– Фелисити Чу? Сандра оглянулась, как будто Фелисити притаилась где-то рядом подобно вампиру, готовому напасть. Но, насколько я могла судить, Фелисити в столовой не было. Вообще-то я не замечала, чтобы она тут когда-либо сидела. Возможно, она ела свой обед, запершись в туалетной кабинке и свисая вниз головой с потолочных труб. – Она чокнутая, – сказала Сандра. – А почему ты ею интересуешься? – Просто любопытно. Ее шкафчик находится рядом с моим. Почему ты считаешь ее чокнутой? Сандра уставилась на меня широко раскрытыми глазами, как будто ответ был очевиден. – Из-за черной помады. Я закатила глаза, но Сандра не унималась. – Я серьезно. Вот это выбор, а ведь при этом ее мама является финансовым директором Isee Cosmetics – у нее могут быть все оттенки губной помады, какие душе угодно. Очень жаль, что мы не друзья. – Что-нибудь еще про нее? – Ладно, а как насчет того, что она всех ненавидит? И у нее странная влюбленность в Стивена Кинга. Кто в наше время влюбляется в авторов? В старых авторов. – Она много читает. Это не значит, что она влюблена в автора. – Она повесила в своем шкафчике его черно-белую фотографию. – Ого. – Кроме того, я думаю, что все эти книги ужасов откладываются у нее в голове. Рождают у нее идеи. – Что ты имеешь в виду? – Я постаралась сохранять ровный тон голоса. – В прошлом году ее отстранили от занятий за то, что она ударила Александру Турбинадо ногой в промежность во время факультатива по гончарному делу. А потом еще раз за то, что она проделала то же самое с Реджи Хелдом. Что особенно странно, ведь факультатив по гончарному делу выбирают, когда хочется, ну, расслабиться, или влюбиться, или все в таком роде, а Фелисити стала от него очень агрессивной. Такого бы я точно не нашла в «Инстаграме» Фелисити. Дружба с Сандрой оказалась полезной. – А Тайер Тернер? Сандра весело взглянула на меня, и я поняла, что со стороны ей показалось, будто я вразброс перечисляю всех чудаков Манхэттенской частной школы. – Гм, мне просто любопытно, потому что он кажется милым. Он одолжил мне свои записи. – Я бы не стала ими пользоваться. Он только и делает, что дурачится на уроках. Просто очередной парень, который считает себя намного более забавным, чем есть на самом деле. Он держится здесь только из-за своих родителей. – Правда? Мне он показался нормальным. – Все это часть продуманного образа, – сказала Сандра и сделала глоток напитка из чайного гриба. – Отец Тайера устроил его на нормальную работу в кинотеатр, чтобы всем рассказывать, что его сын ничем не отличается от других подростков. Я предполагаю, что Тайер пошел на это ради бесплатного попкорна. Кто тебе все время пишет? Я даже не заметила, что у меня в рюкзаке жужжит телефон. Но от внимания Сандры ничто не ускользало. Я выудила аппарат. «Встречаемся сегодня по этому адресу. В 9 вечера. Фредди». – От кого это? – спросила Сандра. – Что-то стряслось? Мне не хотелось лгать ей, но теперь я была связана тайной. – Нет, просто одна старая подруга. Мой телефон снова завибрировал. Я быстро пробежала глазами сообщение, избегая испытующего взгляда Сандры. «Не переживай. На этот раз – никаких похищений.;-)» 14 ШЕЛ ДОЖДЬ, и когда я стояла под зонтиком, глядя на здание, расположенное по адресу, указанному в сообщении Фредди, мне казалось, что я вот-вот войду в особняк из фильма «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Я находилась в Верхнем Ист-Сайде, всего в нескольких кварталах от нашей школы. По мере приближения к Центральному парку здания становились все более красивыми, с элегантными навесами и швейцарами в отделанной золотом униформе, стоящими прямо за стеклянными дверями. Но в еще более причудливых жилищах не было ни швейцаров, ни вестибюлей. Некоторые являлись небольшими музеями или штаб-квартирами сообществ, на их внушительного вида двойных дверях красовались гербы, а по стенам полз плющ; другие были прекрасными частными резиденциями. На указанном в адресе здании я не нашла никаких золотых табличек и почти не сомневалась, что это не музей. Но все равно это был красивый особняк из известняка, который, вероятно, стоил больше, чем моя жизнь. Я пыталась через сообщения расспросить Фредди о том, кто здесь живет и чем нам предстоит заняться, но он уклонялся от прямого ответа. Поэтому я позвонила в дверь и стала ждать. Дверь распахнулась, и на пороге, загородив собой проем, возник Брэм. Он сменил привычную школьную рубашку и галстук на спортивные штаны и черную футболку с черепом, откинувшим челюсть. Каждый раз, стоило нам с ним остаться наедине, мой мозг, казалось, отключался, потому что первым делом я спросила: – Это твой дом? – Да. Если бы только Сандра знала, что я сейчас здесь! Она бы психанула. – Будешь заходить или нет? – спросил Брэм. – А то сейчас весь порог промокнет. Я переступила через порог, стряхивая капли с зонтика. – Я