— Прости, — со смущением и даже мягкостью говорит она и это последнее, что я слышу в свой адрес перед тем, как она уходит. С ним. Звук ее каблуков отдает эхом по помещению, создавая вакуум в моей голове.Я оборачиваю голову и смотрю ей вслед в немом шоке и потрясении, видя, как она идёт к нему, ожидающему ее возле стеклянной двери, по-джентельменски приоткрывая для нее. И я узнаю этого мужчину. С густыми русыми волосами, холодно-серыми глазами и с камерой в руках… Который подвез ее вчера ко мне домой.Он открывает перед ней стеклянную дверь гостиницы, Кимберли выходит и садится к нему в машину на переднее сидение. А затем они вместе уезжают. 19 Господи, почему этот долбанный свет так режет глаза?Со злостью захлопываю козырек над сиденьем, я глотаю воздух и запускаю пальцы в волосы, и изо всех сил вдавливаю в педаль газа. Черт, я обещал себе! Я хотел, чтобы она никогда не узнала, насколько я люблю ее, потому что такая любовь похожа на безрассудное безумие, от которого я сам в ужасе, но она, пожалуй, даже и не догадывается об этом. Я не знаю, как она могла смотреть в мои глаза и не видеть в них шипящие котлы ада, потому что я более чем готов убить этого ее дружка, нагло забравшего ее прямо из-под моего носа. И я сейчас не шучу. Стоит представить, чем он там занимается с Ким, моей Ким… Я не могу произносить это даже мысленно, — мой позвоночник скручивает в морской узел и дробит сухожилие. Вчера… Вчера ночью она снова вернула меня к себе. Когда я уже отчаялся, она дала мне то, чего я не нашел ни в одной девушке. Спасение. Но сегодня я снова увидел в ее глазах сомнение, а еще страх и недосказанность. Можно списать это на обычную женскую неуверенность, но я очень хорошо ее знаю. Она хотела, чтобы я отступил, чтобы сдался и оставил ей в покое. Любимая моя, ты думаешь я в состоянии сделать это? Что же мне делать? Гнаться за ней как ума лишенный или дать ей свободу, отпустить и разрешить встречаться с другими мужчинами? Я полностью твой, Ким Уильямс, но захочешь ли ты после всего пережитого быть только моей, вот в чем вопрос? Я с опозданием успеваю заметить, как вылетаю на перекресток, а на старом висящем светофоре горит красный свет. Я мастерски выкручиваю руль, успевая пронестись вперед и слышу за собой гневные сигналы и ругательства водителей. Если бы вы знали, насколько мне плевать. Слепая ревность вперемешку с адреналином берут контроль надо мной. Я хочу гнать вперед, пока у меня не кончится топливо. Но я не могу.Размашисто влетев в парковочное место, я чуть не сбиваю статую стоящего в стороне детского гномика, я выхожу и хлопаю дверцей. Я скрываюсь от солнца, немного закидывая в сторону низ пиджака и нахожу глазами искусственно-белые двери с вывеской наверху. На ней изображена надпись «Kids Dance Studio» и в изысканной позе нарисована пара танцоров. Танцевальная студия для детей расположена на первом этаже многоэтажки, что кажется мне самым правильным вариантом для малышни. Когда я тяну дверь на себя, меня встречает шум и гул, воздух полон тонких перекрикиваний и отстукиваний каблуков по полу. Детей не менее пятнадцати, они репетируют, время от времени девочки спорят с партнерами, но Оливии я нигде не вижу. Здесь ко мне приходит понимание, насколько это, вероятно, непросто. Я вижу под левой стенкой расположенные вдоль лавочки для ожидания, на центральной стене расположено одно большое зеркало, чуть дальше видны раздевалки. — Мистер Тернер! — я слышу голос, как он зовет меня, вращаю голову и вижу, как ко мне навстречу вскакивает молодая девушка со стройной фигурой. Она одета в закрытый топ, плавно перетекающий в длинную танцевальную юбку и обувь для бальников на маленьком каблуке. Темно-каштановое пламя ее волос, убранных в высокий пучок на затылке, не может перетянуть внимание от испуганно приподнятых бровей, она идет встревоженным шагом ко мне, делает глоток воздуха и поджимает губы, как рыба на суше. 20 Учительница молодая. Хрупкая и среднего роста, — да и я не сразу ее заметил в толпе маленьких бравых танцоров. Помню её, видел месяц назад, когда отдавал Оливию