И тут я слетаю с катушек. Я склоняюсь над клавиатурой, рискуя залить ее слезами и вывести из строя компьютер Альберто, но мне наплевать. Я представляю, как Мерит печатает этот текст на своем лэптопе, а свет от экрана падает ей на лицо. Я уже и не припомню, когда она в последний раз называла меня мамочкой, но хорошо помню, как она впервые назвала меня мамой. Когда Мерит была в четвертом классе, я однажды забирала ее после школы вместе с подругой, которую дочь пригласила к нам в гости. До того раза Мерит всегда брала меня за руку на пешеходном переходе, словно боялась самостоятельно перейти улицу. Но в тот день, когда я взяла Мерит за руку на парковке, дочь смущенно отдернула руку со словами: «Мама, я уже не ребенок». Но вот только в реальной жизни все обстоит по-другому. Она останется для меня ребенком, даже тогда, когда у нее будут свои дети. Я никогда не перестану печься о ее безопасности. Хотя я не могу этого делать, находясь на другом конце света. В последнем письме от Мерит вообще не было текста. Только отсканированная фотография нас вдвоем. Я даже не знаю, где Мерит ее откопала – скорее всего, в каком-нибудь альбоме в коробке на чердаке. На фото Мерит, которой, должно быть, годика два, не больше, стоит возле меня на пляже. Дочь смотрит на небо, в руках у нее морская звезда. «Она что, упала?» – спросила Мерит за секунду до того, как Брайан сделал фото. Помню, как ощутила тогда мамино присутствие где-то рядом, и если внимательно присмотреться к снимку, то можно увидеть в небе гало, немного напоминающее привидение. Не исключено, что Мерит оказалась права насчет морской звезды. Тогда я была готова положить к ногам дочери и небо, и землю. Впрочем, я и сейчас готова. И вот наконец, сделав глубокий вдох, я открываю сообщения от Брайана – от старых до самых свежих. Ты где? Дон, я серьезно. Возможно, ты считаешь достаточным послать мне какую-то загадочную хрень собачью насчет того, что ты в порядке, но нуждаешься в личном пространстве и времени и так далее. Тем не менее, Дон, если честно, все это теперь касается не только лично тебя. И через день. Я совсем не то имел в виду. Я был зол. Беру свои слова назад. Уже после. Я тут все думаю, что, быть может, ты чего-то от меня ждешь, и если ты действительно чего-то от меня ждешь, то, скорее всего, извинений. Хорошо, я извиняюсь. А еще мне грустно. И непонятно. И очень страшно. Скажи, ты мне лгала, когда говорила, что любишь меня? Затем несколько дней вообще не было сообщений, и вот, наконец, последнее: Я знаю, ты думаешь, будто я тебя не слышу и живу в своем собственном мире, но ты ошибаешься. Я тебя слышу. И я очень много думал над тем, что ты сказала перед отъездом: что иногда прошлое имеет куда большее значение, чем настоящее. Но, согласно гипотезе, прошлое не может значить больше, чем будущее. Поскольку в противном случае с чисто научной точки зрения мы бы не эволюционировали, а, наоборот, регрессировали. Послушай, я не умею красиво говорить. И не замечаю, когда что-то идет не так. Но одно я знаю наверняка: твое векторное состояние и мое векторное состояние неразрывно связаны: |я> = |мы> Квантовое состояние моего я – это мы. Пожалуйста, Дон. Возвращайся домой. Мои руки зависают над клавиатурой. В первую очередь я отвечаю Мерит. Я безумно по тебе скучаю. Делаю паузу, мучимая сомнениями. Мерит, я уехала не из-за тебя, но возвращаюсь домой только ради тебя. После чего пишу Кайрану три коротких слова: Я в порядке. Посылаю письмо социальному работнику из хосписа с вопросом о своей клиентке. И наконец отправляю письмо Брайану. Я печатаю: Мне очень жаль. Но затем удаляю текст. Мне не жаль. Я печатаю: Я не хотела причинить тебе боль. Но это звучит как прощание, и я снова стираю текст. Мне нечего сказать, поэтому я отвечаю на вопрос, который задал Брайан. Я не лгала, когда говорила, что люблю тебя. Итак, я нажимаю на кнопку «Отправить» и смотрю, как слова улетают с экрана. И при этом думаю: «Но я и не сказала тебе всей правды». Я уезжала из Египта в 2003 году в разгар бури в пустыне, которую древние египтяне называли neshni. Уайетт повез меня в Каир через дикую – бампер к бамперу – пробку. Лужи на шоссе превратились в озера, автомобили буквально плыли рядом с кричащими ослами, которые пытались протащить повозки через непролазную грязь. Вокруг было полно брошенных автомобилей: водители вылезали из машин, чтобы поорать друг на друга под проливным дождем. Меня подташнивало от горя и страха, пришлось даже оставить в окне небольшую щелочку. – Мне следовало поехать вместе с тобой, – пробормотал Уайетт, вглядываясь в пелену дождя. Но мы оба знали, что наши отношения еще слишком сырые и неустоявшиеся. Если бы Уайетт поехал со мной, это придало бы нам некий статус в опережение графика, ведь мы встречались всего несколько недель, что было бы чистой воды безумием. Наш роман случился неожиданно и развивался весьма интенсивно, совсем как сегодняшняя буря. Мой мозг уже начал машинально делить все события на «до» и «после». Даже сейчас, сидя рядом с Уайеттом настолько близко, что видела щетину на его щеках, я думала о своей матери, лежащей на чужой кровати, о том, что ей моют голову и протирают тело чужие люди. А еще я думала о том, как странно устроена жизнь: то, что родители делали для нас в детстве, мы делаем для них в старости. Количество дорожно-транспортных происшествий растянуло нашу поездку в аэропорт, заставив выбирать окружные пути. – Я могу опоздать на рейс, – бормочу я, глядя на часы. – Иншаллах! – отвечает Уайетт. На все воля Божья. Несмотря на то что силы природы явно сговорились оставить меня в Египте, мы наконец припарковались у входа в аэропорт. Однако ни я, ни Уайетт не сделали попытки выйти из автомобиля. Перед ветровым стеклом мужчина в желтом сигнальном жилете дико размахивал руками, призывая нас не задерживать движение. Я посмотрела Уайетту в глаза и, как бы предупреждая его вопрос, сказала: – Со мной все будет отлично.