возьму его, – сказал Брэм. Он бросил мой зонт в оловянную урну рядом с дверью и протянул руку. Я колебалась, пока не поняла, что он тянется за моей верхней одеждой. Процесс раздевания растянулся на невероятно долгую и погруженную в молчание минуту, в течение которой в парадной прихожей слышался лишь шорох моего мокрого плаща, соскальзывающего с плеч, и звяканье вешалок в шкафу. И все это время я чувствовала нотки сосны и липы в аромате его шампуня. – Слушай. Я хотела извиниться, – заговорила я. – Помнишь, за то, что произошло возле дома в Вильямсбурге? Фраза «то, что произошло возле дома в Вильямсбурге» послужила мне заменой для слов «когда я вешалась тебе на шею, как ничтожество». Я откашлялась, чтобы унять жжение на щеках. – Я была пьяна и, похоже, приняла тебя за кого-то другого. Я знаю, что ты встречаешься с… с другой, и это было неправильно, и я чувствую себя ужасно из-за этого, и это было ошибкой. Пока я говорила, Брэм наблюдал за мной с безразличным видом сотрудника департамента транспортной полиции, хотя мне показалось, что румянец на его щеках стал ярче. Возможно, это была игра света. – Поэтому да, – закончила я. – Прости. Брэм открыл рот, чтобы бросить лишь короткое: – Окей. Не самая длинная речь, но я восприняла ее как знак того, что мы наконец-то можем забыть тот унизительный случай. И что, если это пресловутое перемирие распространится и на Лакс? Возможно, если с Брэмом я буду невозмутимая, тогда у меня и с Лакс получится держаться спокойно и вежливо. Никогда еще крохотное слово «окей» так не обнадеживало. – Все остальные уже ждут в кабинете, – сообщил Брэм. Я кивнула, как будто все это было нормально. Разговор, который у нас только что состоялся. Факт, что в этом доме имеется кабинет. – Кхм, куда идти? Дом Брэма был огромен, и, оглядевшись, я поняла, что Уайлдинги – богачи. Прямо богатые богачи. Похоже, дом занимал площадь, на которой могли бы уместиться сразу два особняка. Вокруг было невероятное количество дверей, ведущих в комнаты с высокими потолками, заполненные картинами маслом и роскошной мебелью. Я испугалась, что моментально здесь потеряюсь, а опаздывать на свое первое заседание клуба мне не хотелось. Брэм махнул рукой в сторону винтовой парадной лестницы, которая вела из вестибюля. Поднимаясь по ней, я вспомнила последний вечер, который провела в доме своей подруги Эми на Лонг-Айленде. Это случилось больше года назад. Я решила пройти пешком пять кварталов до дома, и все это время меня не отпускало ощущение, что кто-то следит за мной. В ту тихую ночь, когда на улице не было ни машин, ни прохожих, я слышала лишь, как грохочет сердце, и чувствовала, что чей-то взгляд сверлит мне спину. Теперь было то же самое, с той лишь разницей, что я точно знала, кто идет следом. Я ощущала на себе пристальный взгляд Брэма так, словно он гладил меня по затылку рукой. Поднявшись на второй этаж, мы пошли на свет в конце коридора. Кабинет был освещен теплым светом ламп и настенных канделябров, и в нем витал слабый запах книг в кожаных переплетах, заполнявших шкафы вдоль стен. Полки украшали бесценные предметы искусства: греческая урна, покрытая бирюзой; угольный набросок абстрактной обнаженной фигуры; медная балерина, служившая подставкой для книг. Я заметила небольшую картину с изображением пышнотелой дамы и на секунду засомневалась, не оригинал ли это Пикассо, но затем сообразила, что так оно и есть. Наверное, невозможно владеть таким местом и не иметь в своей коллекции Пикассо. Оказалось, что мама была права, когда говорила, что частная школа расширит мой кругозор. Обычно мне приходилось ходить в музей Метрополитен, чтобы увидеть вещи, которые в семье Брэма использовали в качестве пресс-папье. Перед створчатыми дверями, выходившими на балкон, стоял большой письменный стол из палисандрового дерева, а в центре комнаты – диванчик, кресло и шезлонг. Фредди, Фелисити и Тайер уже расселись в непринужденных позах, говоривших о том, что это место членам клуба хорошо знакомо. Так ведут себя животные в своей естественной среде обитания. – Салют, Новенькая, – сказал Тайер. – Наконец-то добралась. – Фредди, расположившийся на кожаном диванчике, одарил меня улыбкой. Он похлопал по сиденью рядом с собой, но под пристальным взглядом Брэма я вдруг смутилась и села на другом конце, оставив между нами пропасть шоколадно-коричневой кожи. Фелисити вообще ничего не сказала. Наконец и Брэм сел в мягкое кресло. Пусть он и нарядился в спортивные штаны, но в большом, похожем на трон кресле по-прежнему выглядел непристойно богатым и надменным. Я невольно подумала: Брэм, в кабинете, с канделябром. – Давайте начнем. – Брэм потянулся к боковому столику за пультом дистанционного управления и нажал кнопку. Перед встроенным книжным шкафом опустился проекционный экран, и Фелисити встала, чтобы выключить свет.