Цердаря бросило в жар, но он быстро овладел собой и ответил буднично: — Пустяки, товарищ начальник. Судом у гражданина Милютина была конфискована видеоаппаратура в доход государства. Вместе с моими знакомыми Осьмаком и Вишневским мы изъяли ее. Но по жалобе жены Милютина было возбуждено уголовное дело. — Я бы не сказал, что это пустяки, товарищ Цердарь. Вас допрашивают, об этой грязной истории уже знает весь личный состав и ваши подчиненные. Хотите вы этого или нет, но ваш авторитет падает. Скажите, как вы думаете дальше работать и как мне общаться с вами? Ведь вы — мой заместитель. — Как работали, так и будем работать. Я не сачок, и в отделе, следственном изоляторе провожу по 12―14 часов, допрашивая преступников. Вы об этом прекрасно знаете, а на разговоры я плюю. Они мне работать не мешают. Но хочу вас спросить, кто будет извиняться передо мной, когда уголовное дело будет прекращено? — задал вопрос возмущенный Цердарь. — Не нужно горячиться, Цердарь. Из-за вас и я попадаю в пиковое положение. Хорошо, пока занимайтесь своими делами, а я выясню истинное положение дел у руководства МВД. — Буду только рад этому… Возвратившись к себе в кабинет, Цердарь сразу позвонил Дудко. — Анатолий Ефремович, приветствую сердечно. Скажи мне, кого вы прислали к нам начальником? Что это за человек? Ставленник Рыкова? Обрадовал! Ты знаешь, что он мне только что заявил? А вот слушай: «Вы проходите по уголовному делу, вас допрашивают, а вы — мой заместитель. Как мне с вами общаться?» Ты понимаешь, какая сволочь?! Пообещал выяснить, что меня ждет в будущем. — Цердарь некоторое время слушал, а потом продолжил: — Ты прав, с ним действительно надо быть поосторожнее. Я не собираюсь перед ним распахивать душу. Как ты сегодня вечером, свободен? Тогда в девятнадцать часов вечера встретимся у Вишневского. Согласен? Жду! — он осторожно положил телефонную трубку, немного постоял, о чем-то раздумывая, потом опять набрал номер. — Сережа, привет. Хорошо, что ты на месте. Как смотришь, если мы малость погудим у Вишневского? Не возражаешь? Тогда встречаемся в девятнадцать часов, — Цердарь вздохнул и посмотрел на часы. Было около трех часов дня. Работать не хотелось, да и настроение не располагало к этому. Виктор Александрович решил пойти к Вишневскому, чтобы немного развеяться. …Михаил находился за стойкой бара, вокруг которого скучились посетители, в основном молодые пары. Подошедшему Цердарю он шепнул, что в последней по ходу кабинке находится Красный со своими ребятами. Цердарь, заказав бутылку коньяка и закуску, направился к указанному месту. Красный и его друзья с улыбкой поприветствовали своего благодетеля. — Садись, дорогой Виктор Александрович, присоединяйся к нашей компании. Хорошим людям мы всегда рады, — поднявшийся с улыбкой Красный усадил Цердаря рядом с собой на стул, который поспешно освободил один из его дружков. Сразу за гостем появилась официантка и поставила на стол заказанную им бутылку и несколько блюд с закуской и, пожелав приятного аппетита, удалилась. — Зачем ты брал выпивку? Что мы — шпендрики какие-нибудь, не можем угостить хорошего человека? Обижаешь, Александрович, обижаешь, — продолжал говорить укоризненным тоном Красный. — Но если посмотреть на твой поступок с другой стороны, то ты оказал нам большое уважение. Спасибо. Разреши познакомить тебя с моими близкими друзьями, которых ты заочно знаешь, но счастья знать тебя лично они не имели. Вот этого, — он рукой показал на приятного лицом мужчину, который беззастенчиво разглядывал Цердаря, — кореша любовно прозвали Валек, а по ксиве он Роберт Семенович Мериуца. Рядом с ним — Оратор. Носит он такую кликуху потому, что говорит красиво. Родители дали ему имя Яша, а на работе он числится как Яков Владимирович Канишевский. Ну а этот, — представил четвертого Красный, — наш кореш и зовут его просто Виталик. Пока проходит курс молодого бойца, — потом, обращаясь к молодому парню, приказал: — Побудь у бара. — Тот с готовностью поднялся и, ничего не говоря, вышел. По роду своей работы Цердарь не