Итак, меньше чем через час после моего ухода из дому я вернулась туда, и Брайан попросил прощения. Брайан приблизился ко мне, словно к дикому животному или к человеку, мир которого рухнул у него на глазах. Сказал, что решил, будто я ушла навсегда. Я поднялась в комнату Мерит, подоткнула ее одеяло и сделала вид, что никуда не уезжала. Но я уехала. За все прошедшее с тех пор время я так и не призналась Брайану, куда я ехала, пока меня не остановила Мерит. В аэропорт. За все прошедшее с тех пор время я так и не призналась Брайану, почему уехала. Он решил, я была в шоке после его рассказа о Гите. Я действительно была в шоке. Но отнюдь не из-за Брайана. Когда он исповедовался, когда ждал от меня взрыва ярости, или отпущения грехов, или чего-то среднего… я вовсе не разозлилась. И не чувствовала себя обиженной. Я практически ничего не чувствовала. И это пугало меня до чертиков даже больше, чем измена, больше, чем осознание того, что я, быть может, ошибочно приняла комфорт за любовь. Поэтому я сделала то, что делала всегда, когда все остальное теряло смысл: я убежала. Не пошли Мерит того сообщения, не вмешайся тогда Вселенная, я бы села на самолет. Три недели назад мне казалось, что я хочу убежать от Брайана. Хотя, возможно, я, сама того не подозревая, бежала не от кого-то, а к кому-то. Прилетев в Англию, я понимаю, что потеряла день. Я поднялась на борт самолета рано утром, но к тому моменту, как самолет приземляется в Лондоне, солнце уже садится, на дорогах плотный поток транспорта, люди возвращаются с работы. Свет фар превращается в сияющую змею, похожую на бенгальские огни, которыми Мерит размахивала, чтобы я могла отыскать ее в темноте по тянущемуся за ней огненному следу. Мерит. Автобус высаживает меня в центре Ричмонда. У меня есть адрес Тана Бернара – спасибо Интернету, – но я слишком поздно понимаю, что в моем сотовом нет международного роуминга. Итак, я захожу в паб, где компания мужчин и женщин, похожих на офисных работников, пьет пиво и угадывает ответы на вопросы викторины на экране телевизора за барной стойкой. Заказав эль и пирог с мясом, я спрашиваю, как найти нужный адрес. У меня такое чувство, будто я оказалась в другой временно́й шкале. Будто эта версия Дон вполне могла бы стать своей в буйной толпе гуляк и тоже пыталась бы вспомнить имена главных героев сериала «Трое – это компания». Я вполне могла бы переехать сюда после аспирантуры и преподавать в Кембридже. За исключением того, что другая я не стала бы сидеть на табурете в пабе, ощущая зияющую пустоту там, где некогда находились нравственные принципы. – Еще одну, дорогуша? – спрашивает бармен, кивая на мой пустой стакан. Конечно, я могла бы сидеть здесь всю ночь, оттягивая неизбежное. Но завтра утром у меня обратный рейс до Бостона, где придется научиться быть храброй, чтобы разгребать проблемы, которые я создала собственными руками. Я иду по берегу Темзы, а затем через чудесный парк, где мимо меня проносятся любители бега трусцой, всецело поглощенные музыкой в наушниках. Остановившись, я глажу собаку в бандане с британским флагом. И вот наконец оказываюсь перед таунхаусом, где живет Тан Бернар. Дом из красного кирпича, с коваными викторианскими воротами. Вытянув шею, я пытаюсь разглядеть здание до третьего этажа. Дом узкий, комнаты не просторные, а явно тесные. Из окон льется желтый свет, похожий на кошачьи глаза. – Вин, я делаю это ради тебя, – шепчу я. Письмо может стать началом всего, успокаиваю я себя. В Египте существует множество оригинальных мифов, и, в частности, согласно мемфисскому, Птах с помощью божественных слов сотворил жизнь, а