* * * Надежда проснулась оттого, что кто-то тихо разговаривал рядом. – И вот иду это я вечером, темнеет уже, а Мани моей нет как нет. Такая была прохиндейка, все время норовила отвязаться. Уж как ее к колышку ни притачаешь, а сосед у меня моряком раньше был, научил узлы морские вязать, – так и то Маня узлы те размотает и в лес убежит. И чего ей в том лесу надо было? Искала, в общем, приключений на свою голову… Или не на голову, а… «Какая Маня? – подумала Надежда. – Почему Маня? Кто это вообще разговаривает? Телевизор, что ли? Так у меня в спальне телевизора нет…» Она пошевелилась и открыла глаза. Точнее, попыталась открыть. Не получилось. Левый глаз вообще залип намертво, а правый после долгих усилий приоткрылся на маленькую щелочку, дальше веко не поднималось. И сквозь эту щелочку Надежда увидела какую-то белую стену, а потом что-то прозрачное в полоску. – Вера, открой окно, что-то душно стало! – послышался тот же незнакомый голос. Тотчас чья-то тень проплыла мимо, потом послышался скрип, и Надеждино лицо ощутило поток свежего ветерка. «Значит, это окно, – догадалась она, – а на нем жалюзи». – Так-то лучше, – снова заговорил тот же человек. – Тепло сегодня, прямо как летом. Хоть подышим… «Но это не мое окно, – заволновалась Надежда, – у меня не жалюзи, а занавески. И карниз другой. Где я?» Она снова попыталась открыть левый глаз, чтобы увеличить обзор. Не получилось. Тогда она решила помочь глазу рукой, но левая рука оказалась к чему-то привязана и никак не хотела подниматься. Надежда потрясла головой, отчего та взорвалась болью, да такой сильной, что Надежда застонала. И неожиданно стало легче. В голове прояснилось, правый глаз открылся как следует, а левый – наполовину. И Надежда увидела над собой потолок. Чистый, недавно побеленный, но, несомненно, не тот, что был в ее спальне. У нее подвесной, и люстра красивая, а здесь обычный плафон. – Гляди-ка, – снова послышался голос, – кажись, в себя пришла. Заворочалась, точно как моя Нюська в хлеву. Рассказывала я тебе про Нюську? Ух и умная была – страшное дело! Как зарезали ее, очень я переживала… Надежда с трудом повернула голову и увидела на соседней кровати грузную старуху. Седые волосы были аккуратно заплетены в тоненькую косицу, из-под клочковатых бровей бойко смотрели маленькие внимательные глазки. – Очнулась? – спросила старуха. – Вот и ладненько, вот и хорошо. Вера, кликни-ка доктора или сестричку. Хотя эта егоза Светка и так прибежит, когда капельница кончится. И Надежда наконец поняла, отчего так неудобно лежать: в левой руке капельница. Тут в поле ее зрения появилась женщина в махровом халате. Все темечко и половину лба у нее закрывала повязка. «Шапочка Гиппократа», – вспомнила Надежда школьные уроки гражданской обороны. Физрук тогда показывал, как делать эту повязку на ее подружке Алке Тимофеевой. Мальчишек он отставил сразу – вертеться будут, у остальных девчонок были косы, а Алка назло родителям сделала короткую стрижку. – С возвращением, Ира, – улыбнулась женщина. – Скоро на поправку пойдете. – Но я не… – начала Надежда, но женщина уже выглянула за дверь, откуда послышался ее крик: – Алексей Степаныч, Муравьева очнулась! «Почему Муравьева?» – удивилась Надежда, но сказать ничего не успела, так как в палату в сопровождении медсестры вкатился колобком низенький толстенький мужчина лет шестидесяти, в белом накрахмаленном халате, с трудом сходящемся на круглом животе, с маленькой седой бородкой и ясными голубыми глазами. При его появлении Надеждины соседки по палате засияли, даже грузная старуха приподнялась на койке и проговорила радостно: – Здрасте, Алексей Степаныч! – Как живем, красавицы? – осведомился доктор, оглядывая палату. – Вы, я вижу, идете на поправку! – улыбнулся он женщине в шапочке Гиппократа, а потом подошел к Надежде. Медсестра подставила ему стул, он опустился на него, сцепил руки перед грудью, точнее перед животом, и проговорил: – Это доктор, это доктор, добрый доктор Айболит! Ну, здравствуйте, дорогая Ирина Павловна! Давайте знакомиться. Ваше имя мы оба знаем, а я не доктор Айболит, как меня здесь некоторые называют, а Алексей Степанович, заведующий отделением. Нам с вами предстоит близкое общение. – Почему… – невнятно проговорила Надежда. Она хотела спросить, почему доктор называет ее Ириной Павловной, но язык с трудом ворочался во рту, и произнести такую длинную фразу она не смогла. Доктор же понял ее вопрос по-своему. – Почему нам предстоит близкое общение? – переспросил он. – Потому, милая, что у вас черепно-мозговая травма, а с этим не шутят! Мы с вами будем лечиться, лечиться и лечиться! Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит! А для начала постараемся поставить диагноз. Если бы у нас в больнице был томограф, я сказал бы что-то более определенное, но его нет, так что я могу судить только по вашему внешнему виду и по косвенным признакам… Давайте, милая, немножко поработаем. Я понимаю, что вас клонит в сон – мы вам кое-что ввели, чтобы вы не волновались, но сейчас я хочу, чтобы вы со мной пообщались… Для начала скажите, сколько пальцев вы видите? Он показал Надежде два пальца. Надежда о таком тесте слышала не раз и сама его применяла на практике, когда подруга Алка свалилась с табурета и ударилась головой о батарею. Алка тогда с негодованием оттолкнула ее руку – у нее, дескать, голова и не такое выдержит, так что сама пальцы считай. Так, кстати, и оказалось. Поэтому сейчас Надежда слабо улыбнулась и проговорила довольно внятно: – Два пальца, доктор. Алексей Степанович засиял, как будто выиграл в лотерею, и потер ручки: – Отлично, милая, отлично! А теперь следите за моим пальцем, но не вертите головой. Об этом он мог и не предупреждать, Надежда вертеть головой не могла при всем желании, каждое случайное движение отдавалось в ее голове взрывом боли. Поэтому она послушно следила глазами за толстым пальцем доктора. И опять он ужасно обрадовался. Достав из кармана халата маленький фонарик, он посветил Надежде в глаза, приговаривая при этом: – Вот откуда-то летит маленький комарик, и в руке его горит маленький фонарик… То, что он увидел, опять очень его обрадовало, он спрятал фонарик и повернулся к сестре, которая стояла рядом, послушно ожидая распоряжений. Достав из кармана разграфленный листок, он повел по нему кончиком карандаша. – Вот это увеличим до ста пятидесяти… вот это, наоборот, убавим до сорока. А это вообще отменим, это не нужно. Затем доктор снова повернулся к Надежде и жизнерадостно проговорил: – Все будет хорошо, милая Ирина Павловна, и вы будете как новенькая! То-то рада, то-то рада вся звериная семья! А теперь скажите мне, милая, что последнее вы помните? – Помню, как вышла из дома… – неуверенно сказала Надежда. – Ну что ж, неплохо, совсем неплохо… А что было дальше – не помните? – Нет, дальше не помню… – Ну что ж, значит, будем лечиться, лечиться и лечиться… – Доктор встал со стула и выкатился из палаты. – Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… – проговорила вслед ему Надежда. После ухода врача к ней в полном объеме вернулся дар речи. – Он прекрасный врач! – воскликнула соседка с повязкой на голове, молитвенно сложив руки. – Сколько людей спас! Скольким здоровье вернул! – Это хорошо, – отозвалась Надежда. – Не пойму только, почему он меня называет Ириной Павловной. – А как же он должен тебя называть? – Соседка подозрительно взглянула на нее. – Ты же и есть Ирина Павловна, Ирина Павловна Муравьева! Вон у тебя и табличка на кровати висит, на всякий случай, чтобы не ошибиться… – Табличка? – Надежда покосилась на изножье кровати. Там действительно висела какая-то картонная табличка, но для того, чтобы прочесть, что на ней написано, нужно было встать, а к этому Надежда была не готова. – Если на клетке слона ты видишь надпись: «Буйвол», не верь глазам своим! Тетка в повязке и грузная старуха переглянулись, но вслух ничего не сказали. Вскоре после ухода доктора пришла медсестра и убрала капельницу, после чего Надежда смогла сесть на кровати. – Ну, – весело сказала грузная старуха, – давай знакомиться. Меня зовут Мария Ивановна, а это вон Вера. А ты, стало быть, Ира, Ирина. Ничего, что я без отчества? Могу, конечно, и Ириной Павловной звать. Некоторые привыкли по отчеству… «Вовсе я не Ирина Павловна, а Надежда Николаевна, – в панике подумала Надежда. – Надежда Николаевна Лебедева. Но что же это все значит?» – А как я здесь очутилась? – спросила она. – Не помнишь? – прищурилась старуха. – Не помню, – ответила Надежда чистую правду. – Авария была на шоссе, рейсовый автобус перевернулся, на молоковоз налетел. Ну, смертельных исходов не было, а пострадавших по больницам распихали. Тебя сюда, на неврологию, на хирургии трое лежат. А уж куда и откуда ты ехала, сама думай. Надежда покачала головой, которая была пуста, как тыква на Хэллоуин. – Не напрягайся, Ира, – сказала вторая женщина, которую представили Верой. – Доктор сказал: память сама вернется, нужно только время. Ты сутки без сознания была, шутка ли… – А как узнали, кто я? Я ведь не могла сказать, я же была без сознания… – Да как же! – удивилась Мария Ивановна. – По паспорту. Паспорт у тебя с собой был, вот и узнали. Муравьева Ирина Павловна, обычная фамилия. Неужели не помнишь? «Я – Лебедева», – подумала Надежда, но уверенность в этом факте была несколько поколеблена.