раз встречал эти клички в рапортах и сообщениях сотрудников, знал, что сидят перед ним главари преступной среды города Светловска. Его нисколько не волновало и не шокировало то обстоятельство, что он, один из руководителей милицейской службы, сидит с ними за одним столом, выпивает, улыбается и разговаривает. Наоборот, эти парни были Цердарю симпатичны, даже чем-то родственны. Он с удовольствием слушал анекдоты, пустой разгульный разговор, сбросил с себя груз обязанностей и правил поведения и уже ничем не отличался от своих собутыльников. Разлив в очередной раз коньяк по рюмкам, Оратор попросил разрешения произнести тост. — Давай, валяй, говори, — с улыбкой произнес Красный. — Ты всегда скажешь что-нибудь умное, за что не выпить нельзя. — Уважаемые коллеги. Сегодня за нашим столом находится прекрасный человек, наш парень, уважаемый Виктор Александрович. Я рад тому, что нас познакомили, и это знакомство превратится в настоящую мужскую дружбу. Поднимаю тост за тебя, Виктор, желаю большой удачи в жизни, за нашу крепкую дружбу, — при этих словах все поднялись и молча выпили. — Ты сейчас понял, Виктор, почему его прозвали Оратором? Видишь, как умеет чесать языком? Могет, могет, подлец, красиво говорить! Завидую. Меня Господь Бог, к сожалению, таким талантом не наградил, — Красный положил правую руку на плечо своего товарища и по-дружески его потряс. — А что, мужики, может, в очко сыграем? — обратился к своим товарищам Валек. Все согласились. Валек достал из заднего кармана джинсов колоду карт и начал их тусовать. Происходило это ловко и элегантно. Объявив, что в банке один рубль, он раздал каждому по карте. Первым по кругу находился Оратор, который проиграл и небрежно бросил рубль на стол. После него расстались со своими деньгами Красный и Цердарь; но по второму кругу банк сорвал Красный. Оратор, которому пришлось банковать, небрежно бросил на стол уже десять рублей. В промежутках они выпивали по рюмке, но уже молча, без тостов, считая это необходимым ритуалом, и мимоходом закусывали, держа карты в руках. По просьбе Оратора официантка сменила блюда и принесла две бутылки коньяка. С увеличением количества денег на столе игра становилась все азартнее. Неожиданно портьера, закрывавшая вход в кабинку, распахнулась. Зашедший мужчина, лет сорока, внимательно смотрел на сидящих за столом, но, увидев Цердаря, несколько смешался или, скорее, удивился, потом заговорил: — Виктор Александрович, не ожидал вас увидеть в этой компании. Негоже одному из руководителей уголовного розыска города выпивать и играть в карты на деньги вот с этими экземплярами. Цердарь растерялся, увидев своего подчиненного, старшего оперуполномоченного Шанциевского, но быстро пришел в себя и со злостью, сквозь зубы прошипел: — Исчезни, Шанциевский, и быстро! Чтобы через минуту и духа твоего здесь не было! — Уходи, мент, по-доброму, как советуют! Тебе же лучше будет, — поддержал Цердаря Красный. — Нет, извините, — в свою очередь взъярился Шанциевский, — никуда я не пойду! Будем составлять протокол. Гончарик, зайди сюда, — обратился он к кому-то, находившемуся в зале. — А ну вали отсюда! — поднялся Валек и стал выталкивать Шанциевского, но тот на силу ответил силой. Между ними завязалась потасовка, которую своим криком прекратил Цердарь, потом уже спокойнее он продолжал: — Вы что, хотите неприятностей? Так они будут! Лучше пойдем на улицу и спокойно поговорим. Все поднялись с мест и вместе с подошедшим Гончариком, тоже сотрудником милиции, направились к выходу. Остановились на крыльце бара, закурили, ожидая дальнейшего развития событий. Цердарь, не выпуская сигареты из зубов и стремясь держаться сдержанно, обратился к Шанциевскому: — Какой хрен тебя пригнал сюда? Зачем ты суешь свой нос туда, куда не просят? Пришел, выпил и спокойно уходи. Чего ты ищешь приключений на свою задницу? — Нет уж извините! Вы мой начальник, а пьете за одним столом и играете в карты на деньги с этими подонками. Как это вы посчитали их своими друзьями? Последние слова Шанциевского буквально взорвали