И пословицы про смех и слезы снова мимо ушей, потому что Ло начала меня щекотать, чтобы отобрать последнюю печеньку. – Нэнни, как у нас с продуктами? Папа еще что-то спрашивает на кухне, но я улавливаю лишь обрывки фраз. И не делаю выводов. Это все прошлое. Давнее прошлое. Как говорит мой психоаналитик, надо отпустить и забыть. Но я не могу. Я прокручиваю в голове заезженную пленку воспоминаний и хочу выцепить те моменты, когда еще можно было все исправить. Вот, например, сейчас. Не хохотать, а сбежать. Прочь. Куда угодно. Возможно, в Сибирь. Или на Аляску. Оставив нераскрытыми рождественские подарки. Я же не пятилетняя дурочка, как Патрик, я уже не верю в Санта-Клауса. Значит, в этих шуршащих обертках нет ничего волшебного. Они не спасут. Не помогут. Не заставят взрослых прислушаться к моим словам! – Девочки! – Папа заглядывает к нам. Его глаза блестят, одна бровь приподнята – это всегда сигнал предвкушения. – Звонила бабушка. Они с Отто решили провести Рождество у нас. Мы с Ло хлопаем в ладоши. Хотя, признаться, бабушку и Отто – четвертого бабушкиного мужа – мы почти не знаем, так как видим раз в год. Но она всегда привозит отличные подарки. Можно будет похвастаться перед девочками в школе. Однако папа подозрительно улыбается: – Но это еще не все! В романах всегда пишется о предчувствии. О том, что у главного героя леденеют руки или он ощущает присутствие рока за спиной. Я не почувствовала ничего. Мне было весело. – Тетя Джейн и дядя Альберт тоже приезжают. Разумеется с Шоном. Когда машина едет на скорости, сразу не затормозишь. Даже полностью выжав газ! На асфальте останутся следы расплавленных покрышек. Мой смех повис в комнате стальными канатами. На каждом из них болталась дохлая птица: ожидания праздника, счастья, предвкушения… Ло взяла меня за руку. Но я почувствовала это, только когда пальцам стало больно. Папа к тому времени уже вышел, приказав нам расправлять постели и готовиться ко сну. – Если он к тебе подойдет, мы расскажем родителям! – твердо пообещала сестра. Я кивнула… Почему мне не пришло в голову разбить копилку, выгрести оттуда все деньги и пойти к Салли О’Майли? Поговаривали, что у него можно купить все: оружие, яд, наркотики. И моральные принципы его не волновали. Его бы не смутило, что к нему пришла маленькая девочка. А с Шоном наверняка можно было справиться с помощью оружия, яда, наркотиков. Если бы я пригрозила ему пушкой? Или посыпала кусок пудинга мышьяком? Или просто подбросила в карман пакетик дури и нажаловалась взрослым? У. Меня. Бы. Все. Получилось. Но я кивнула Ло, мы расправили постели, приняли душ и легли спать. Наутро у меня разболелись горло и живот. Поднялась температура. Тело покрылось мелкой зудящей сыпью. Мама разрывалась между мной и гостями. Сестра – между мной и Патриком, которого на нее повесили. Нэнни – между мной и кухней. Папа – между Отто и дядей Альбертом. Патрик – между елкой, гостями и печеньем. Им приходилось нелегко. А я надеялась, что Шону будет по фиг, где я. Он будет важно расхаживать среди взрослых, пожимать им руки и даже не сунется в нашу с Ло комнату. Может, у меня что-то заразное. Корь. Ветрянка. Сыпной тиф. Чума. Хотя сейчас она неактуальна. Желудочный грипп – самое то. Кузен ведь не захочет все каникулы проваляться больным? Но моя надежда разбилась вечером этого же дня. Когда все спустились в гостиную, я услышала шаги возле своей двери. Не Ло. Не Патрик. Не родители. Гость. Тот, которого бы я хотела видеть разве что лежащим в гробу. – Привет. – Шон заглянул в комнату, оставаясь за порогом. Я мысленно взмолилась, чтобы он там и оставался. Покашляла вместо приветствия. – Мне сказали, что ты болеешь. Бедная моя маленькая девочка, – сладко запел он. Не твоя! Не твоя! Не твоя… – Представляю, как тебе грустно: ни угощений, ни подарков, ни игр. Я бы могла поспорить. Все самые лакомые кусочки