К вечеру в озерной бухте, глубоко врезанной в материк, первые суда были поставлены на катки. Тимофей Окулов подошел к Щепотеву: — Михайла Иваныч, возьми меня в свою команду. Подсобить хочу. — Становись к головной, — согласился Щепотев и махнул рукой солдатам: — Двигай! Никто не произнес больше ни слова. Слышно лишь, как кругляши скрипят, мочалятся под тяжестью, да сотни людей от натуги дышат трудно. Окулов шел в лямке при первой ладье. Он изо всех сил упирался ногами, руками же едва не касался земли. Когда впереди проблеснула Нева, Тимофей горстью смахнул со лба пот. Ладья с берега шлепнулась о воду, зарылась в нее носом, выровнялась, легко поплыла. Из темноты уже надвигался второй крутобокий корпус. Суда тянули одно за другим, со всею оснасткой. На них можно было, не теряя ни минуты, плыть, куда надобно, воевать. Щепотев замыкал это ночное шествие. Перед рассветом, встретясь с Окуловым, на радостях стукнул его по плечу так, что тот пригнулся: — Правду говорят — храбрым бог помогает. Тимофей Окулов медленно и громко, чтобы слышали стоящие рядом, сказал сержанту: — Разумом своим, Михайла Иваныч, спас ты сегодня много солдатских душ. Да и мою тоже. Спасибо тебе. На это Щепотев ничего не ответил. — Ты смотри, — промолвил он, — смотри! По Неве, розовато освещенной первыми лучами солнца, плыл флот в пятьдесят вымпелов. Видели это и шведы с нотебургских стен. Белое облачко взлетело над островом. Ядро, дымясь и разбрызгивая воду, упало среди ладей. Запоздалый выстрел не причинил вреда. Флот отошел за излучину. Над одной из башен крепости появился флаг с короной. Шведы вывесили королевский штандарт в знак осады и призыва на помощь. Бело-голубое полотнище расстилалось по ветру. 6. ВСТРЕЧА СО СМЕРТЬЮ «Кротовья война» продолжалась с прежним упорством. Но теперь то и дело ядра, посланные из крепости, рвались среди работающих. Слышались стоны. Раненых и убитых относили поодаль. На берегу Невы, против крепости, был врыт в землю целый городок. Скрещивались подземные ходы. Неприметные со стороны, широкой полосой раскинулись укрепления. Ходы начинались на опушке леса, в 650 саженях от Нотебурга. Глубокими зигзагами они вели к реке, расходясь здесь двумя ветвями, в общей сложности на полверсты. На выдвинутом вперед мыске — мортирная батарея, которой командовал Петр. Рядом — другой редут, на котором также виднелись пушки с задранными в небо стволами. Некоторые из них вели ответный огонь. Другие еще только ставились на выровненные площадки. Солдаты работали, не замечая грохота летящих ядер. Ждану Чернову приходилось трудно. Стоя по пояс в земле, он наотмашь кидал лопатой вязкую глину. Когда Ждан уставал, его сменял Родион Крутов. Они прокладывали ход к шанцу, где возились со своими громоздкими детищами пушкари. Родион и Ждан рыли землю близко от шанца и ясно слышали громкий говор. Новики — после того как они повидали врага, походили под огнем, их так называли изредка, — с последними взмахами лопат ввалились к пушкарям. Не успели осмотреться, слышат: в только что прорытом ходу кто-то ругается, человек, пригнувшись, спешит. По черному плащу с разлетающимися полами узнали Голицына. Михайла Михайлович выпрямился, крикнул пушкарям: — Видали, как ядра летят? Откуда шведы стреляют, не пойму. Пушкари ответили вразнобой: — О том и спорим. — Стреляют-то, вроде, вовсе не из крепости. — Зря глотки дерете, — прикрикнул полуполковник, — давно бы уж надо посмотреть, откуда бьют. Огляделся и полез на огромный вяз — его толстый окаменелый ствол не поддался топорам. Одинокое дерево высилось среди поваленных сородичей, разбросавших по земле еще не увядшие ветви. Редут тылом упирался в этот вяз. Его корни дыбили землю под орудийными лафетами. Голицын забрался невысоко, не