– У вас есть еще вопросы насчет условий, премьер Дэвидсон? – спрашивает отец. – Или мы вернемся к разговору о том, как сбросить тирана? – А какие будут условия? – голос Мэры звучит непривычно, и это неудивительно. В последний раз я видела ее пленницей, подавленной до неузнаваемости. Теперь искры вернулись к ней. Она переводит взгляд с отца на премьера, ожидая ответа. Отец принимается объяснять – почти ликующим тоном, – а я задерживаю дыхание. «Спаси меня, Мэра Бэрроу. Выпусти бурю – она у тебя есть, я знаю. Околдуй принца, как ты делала всегда». – Королевство Разломы останется суверенным после низложения Мэйвена. Короли стали будут передавать венец по наследству. Разумеется, мои Красные подданные получат льготы. Я не намерен создавать рабское государство вроде Норты. Мэра явно не убеждена, но пока молчит. – Разумеется, Норте будет нужен свой король. Глаза у нее расширяются – в них виден ужас. Она быстро поворачивается к Кэлу, ища ответа. Он, очевидно, застигнут врасплох в той же мере, в какой она разгневана. Девочку-молнию читать проще, чем детскую книжку. Анабель встает и гордо выпрямляется. Ее морщинистое лицо сияет, когда она поворачивается к Кэлу и касается ладонью его щеки. Он слишком потрясен, чтобы как-то отреагировать на ее прикосновение. – Мой внук – законный правитель Норты, и трон принадлежит ему. – Премьер… – шепчет Мэра, глядя на монфорского лидера. Она почти умоляет. На непроницаемом лице Дэвидсона на мгновение мелькает печаль. – Монфор обещает поддержать восстановление в правах Кэ… – он обрывает себя. Премьер смотрит куда угодно, только не на Мэру Бэрроу. – Короля Тиберия. В воздухе веет жаром. Принц в гневе, даже в бешенстве. А худшее – для всех нас – еще не прозвучало. Если мне повезет, он спалит башню дотла. – Мы скрепим союз между Разломами и законным королем обычным образом, – говорит мама, поворачивая нож в ране. Она наслаждается. У меня уходят все силы, чтобы сдержать слезы. Чтобы никто их не видел. Смысл ее слов понятен каждому. Кэл издает сдавленный вопль – звук, совершенно не подобающий принцу, уж тем более королю. – В конце концов, достойная невеста уже найдена, – заканчивает мама, кладя руку поверх моей и скрещивая пальцы на том месте, где должно находиться обручальное кольцо. Внезапно просторный зал кажется душным, острый металлический запах крови заглушает всё. Я не могу думать больше ни о чем – и позволяю ему захлестнуть меня. Я сжимаю зубы, чтобы удержать всё то, что мне хочется сказать. Слова грохочут в глотке, просясь на волю. «Я больше этого не желаю. Отпустите меня домой». Каждое слово – измена Дому, семье, крови. Я скриплю зубами. Это костяная клетка для моего сердца. Я в плену у самой себя. «Заставь его выбрать, Мэра. Заставь принца отвергнуть меня». Она тяжело дышит, ее грудь быстро поднимается и опускается. Как и мне, Мэре слишком многое хочется выкрикнуть. Надеюсь, она понимает, как сильно я хочу отказаться. – Никто и не подумал посоветоваться со мной, – шипит принц, оттолкнув бабушку. Глаза у него горят. Он довел до совершенства искусство гневно смотреть на десять человек сразу. – Вы хотите сделать меня королем – без моего согласия? Анабель не боится пламени – и вновь касается лица внука. – Мы не хотим кем-то сделать тебя. Мы просто помогаем тебе быть тем, кто ты есть. Твой отец умер ради этого венца, а ты хочешь его просто отбросить? Ради кого? Отвергнуть свою страну? Ради чего? У Кэла нет ответа. «Скажи “нет”. Скажи “нет”. Скажи “нет”». Но я уже вижу, что его зацепило. Это искушение. Власть соблазняет и слепит всех. Кэл не может устоять. Кто-кто, а он особенно уязвим. Всю жизнь он смотрел на трон и готовился к тому дню, когда сядет на него сам. Я прекрасно знаю, что это не та привычка, которую легко бросить. И что на свете есть мало вещей слаще короны. Я вновь думаю об Элейн. Интересно, а он думает о Мэре? – Мне надо на воздух, – с трудом выговаривает Кэл. Конечно, Мэра следует за