даже во Дворце Белого огня, в плену, я обдумывала побег, строила планы, шпионила, выживала. А теперь… не знаю. Не уверена, что готова продолжать. – Ты и не обязана. Никто на свете тебя не упрекнет, если ты бросишь это насовсем. Я продолжаю смотреть на дождевые капли. Меня мутит. – Знаю… И добавляю, чувствуя муки совести: – Но даже если бы я могла исчезнуть прямо сейчас, вместе со всеми, кто мне дорог, я бы этого не сделала. В моей душе слишком много гнева. Слишком много ненависти. Килорн понимающе кивает. – Но драться ты тоже не хочешь. – Я не хочу стать… Мой голос обрывается. «Не хочу стать чудовищем. Пустой оболочкой, населенной призраками. Как Мэйвен». – И не станешь. Я тебе не дам. И не толкай меня к Гизе. Почти против воли я смеюсь. – Ладно. – Ты не одинока. Я столько возился с новокровками, что знаю, чего они боятся больше всего. Он тоже прислоняется головой к окну. – Поговори с ними. – Да, – отзываюсь я – вполне искренне. И чувствую легкий прилив надежды. Эти слова несказанно утешают меня. – В конце концов, тебе надо понять, чего ты хочешь, – осторожно настаивает Килорн. Вода в ванне кружится, вскипает, неторопливо покрывается жирными белыми пузырями. Светлокожий юноша смотрит на меня – у него большие глаза и обнаженная шея. В реальности я просто стояла на месте. Я была слаба, глупа, испугана. Но в мечтах я хватаю Мэйвена за горло и сжимаю пальцы. Он извивается в обжигающе горячей воде и уходит под поверхность. И больше не выныривает. Больше не преследует меня. – Я хочу его убить. Килорн прищуривается, и на щеке у него дергается мускул. – Тогда тебе нужно тренироваться. Чтобы победить. Я медленно киваю. В углу, почти полностью скрытый тенью, стоит полковник. Он смотрит в пол и не двигается. Он не зайдет в палату, чтобы повидать дочь и новорожденную внучку. Но и не уйдет. 23. Эванжелина Она смеется, уткнувшись мне в шею. Ее прикосновения – мягкость губ и холод стали. Моя корона ненадежно сидит на рыжих кудрях, сталь и бриллианты сверкают среди рубиновых прядей. С помощью способности она заставляет драгоценные камни подмигивать, как серебристые звезды. Я неохотно вылезаю из постели, оставив Элейн среди шелковых простыней. Она вскрикивает, когда я раздвигаю занавески, впустив в комнату солнечный свет. Повинуясь движению ее руки, окно заволакивает тень; полумрак расцветает, пока свет не сокращается, насколько ей надо. Я одеваюсь в полутьме, натянув черное белье и сандалии на шнуровке. Сегодня особый день, и я не торопясь подгоняю к своему телу наряд, который создаю из металлических листов, лежащих в шкафу. Титан и вороненая сталь колеблются, покрывая мою кожу. Черные и серебряные пластины отражают свет и переливаются ослепительной радугой. Мне не нужна горничная, чтобы помочь с костюмом, – да я и не хочу, чтобы кто-то сновал по моей комнате. Я все делаю сама – подбираю блестящую иссиня-черную губную помаду и угольную подводку для глаз, в которую добавлены специально изготовленные кристаллы. Элейн дремлет до тех пор, пока я не снимаю с ее головы корону. Она идеально мне подходит. – Моя, – говорю я и наклоняюсь, чтобы поцеловать Элейн еще раз. Она лениво улыбается, и ее изогнутые губы касаются моих. – Не забывай, ты сегодня должна присутствовать. Она игриво кланяется. – Как прикажет ваше высочество. Этот титул так восхитителен, что я готова слизать слова с губ моей любимой, но воздерживаюсь, чтобы не испортить макияж. И не оборачиваюсь, иначе лишусь последних остатков самообладания. Ридж-хаус принадлежал моей семье много поколений. Он стоит над многочисленными ущельями, которые дали название нашим владениям. Сплошь сталь и стекло – это, разумеется, самое любимое из фамильных поместий. Моя собственная комната выходит на восток, в сторону рассвета. Я люблю вставать вместе с солнцем, хоть это и не по нраву Элейн. Коридор, соединяющий мои покои с главными залами поместья, создан магнетронами. Здесь много таких стальных переходов, открытых по бокам. Одни тянутся по земле, другие подняты над верхушками