удержался, заскользил по стволу вниз. Лизнул языком ссадины на ладонях, зло глянул на хохотавших пушкарей, на Ждана и Родиона, смеявшихся вместе со всеми. — Чего гогочешь, рыжий? — Михайла Михайлович повернулся к Ждану. — Не княжеская сноровка — по деревьям лазать, — ответил Чернов и дернул за рукав немого земляка, — подсади-ка, Родя! Ждан вскочил на плечи товарища, ухватился за сук, ловко перекинул свое сильное тело с ветки на ветку. С высоты крикнул завистливо следившему за ним Голицыну: — Чего надо смотреть-то? — Гляди, где дымки родятся! — велел полуполковник. Шведы стреляли нечасто. Чернов аккуратно сообщал: — От средней башни! От правой! Залез он на самую крону. Неловко было сидеть на прогибающихся ветвях. — Слезать, что ли? — спросил он Голицына, убедясь, что враг больше не стреляет. Михайла Михайлович все это время не отходил ни на шаг. — Гляди хорошенько, — требовал он. — Да есть уж больно хочется, — пожаловался Ждан. Родя закинул ему на дерево краюху хлеба. Как раз в это время громыхнуло, и Чернов закричал сверху: — С нового места стреляют. Похоже — из-за острова! Опять громыхнуло. Чернов крикнул уверенно: — Точно! Из-за острова! — Теперь слезай! — разрешил Голицын. Зашуршала по-осеннему пестрая листва, затрещали ветки. К подножию вяза скатился Ждан с краюхой в зубах. Не было времени доесть ее. Полуполковник озабоченно разговаривал с бомбардирами. Несомненно, у шведов сильные батареи не только на острове, но и за его пределами, на правом берегу. Их заслоняла всем своим массивом крепость. Чернов спешил к Голицыну рассказать о том, что видел с вершины вяза. Но до редута не дошел. Прозвенел хлесткий, как удар бича, свист. Ждан услышал крик полуполковника: — Ложись! Все — ложись! Земля под ногами Чернова странно вспучилась и поползла в сторону. Больше он ничего не помнил… Полковой обоз размещался в березовой роще. Лошади были выпряжены. Телеги стояли с поднятыми оглоблями. Васена, увидев брата, побежала навстречу. Лишь вблизи заметила, что Родион несет на руках безжизненное тело солдата. Очень трудно было пройти эти шаги, отделявшие ее от Родиона. Он поправил затекшие от тяжести руки, голова солдата мотнулась, и Васена узнала Ждана. Лицо его стало каким-то чужим, бледное, с закатившимися белками глаз. — Сюда, сюда! — крикнула брату и показала на телегу, до половины набитую сеном. Васена ни о чем не расспрашивала Родиона. Его разорванный, забросанный землею мундир, одичалые, странно косившие глаза яснее всяких слов говорили о том, что сейчас на Неве солдаты повстречались со смертью. Казалось, в одну эту минуту Васена выросла, стала старше, строговато-серьезной. Она сбросила с себя суконный, военного покроя кафтан, подсунула Ждану под голову. Расстегнула пуговицы его мундира, припала ухом к груди. Дышит ли? Бьется ли сердце?.. Васена с трудом уловила слабое биение сердца. Встрепенулась, будто сама ожила. Кому-то крикнула, чтобы принесли горячей воды. Принялась растирать Ждана. Бережно и так умело, что можно было только дивиться, девушка приподняла голову солдата, влила несколько горячих капель в запекшиеся губы. Ждан открыл мутные глаза. Увидел Васену. У него по-ребячески задрожал подбородок. Он опять закрыл глаза. Грудь его ровно поднималась и опускалась. — Спит, — прошептала Васена, точно невесть какое чудо происходило у нее на глазах. И снова она почувствовала себя маленькой, слабой девчонкой, разревелась, причитывая. То, что она была одета в мужскую солдатскую одежду, ничуть не мешало ей плакать. С первого дня в полковом обозе княжеские стряпухи поняли, что маленький барабанщик вовсе не мальчишка. Девушка без утайки все рассказала этим незнакомым женщинам. Они очень горевали над ее несчастной судьбой. Посочувствовали, ласково приветили…