на бальные танцы и договаривался об оплате. Такая девушка сразу бросается в глаза, — ее можно описать как незатейливая правильная красота. — Как хорошо, что вы приехали… — девушка говорит искренне и с таким явным облегчением. Ну хоть кто-то рад меня видеть. — Родители мальчика хотели звонить в полицию, а вы единственный родственник Оливии, полагаю, вам и так непросто одному справляться с ребенком. Я их отговорила, но думаю, Оливии лучше перевестись в другую группу, можно записаться ко мне днём или же в вечернее время… Я чувствую, в каком напряжении сведены мышцы у меня на руках, как медленно нагревается, двигаясь артериями нетерпеливое раздражение. Полиция, твою налево. Этого мне ещё не хватало. — Я пыталась ей помочь, всячески уговаривала и просила, но она не захотела принимать мою помощь. Да, что так на нее похоже. С сокрушительным выдохом я мотаю головой по сторонам. — Где Оливия? — вот что меня действительно и в первую очередь интересует, я слегка прочищаю горло, понимая, что мой голос чуть загрубел. — Пошла в туалет смывать кровь. Тут я останавливаю на девушке весьма недвусмысленный взгляд, на что Бриджит улыбается мне той самой успокаивающей улыбкой. — Не волнуйтесь, она почти не пострадала. Могу вас заверить, что мальчику досталось гораздо больше, — она тихо оборачивается и быстрее чем я понимаю звук скрипящей двери, по комнате плывет ее в меру громкий голос: — Оливия! Иди сюда, за тобой брат приехал, — с плавно перетекающей мягкостью завершает она и теперь я нахожу глазами свою сестру. Оливия прикрывает за ручку дверь уборной, бросает взгляд к уже превратившейся в настоящий балаган репетицию на заднем фоне и направляется к нам. Поравнявшись рядом с учителем, тепло опустившей руки ей на плечи, она неуверенно косится на меня. Непривычно молчаливая и угрюмая, малышка не отпускает в мою сторону ни слова. Я присаживаюсь на корточки, некоторое время рассматривая ссадины и подтёки на ее левой скуле, выбитые из пучка волосы и синяк чуть выше локтя. Ещё у нее разбита левая коленка. Когда наши глаза пересекаются, Оливия уводит свои в сторону. — Скажи мне, кто это сделал, и он больше даже в мыслях не подойдёт к тебе. Молчит. — Оливия, — мой голос становится строже, я понимаю, что давлю на нее, но по-другому тут не получится. Лицо мое при этом ничего не выражает. — Скажи мне имя этого мальчика. И снова молчание. Кажется, я начинаю закипать. — Ладно, — выдыхаю я тоном, не предвещающим ничего хорошего. Жестом нетерпеливого раздражения я веду плечом и слишком резко поднимаюсь на ноги. — Мисс Бриджит, это же происходило на ваших глазах, — я пытаюсь быть не слишком грубым, но сам не успеваю понять, когда тон моего голоса выходит из-под контроля: — Неужели не было способа предотвратить драку? В конце концов, вы не только учитель, но и воспитатель, и ваша прямая обязанность в первую очередь следить за детьми и за тем, чтобы они здесь не поубивали друг друга. Чему вы можете их научить с таким подходом да и ещё в таком молодом возрасте?.. Вы не способны элементарно уследить за детьми, я уже боюсь даже подумать, чем вы тут занимаетесь, пока родители наивно полагают, что отдали своих детей на танцевальные занятия? Я знаю, что перегнул. Знаю. Ещё я знаю, что она хороший учитель. Оливия часто нахваливала ее, демонстрируя мне новые выученные «па» или «плие» и прочие танцевальные связки, а я не привык подвергать сомнениям слова сестры. Но сейчас я не могу с этим ничего поделать, — жгучая ревность наполняет вены и сухожилия, она растирает в порошок все мое самообладание. Телом я здесь, но мыслями и сердцем далеко. А потому не сразу замечаю лёгкое перетряхивание ее плеч, тихий всхлип неожиданности и выступившие в отведенных в глазах слёзы. Прекрасно. Молодец. Довел девушку до слёз. Как ей теперь после такого собственно продолжать занятие?.. Но я слишком взбудоражен, меня ведёт неодолимая ярость, а потому я и не сильно задумываюсь об этом, даже не удосужившись извиниться. — Поехали домой, — хмуро бросаю я, беру малявку за руку и увожу. 