мне уже принесла Нэнни, бабушка подарила мне плеер, стопку книг и набор юного художника, а с Ло мы играли буквально полчаса назад. Шон шагнул через порог. Я съежилась под одеялом и закашляла еще громче. – Я пожалею тебя, малышка. Кому-то же надо это сделать. – Его голос лился, как сахарный сироп. – Мы поиграем в доктора. – Шо-он! – От страха я даже не поняла, кто именно кричит из гостиной. Кузен дернулся обратно в коридор, поспешно бросил мне, что скоро придет. И вернулся, будь он проклят! Вернулся! – Испугалась? Что оставлю тебя? Моя маленькая девочка. Шон пробежался пальцами по моим ногам, все выше и выше. Я вцепилась в край одеяла и натянула его до носа. Зря. Это движение привлекло Шона. Он дернул одеяло в свою сторону. И разумеется, оказался сильнее. – Какая миленькая пижамка. Она к лицу моей малышке. Сейчас мы расстегнем кофточку и пощупаем животик. Быстро-быстро. Ведь доктора уже зовут. От его ледяных рук я мгновенно покрылась мурашками. Хотела закричать, но из горла вырвался только рваный хрип. – Славная девочка, – ухмыльнулся Шон. – Очень славная. Где был в тот момент Бог? Отвернулся к какой-то другой девочке? Мне стало больно от воспоминаний, впрочем, как всегда. Я подошла к окошку в цоколе, аккуратно отворила ставни, дотронулась до решетки и мгновенно отдернула руку, словно меня ударило током. Смыть! Смыть эти воспоминания, эти мерзкие прикосновения! Я схватила шланг для полива, который лежал недалеко, у розария, и заглянула к Шону. Похоже, он спал, свернувшись на куче тряпья и укрывшись все теми же обносками, некогда брошенными туда за ненадобностью. Я нажала на спуск, и шланг завибрировал в моей руке под напором воды. Струя с силой ударила в спину гаденыша. Он тут же вскочил, заметался, раскрывая рот в беззвучном крике. – С ума сошла! – Вода смоет все, – усмехалась я, поливая Шона, гору шмотья, окатывая брызгами ледяной воды импровизированное чистилище. – Все… Глава 14 Сэлл Решение пойти еще и на следующий модуль родилось спонтанно – да просто Мелларк, выскочив из лаборатории, свернул в сторону кабинета французского. Что? Французский? Да плевать! Сэллу было крайне важно, чтобы Мелларк ни в коем случае не подумал, что так легко соскочил, а постоянно ощущал его присутствие даже среди толпы. Потому сверлил взглядом затылок преподавателя и шел следом. Вот Мелларк дернулся – хотел обернуться, но, видно, строго осадил себя. Обошел лохматого и еще парочку фриков. Смотреть, что там за спиной, – не в его правилах. Боялся выдать свой страх? Или… Да напрасно все это. Сэлл ускорился. По радио забубнили какую-то муть про мероприятия на выходные. Кое-где притормаживали говорливые компании, и Мелларк чуть не врезался в одного из этих ржущих коней с накачанным торсом. Смутился. Смутился, бедняга! Пробормотал что-то – извинился. И обернулся. Сэлл успел поймать его взгляд. И снова как будто по голове прикладом – неуютно, колко, тесно в собственном теле. Даже стопор сработал… на мгновение. Секунда. Нет! Доля секунды на то, чтобы сообразить, что происходит, сговориться с собственным разумом. Сэлл имеет на это право. Вот только разум, кажется, гнет свое. Тычок в плечо: – Ну? Че застрял в проходе? Нет, это не лохматый. Еще один борзый? Сэлл покосился на Мелларка, но тот уже скрылся за поворотом. – А то че? – Сэлл был вынужден переключить внимание. – Задерживаете, молодой человек. – Из-за плеча послышался другой голос, женский. – Вы у нас кто? Ага, «Шейла Дженкинс» – надпись на бейдже. Преподаватель французского. – Quien es quien?[2] – хмыкнул он равнодушно. – Ошибаетесь! Это не французский… Votre prenom, s’il vous plait?[3] Но я не буду вас утруждать. Вы… – Молодая ухоженная женщина в нелепых имиджевых очках заглянула в планшет. – Вы… Селестин Уэст? Типа умная, да? Читать научилась? Как же бесило, когда его называли полным именем! Дерьмо! Полное дерьмо!