Цердаря. Его полное лицо побагровело. Он рукой остановил рванувшегося вперед Красного и без размаха нанес удар в челюсть своему подчиненному, который свалился с крыльца. Спрыгнув на землю вслед за упавшим, Цердарь сильно ударил ногой ему в плечо. Гончарик бросился к своему начальнику, удерживая его от дальнейших действий. Шанциевский поднялся на ноги. Его правая рука висела как плеть и не двигалась. Он морщился от боли и с ненавистью смотрел на своего противника. Немного успокоившись и увидев, что у Шанциевского серьезная травма, Цердарь на автомашине Красного вместе с Гончариком отвез его на подстанцию «Скорой помощи». Возвратившись обратно к бару, Виктор Александрович никого из своих собутыльников не нашел. Вишневский сообщил, что они ушли, когда он отвозил потерпевшего в больницу. — Насчет машины ты не волнуйся. Красный сказал, что за ней пришлет своего человека, — продолжал Вишневский. — Хорошо. Отдашь ключи от машины, а сейчас дай команду накрывать на стол. Скоро придут приглашенные, — приказал Цердарь. Через какое-то время все было готово к приему гостей, которые прибыли в указанное время. Ситняк появился с Натальей, одетой в укороченное светлое платье, открывавшее выше колен красивые загорелые ноги, а вскоре за ними прибыл Дудко, в светлом костюме нараспашку. — Анатолий Ефремович, можно тебя на минутку, — обратился к нему Цердарь и, когда они отошли от стола, продолжил: — Понимаешь, у меня произошла неприятная история с Шанциевским. Короче, я набил ему морду. Пригласи его к себе и объясни, что он сорвал оперативную комбинацию. Моя встреча с Красным и его друзьями была спланировала заранее, а он ее чуть не сорвал, поэтому мне пришлось его ударить. — Так ты встречался с Красным? — спросил Дудко. — Да. Выпивал и играл в карты на деньги, а этот мудак встрял не в свое дело. — Я понял. Все сделаю как надо. Но ты будь осторожнее. Зачем тебе такие приключения именно сейчас, когда находишься в подвешенном состоянии? — Обещаю больше таких фокусов не выкидывать. Сам знаю, что допустил большую глупость, и сейчас жалею об этом. — На будущее будь осторожнее. Каждый свой шаг просчитывай, пока колпак не будет снят. Пошли, а то все уже за столом, — предложил Дудко. Гулянье продолжалось долго. Когда разошлись посетители, Вишневский закрыл бар и с тремя молодыми официантками, закончившими работу, присоединился к пирующим. Ритмичная громкая музыка возбуждала, звала мужчин к геройству, а женщин — к необдуманным поступкам, особенно тогда, когда настроение подогрето определенной дозой спиртного. Взъерошенная, хохочущая Наталья вскочила на стол и стала танцевать, легко покачиваясь и переступая среди тарелок. Наполненные и пустые бутылки падали на пол, обливая сидящих содержимым и шумно разбиваясь о цементный пол. Дудко принял на руки Наталью, осторожно поставил на пол и крепко поцеловал. Все шумно зааплодировали. Разошлись по домам, когда начало светать. …Трудно сказать, не пришла ли в голову Цердаря и прочих клятвоотступников жгучая мысль, что эта бурная ночь была лебединой песней в их двуличной, беспутной и преступной жизни. 4. Покровители Вячеслав Янович Хохлов сидел за столом своего рабочего кабинета, обхватив голову руками. Переживал случившееся. «Все, пропал, опозорен. Ждет меня тюрьма и одиночная камера. Заслуги, ордена, мой авторитет — козе под хвост. А как смотреть людям в глаза, моим друзьям? Боже, боже. И эта трагедия в моей жизни произошла по милости мнимых друзей, хапуг-руководителей, которые все блага хотят получать бесплатно. Бесспорно, ревизия подтвердит факты вывоза лучших сортов коньяка. Что делать? Что делать?» Его полное одутловатое лицо дрожало, а из глаз текли крупные слезы. Хохлов смахнул их сначала одной ладонью, потом другой, поднялся с места и подошел к столику, стоящему отдельно у стены, налил стакан воды и залпом выпил. В это время без стука, решительно зашел Сергей Ситняк. Милицейская форма еще больше его округляла, делала ниже ростом, а пухлые щечки отвердели от внутреннего напряжения. — Как дела, Вячеслав