деревьев, острыми камнями и горными потоками, которых полным-полно в наших краях. Если война однажды придет к нам, захватчикам придется очень постараться, пробивая себе путь через здание, восставшее против них. Несмотря на прекрасный лес и роскошные лужайки вокруг, здесь мало птиц. Они научились осторожности. В детстве мы с Птолемусом использовали их в качестве мишеней. Остальные пали жертвами маминых причуд. Более трехсот лет назад, до того как возникла династия Калоров, Разломов не существовало, и Норты тоже. Этим местом правил лорд Самос, мой прямой предок. Кровь завоевателей течет в наших жилах. Баланс сил изменился. Мэйвен – больше не единственный владыка Норты. Слуги здесь умеют держаться незаметно – они появляются, лишь когда нужно или когда их зовут. В последнее время они превзошли сами себя. Нетрудно угадать почему. Многие Красные бегут либо в города, в поисках убежища от гражданской войны, либо к мятежникам. Отец говорит, что Алая гвардия перебралась в Пьемонт, который сам по себе – марионетка, подчиняющаяся республике Монфор. Он, хотя и неохотно, поддерживает связь с Монфором и предводителями Гвардии. Но пока что враг нашего врага – наш друг; в том, что касается Мэйвена, мы все – более или менее союзники. Толли ждет в галерее – широком, открытом со всех сторон коридоре, который тянется вдоль главного здания. Из окон открывается великолепный вид на Разломы. В ясный день отсюда видно Питарус, но сегодня на западе висят низкие облака – широкую долину поливают весенние дожди. На востоке холмы становятся все круче и круче, постепенно превращаясь в зелено-синие горы. Я уверена, что Разломы – самая прекрасная часть Норты. И она принадлежит мне. Моей семье. Этим раем правит Дом Самоса. Мой брат уж точно похож на принца – наследника трона Разломов. Вместо доспехов на нем новый мундир. Серебристо-серый, с пуговицами из оникса и стали, с блестящей черной перевязью от плеча до бедра. Никаких медалей – во всяком случае, тех, которые он мог бы надеть. Они были получены на службе у другого короля. Серебристые волосы у Толли влажны и прилегают к голове. Он только что из ванной. Новую руку он держит поближе к телу и обращается с ней очень бережно. Рен понадобился почти целый день, чтобы отрастить ему нормальную кисть, да и то она не обошлась без помощи двух родственников. – Где моя жена? – спрашивает он, глядя в коридор за моей спиной. – Рано или поздно выйдет. Лентяйка. Толли женился на Элейн неделю назад. Не знаю, виделись ли они после брачной ночи, но, кажется, брат не возражает. Об этом союзе условились все стороны. Он берет меня здоровой рукой под локоть. – Невозможно действовать разумно, если спать так мало, как ты. – А ты? Я слышала, из-за возни с рукой ты допоздна засиживался с леди Рен, – ухмыльнувшись, отвечаю я. – Или меня дезинформировали? Толли смущенно улыбается. – А это вообще реально? – Только не здесь. В Ридж-хаусе немыслимо хранить секреты. Особенно от мамы. Ее глаза повсюду – в мышах, кошках и редких храбрых воробьях. Солнечный свет падает на галерею, освещая многочисленные статуи из жидкого металла. Когда мы проходим мимо, Птолемус вращает новообретенной рукой в воздухе, и статуи тоже двигаются. Они обретают другие формы, еще более замысловатые. – Не тяни, Толли. Если послы приедут раньше нас, папа воткнет наши головы на пики у ворот, – говорю я. Он смеется – это давняя угроза и старая шутка. Ничего подобного папа не проделывал. Ему доводилось убивать, разумеется, но никогда – с такой жестокостью и так близко от дома. «Не пачкай кровью в собственном саду», – говаривал он. Мы идем по галерее, держась внешней стороны, потому что оттуда открываются лучшие весенние виды. В эту галерею выходит большинство внутренних помещений; их окна сделаны из полированных зеркальных стекол, а двери распахнуты, чтобы впустить свежий ветерок. В одном из покоев стоят стражи Дома Самосов, и они кивают при нашем приближении, почтительно приветствуя принца и принцессу. Я улыбаюсь, хотя их присутствие меня тревожит.