— У меня катаракта. Сунь мне под нос библиотечный билет, я и впущу. — Да теперь счетчики и не проверяют. Всё в Сети. — В облаке, дорогая. — Я бы даже обрадовалась взломщику. Хоть кто-то бы навестил. Наконец возникло недолгое затишье. И какофония свиста: одни включали слуховые аппараты, другие их выключали. Женщина из первого ряда снова приняла командование. — Так вот… я, кстати говоря, Элизабет… не надо про оконные задвижки, прошу вас, и про удостоверения, и можете не рассказывать, что нельзя называть свой ПИН позвонившему по телефону нигерийцу. Если еще позволительно называть их нигерийцами. Донна де Фрейтас собралась с силами, но про ланч на обратном пути и про тату она больше не думала — вспоминала курс по противодействию уличным беспорядкам, прослушанный в старые добрые времена в Лондоне. — Но тогда о чем же мы будем говорить? — спросила она. — Я должна чем-то занять сорок пять минут, а то мне не дадут отгул. — Институциональный сексизм в полицейской службе? — предложила Элизабет. — Я хотел бы послушать о противозаконном расстреле Марка Дугана — с санкции властей и… — Сядь, Рон! Так весело и приятно они провели час, после чего Донну горячо поблагодарили, показали ей фотографии внуков и пригласили остаться на ланч. И вот она ест салат в «первоклассном современном ресторане» — если верить меню. Без четверти двенадцать рановато для ланча, но какой же полицейский откажется от дармового угощения? Донна отмечает, что пригласившая ее четверка не только управляется с полноценным ланчем, но и откупорила бутылку красного вина. — В самом деле, изумительное выступление, Донна, — говорит Элизабет. — Нам ужасно понравилось. Элизабет напоминает Донне тех учителей, которые месяцами наводят на тебя страх, а потом выводят «отлично» в году и плачут, расставаясь. Может быть, дело в твидовом пиджаке. — Ослепительно, Донна, — подхватывает Рон. — Можно мне называть вас Донна, любовь моя? — Можете называть меня Донной, но, пожалуй, не называйте «любовь моя», — говорит ему Донна. — И то верно, милая, — соглашается Рон. — Запомню. Да, насчет той истории про украинца с парковочными талонами и цепной пилой. Вы можете недурно зарабатывать вечерними выступлениями. Я знаю кое-кого, хотите, дам телефон? Салат — объедение, думает Донна, а она нечасто так думает. — Из меня, наверное, вышел бы потрясающий контрабандист. Это вступает Ибрагим — тот, кто на лекции упомянул «Центрику». — Все дело в логистике, не так ли? И еще в развеске, а это я с удовольствием, развешу самым точным образом. А для счета денег у них теперь машинки. Все по-современному. Вы кого-нибудь ловили на контрабанде героина, Донна? — Нет, — признается Донна, — хотя планирую. — Но правда, что у них есть машинки для пересчитывания денег? — интересуется Ибрагим. — Да, есть, — говорит Донна. — Удивительно. — Ибрагим опрокидывает стаканчик вина. — Мы быстро начинаем скучать, — добавляет Элизабет, тоже опустошив свой бокал. — Упаси нас бог от оконных задвижек, женщина-констебль де Фрейтас. — Теперь говорят просто констебль, — сообщает Донна. — Понятно, — поджимает губы Элизабет. — А если я все-таки буду говорить: женщина-констебль? Вы меня арестуете? — Нет, но стану думать о вас чуточку хуже, — отвечает Донна. — Потому что это ведь такая малость, а вы оказали бы мне уважение. — Черт! Шах и мат. Ладно! — говорит Элизабет и губ больше не поджимает. — Спасибо, — говорит Донна. — Угадайте, сколько мне лет, — поддразнивает ее Ибрагим. Донна колеблется. Ибрагим хорошо одет, у него прекрасная кожа. И пахнет от него замечательно. И в нагрудном кармашке искусно сложенный платок. Волосы редеют, но сохранились. Ни брюшка, ни второго подбородка. И все же, если взглянуть глубже? Хм. Донна смотрит на руки. Руки всегда выдают возраст. — Восемьдесят? — решается она. И видит, как паруса Ибрагима опадают, теряя ветер. — Да, угадали. Но я выгляжу моложе. Я выгляжу на семьдесят четыре. Все подтвердят. А все дело в пилатесе. — А вы что о себе расскажете, Джойс? — обращается Донна к четвертой в компании — маленькой седой женщине в лавандовой блузке и сиреневом кардигане. Та сидит с совершенно счастливым видом, упиваясь разговором. Рот на замке, зато глаза сияют. Как притихшая птичка, высматривающая, не блеснет ли что на солнце. — Я? — отзывается Джойс. — Мне и сказать нечего. Была медсестрой, потом мамой и снова медсестрой. Боюсь, ничего интересного. Элизабет коротко фыркает. — Вы ей не верьте, констебль де Фрейтас. Джойс из тех, кто доводит дело до конца. — Просто я дисциплинированная, — говорит Джойс. — Это теперь немодно. Если я сказала, что буду ходить на зумбу, значит, пойду на зумбу. Такая уж я есть. Интересный человек в нашей семье — моя дочка. Она заведует хедж-фондом, если вы представляете, что это такое. — Вообще-то не представляю, — признается Донна. — И я, — соглашается Джойс. — Зумба была до пилатеса, — говорит Ибрагим. — Я считаю, совмещать их не стоит. Для основных групп мышц это противоестественно. На протяжении всего ланча Донну глодал один вопрос. — Можно мне спросить? Я понимаю, что все вы живете в Куперсчейзе, но как вышло, что вы четверо стали друзьями? — Друзьями? — кажется, Элизабет смешно. — О, дорогая, мы не друзья. Рон хихикает. — Господи, любовь моя, какие мы друзья! Тебе долить, Лиз? Элизабет кивает, и Рон подливает вина. Пошла в ход вторая бутылка. Часы показывают 12:15. Ибрагим поддерживает. — Не думаю, что здесь подходит слово «друзья». Мы не стали бы просто так общаться, у нас очень разные интересы. Рон мне, пожалуй, нравится, но с ним бывает трудно. Рон кивает. — Еще как трудно! — А у Элизабет слишком обескураживающие манеры. Элизабет кивает. — Боюсь, что так и есть. Я всегда была не на всякий вкус. Еще со школьных лет. — Джойс мне нравится. Думаю, Джойс нам всем нравится, — говорит Ибрагим. Рон с Элизабет снова кивают. — Спасибо, конечно. — Джойс гоняет горошины по тарелке. — Вам не кажется, что пора бы уже кому-то изобрести плоский горошек? Озадаченная Донна пытается разобраться. — Но если вы не друзья, то кто же? Донна видит, как Джойс, подняв глаза, качает головой и оглядывает остальных — совершено невероятное собрание. — Ну, — говорит Джойс, — во-первых, мы, конечно, друзья, просто до них немножко с запозданием доходит. И во-вторых, констебль де Фрейтас, если в приглашении это не прозвучало, так только по моей оплошности. Мы — Клуб убийств по четвергам. У Элизабет от красного вина стеклянно блестят глаза; Рон почесывает татуировку «Вест Хэм» на шее, а Ибрагим полирует и без того блестящую запонку. Ресторан понемногу заполняется, и Донна — не первая из посетителей Куперсчейза — думает, что это не худшее место для жизни. Она убить готова за стаканчик вина и свободный день. — А еще я каждый день плаваю, — заключает Ибрагим. — Чтобы сохранить упругость кожи. Куда она попала?