Янович? — спросил он, беспокойно вышагивая по кабинету. — Хреновые дела, — ответил Хохлов. — Идет ревизия по заводам. Она все выявит, а что делать — не знаю. — Не падай духом, Янович. Если будем поддерживать друг друга, то вывернемся. Главное — не пойти по пути подлости и, чтобы ни говорили следователи, как бы ни уговаривали — надо молчать, не давать этим сволочам ни одной зацепки. Тогда уголовное дело лопнет как мыльный пузырь, — Ситняк говорил убежденно, с напором, стараясь вселить уверенность в душу своего товарища. — На следствии давать показаний я не буду. Меня уговаривать не нужно, но ревизия молчать не сможет. Она даст следователям неоспоримые факты и всем рабочим, так или иначе связанным с отпуском продукции, рот не закроешь, — Хохлов говорил устало, и в интонациях его голоса чувствовалась безнадежность. — Не трусь, дорогой Вячеслав Янович. Ты человек заслуженный, дважды краснознаменец, член партии, занимаешь солидную должность. Не каждый имеет такие заслуги, поэтому они не посмеют тебя отдать под суд. Но нам самим необходимо кое-что сделать. Поднимай своего друга Позуба. Он заместитель министра, имеет вес в Совмине и в ЦК. Пусть потрудится. Скажи ему прямо, что он должен делать, иначе загремит в колонию вместе с нами. — Не знаю, будет ли он помогать. Когда узнал, что против меня открыли уголовное дело — звонить перестал, знать не хочет. — Скотина! Как подачки брать — смелым был, а как защитить свою же задницу — в кусты спрятался. Ты вот что. Иди прямо к нему и скажи, пусть поднимает свои связи. Если будет отказываться, пригрози, что молчать не будешь и все сообщишь следователю. Увидишь, как после твоих слов этот подонок зашевелится. — Хорошо, Сергей Александрович, прямо сегодня я буду у него, — несколько приободрившись, заявил Хохлов. — Своих мудаков я только этим и допек. Зашевелились, сволочи. Принимают все возможные меры, чтобы прекратить уголовное дело, — похвастался Ситняк. — Так что, не трусь, Вячеслав Янович, все будет как надо. Главное — не расколись сам. Ну, будь здоров. Я побежал, — он резко надвинул на лоб милицейскую фуражку и вышел из кабинета. Повеселевший Хохлов позвонил Позубу. — Григорий Васильевич, здравствуйте. Хохлов беспокоит. Если разрешите, я навещу вас. С какой целью? Не телефонный разговор, надо лично увидеться. Не волнуйтесь, ничего брать не буду. «Смотри ты, забеспокоился, — со злобой подумал Хохлов, — раньше ни одной встречи не позволял без презента. Испугался, сволочь.» Вячеслав Янович вышел из подъезда и направился к «Волге», поблескивавшей эмалью на заасфальтированной площадке. Водитель Ляховец, разморенный солнцем, дремал. — Костя, в министерство! — приказал Хохлов. — Как наши дела, Вячеслав Янович? — с тревогой спросил водитель. — Дела как сажа бела, Костя. Но ты молчи, что бы они ни делали, молчи. Тогда, быть может, выберемся, — стремясь хоть как-то подбодрить Ляховца, ответил Хохлов. Они выехали на проспект Ленина и направились к зданию президиума Верховного Совета, рядом с которым находилось министерство виноградарства и виноделия, расположенное в высотном, современной постройки здании. Хохлов поднялся на третий этаж и через приемную, напрямую зашел в кабинет Позуба. Тот сидел за большим столом темного цвета, явно ожидая своего подчиненного. Вячеслав Янович примостился на одном из стульев, стоящих у стены, и молча посмотрел на шефа. — Ты что застыл, как истукан? Раз пришел, то выкладывай свои поганенькие новости. С хорошими ты не придешь. В дерьмо вляпался и всех за собой тащишь. Все вы такие — на одну колодку деланные, — нервно барабаня пальцами по столу, выговаривал заместитель министра. — Григорий Васильевич, вы почему со мной таким тоном разговариваете? Я что, себе брал? По вашим звонкам таскал коньяки, а сейчас, выходит, один должен отвечать. Не выйдет, Григорий Васильевич! Я сяду, и вы со мной рядом будете. Это я обещаю, — со злобой заявил Хохлов. — Ну извини. Я погорячился. Давай спокойно обсудим наши дела, — примирительно сказал Позуб. — Давайте обсудим, — согласился Хохлов.