ним, и за ней тянется шлейф искр. Повинуясь инстинкту, я чуть не требую еще бокал вина. Но удерживаюсь. Мэры здесь нет, и никто не остановит светловолосую, если та опять сорвется. К тому же, если я выпью еще, меня начнет мутить сильнее. – Да здравствует Тиберий Седьмой, – говорит Анабель. И зал эхом повторяет за ней. Я могу произнести эти слова лишь шепотом. Чувствую себя отравленной. Эпилог Он сердито щелкает браслетами друг о друга, и они сыплют искрами. Пламени нет. Искра за искрой – холодные и слабые по сравнению с моими. Бесполезные. Напрасные. Я следую за Кэлом по винтовой лестнице на балкон. Если с него и открывается красивый вид, я ничего не замечаю. Я утратила способность видеть что-либо, кроме Кэла. Все внутри меня дрожит. Во мне сражаются надежда и страх. Я вижу их и в Кэле – они вспыхивают в его глазах. Буря бушует в бронзе. Два разных огня. – Ты обещал, – говорю я шепотом. Пытаюсь разорвать его на части, не шевельнув и мускулом. Кэл бешено ходит туда-сюда, а потом поворачивается спиной к перилам. Он открывает и закрывает рот, подыскивая слова. Какие-нибудь объяснения. «Он не Мэйвен. Не лжец, – напоминаю я себе. – Он не хочет причинять тебе боль». Но удержит ли это Кэла? – Я не думал… Кто в здравом уме захотел бы видеть меня королем после того, что я натворил? Скажи, неужели ты искренне считала, что кто-нибудь предложит мне корону? – спрашивает он. – Я убивал Серебряных, Мэра. Своих сородичей. Кэл закрывает лицо пылающими ладонями, трет щеки. Как будто хочет вывернуть себя наизнанку. – Ты и Красных убивал. Кажется, ты сказал, что разницы нет. – Разница – не обязательно разделение. Я хмыкаю. – Ты произносишь прекрасную речь о равенстве, но позволяешь этому негодяю Самосу объявлять себя королем, таким же, как тот, которого мы пытаемся свергнуть. Не лги и не говори, что ты не знал про его условия, про корону Разломов… – Мой голос обрывается, прежде чем я успеваю произнести вслух остальное. Я боюсь, что от этого худшее сбудется. – Я понятия не имел! – Правда? – спрашиваю я, подняв бровь. – Бабушка тебе ни на что не намекнула? Ты об этом никогда не мечтал? Кэл сглатывает, не в силах отрицать свои затаенные желания. Он даже не пытается. – Мы ничем не можем помешать Самосу. Только не теперь… Я бью его по лицу. Голова Кэла откидывается от силы удара; так он и остается стоять, глядя на горизонт, который я не желаю видеть. Мой голос срывается. – Я говорю не про Самоса. – Я не знал, – отвечает Кэл, и ветер, полный пепла, уносит его слова. К сожалению, я верю ему. Теперь злиться труднее, а в отсутствие гнева я ощущаю только страх и жалость. – Честное слово, я не знал. Слезы оставляют соленые следы на моих щеках, и я ненавижу себя за слабость. Я только что видела смерть бесчисленного множества людей, немало из которых убила сама. Как я могу плакать теперь? Из-за одного человека, который к тому же еще жив? Чуть слышно я спрашиваю: – Настало время, когда я должна попросить тебя выбрать меня? Потому что это выбор. Он должен всего лишь сказать «нет». Или «да». В одном слове заключена наша судьба. «Выбери меня. Выбери рассвет». В прошлом он этого не сделал. А теперь должен. Дрожа, я касаюсь его лица ладонями и поворачиваю Кэла к себе. Он не может – он смотрит на мои губы, на плечи, на клеймо, открытое теплому ветру, но только не в глаза – и что-то внутри меня ломается. – Я не обязан на ней жениться, – мямлит он. – Все можно уладить. – Нет. Сам знаешь, что нельзя. И я холодно смеюсь над его нелепыми словами. Глаза Кэла темнеют. – Ты знаешь, что такое брак для нас… для Серебряных. Он ничего не значит. Он не имеет отношения к тому, что мы чувствуем. И кого любим. – Ты правда думаешь, что я сержусь из-за свадьбы? – во мне кипит ярость, горячая, дикая. Ее невозможно игнорировать. – Ты правда думаешь, что я хотела бы стать твоей – да и чьей угодно – королевой? Теплые пальцы дрожат, и их хватка усиливается, когда я начинаю ускользать.