21 Я хватаюсь за ручку двери и на какой-то вырванный из пленки миг шум, гам и хаос внутри достигает своего апогея, грозясь проткнуть своей напряжённостью мои перепонки. Я вырываюсь из здания, словно вырвавшийся из плена пленник, плотно закрываю за собой дверь, и весь шум вдруг исчезает, оставшись глухо галдеть за разделяющей нас преградой. Затхлый воздух сменяется запахом летнего города вперемешку с сахарной ватой, бензином и запахом зеленых деревьев. Я выхожу на улицу и опускаюсь на ступени крыльца. Люди смотрят на меня осуждающе, мол, приличная барышня не может себя так вести, просто сесть на ступеньки в юбке и каблуках посреди белого дня, но никто не осмеливается подойти и сказать мне это в лицо. Вероятнее всего они забудут обо мне уже через пять минут, я же не могу собрать себя по кусочкам. Вчера, долго стоя у дверей его номера, я так и не смогла решить, хватит ли у меня смелости продолжить то, что произойдет между нами, переступи я порог его номера. Как будто между нами кто-то поставил взрывчатку и взрываясь, она разбросала нас по разные концы баррикад. Что-то разделило нас, есть что-то ещё в его открытом взгляде, словах и поступках. И я знаю, что. Наверное, вы скажете, что в прошлом копаться уже нет смысла, а может именно в нем ключ нашего спасения. То, что произошло пять лет назад, — мне казалось, что так не бывает. Точнее, может быть, с кем-то в кино или даже, может, в реальности с мифически живыми людьми, которые дышат полной грудью и падают в бездонные пропасти риска с головой. Но никак не со мной. Не в этой жизни. Мы оба больше не те юные максималисты, которые клялись вместе пройти огонь, воду и медные трубы. Мы больше не дети. Я роняю голову и утыкаюсь лбом в колени. Через пару минут из помещения доносятся глухие звуки, затем открывается входная дверь, из-за чего они прибавляют громкость до максимума, и кто-то ненадолго застывает в дверном проёме. Затем дверь закрывается и все звуки вновь исчезают. Время останавливается. Я не шевелюсь. Том ступает ближе и тяжело опускается рядом. Я слышу его дыхание.Я слышу перекликающийся гул прохожих и проезжающих мимо машин. — Я даже не знаю, что тебе сказать, Ким, — тихо произносит он. Что ж, зато честно. — Тогда не говори ничего, — глухо отзываюсь я. Сегодня это был полный провал. Интервью вышло вовсе не профессиональным и отточенным, как я это стараюсь делать всегда, но сейчас там даже монтировать нечего.Я не могу собрать себя по кусочкам. Я чувствую на себе взгляд Тома. Мне кажется, в нем есть толика сожаления. — Знаешь, тут рядом есть славный ресторанчик… — Том, не надо, — я отрываю голову от колен и смотрю ему в глаза. Я качаю головой. — Если уж мы с тобой договорились не выходить за рамки рабочих отношений, то давай будем придерживаться своих же правил. Его брови взлетают вверх. — Ким, я же просто поддержать тебя хочу. Без задней мысли. — Том, не надо. Он сглатывает и утыкает взгляд на свою камеру. Некоторое время он думает о чем-то своем. Губы Тома неожиданно трогает горькая усмешка: — Так сильно любишь его? Я не знаю, что ответить ему. Когда вы работаете вместе больше года, когда вы сильно сдружились и поддерживаете друг друга в бедах, то есть большая вероятность того, что кто-то один влюбится в другого. И из нас двоих это явно не я. — Он так на меня смотрел, словно собирается на ужин съесть мое сердце и закусить почками. Я уже боюсь попадаться ему на глаза. — Ну вот и отлично, — пользуясь моментом, я выхватываю из его рук свою сумочку, которую забыла внутри, я встаю, приспускаю вниз юбку и забрасываю на сумочку плечо, а затем смотрю ему в глаза. — Значит, сегодня я обойдусь без твоего вечно неисправного автомобиля. Он сопровождает всё это изумленным взглядом. — Ким, — брови Тома настороженно изгибаются. — Ты что к нему собралась? Я недвусмысленно улыбаюсь. — Отдыхай, Том. В гостиницу я доберусь на такси, — дав весьма туманный ответ на его вопрос, а вернее, вовсе игнорируя его, я поворачиваюсь и уверенно шагаю тротуаром, ловя по пути на себе заинтересованные взгляды мужчин. Но это не потому что я не хочу отвечать. А потому что я и сама не знаю.