иероглифы стали Вселенной. Вытащив из сумки свернутую картину, я открываю ворота и поднимаюсь на низкое крыльцо. Здесь нет почтового ящика, лишь узкая щель в двери. Я собираюсь просунуть холст в щель, но мое внимание привлекает какое-то движение. В широком двойном окне справа от двери я вижу женщину с блюдом жареного цыпленка в руках. Женщина ставит блюдо на обеденный стол. Это могло бы стать другой временно́й шкалой Вин. Она вполне могла бы оказаться здесь, стряпая обед. Созывая домочадцев к столу. Здоровая. Живая. Женщина очень красивая. Выше, чем Вин, правда, не такая изящная. У женщины сильные плечи, крутые бедра, приятные округлости. Я вижу, как в комнату вбегает мальчик подросткового возраста, хватает с блюда ножку цыпленка и начинает есть. Женщина отчитывает мальчишку, но тот с беспечной ухмылкой садится за стол. К мальчику присоединяется девочка на несколько лет моложе его. Увлеченно печатая что-то в телефоне, она плюхается на стул. – Я могу вам чем-то помочь? Развернувшись, я оказываюсь лицом к лицу с Таном Бернаром. Долговязый и тощий, он затянут в яркий спандекс, как заядлый велосипедист. В одной руке у Тана шлем, второй он вытирает вспотевшую лысину. У него легкий акцент, звук «п» в слове «помочь» взлетает ввысь, точно гелиевый шарик. Мысленно я пытаюсь сделать моментальный снимок, чтобы рассказать Вин, но потом вспоминаю, что, скорее всего, ее уже нет в живых. Впервые за все это время у меня возникает вопрос: порядочно ли со стороны Вин распространять на других собственную неудовлетворенность, точно инфекционное заболевание? Я всецело сосредоточилась на том, чтобы помочь Вин пройти весь цикл, и мне даже в голову не пришло, что тем самым я могу нарушить спокойное течение чьей-то жизни. – Кажется… я ошиблась адресом, – лепечу я, протискиваясь мимо мужчины к воротам. Я иду не оглядываясь, сердце колотится как сумасшедшее. Пройдя четыре квартала, я замедляю шаг. Сажусь на поребрик и пытаюсь отдышаться. Звезды на небе укоризненно щурятся на меня. Я не могу этого сделать. Не могу меньше чем за двадцать четыре часа разрушить сразу две семьи. Я снова прохожу мимо викторианских ворот, прячась в складках темноты. Тан Бернар и члены его семьи за столом с обглоданным цыпленком и вылизанной тарелкой из-под пюре ведут разговор, который я, естественно, не слышу. Но в любом случае это не моя история и не мне ее заканчивать. Я не бронирую номер в отеле, а сажусь на автобус до Хитроу, а там останавливаюсь перед огромными информационными табло зоны отправления международных рейсов «Бритиш эйрвейз», пытаясь понять, где можно зарегистрироваться на рейс до Бостона. С паспортом в руке я медленно продвигаюсь вперед, пока не оказываюсь второй в очереди. Стоящая передо мной женщина одета в элегантный белый костюм – мне всегда хотелось путешествовать именно в таком, а не в футболке и штанах-карго. – Мадам, куда вы сегодня направляетесь? – с аристократическим британским акцентом спрашивает сотрудница авиакомпании за стойкой регистрации. – В Каир, – отвечает женщина. Сотрудница авиакомпании сканирует паспорт пассажирки, вводит данные в компьютер, взвешивает два места багажа и протягивает посадочный талон: – Посадка начинается через тридцать минут. Женщина вливается в очередь к рамкам секьюрити. – Следующий? – вызывает сотрудница; я делаю шаг вперед, протягиваю паспорт, она вводит мою фамилию в компьютер. – Мисс Эдельштейн. Вы направляетесь в Бостон? Я впиваюсь пальцами в ручку сумки: – Скажите, а я могу поменять билет? Моя мать, которая до самой смерти была страшно суеверной, перед дальней дорогой всегда заставляла нас с братом хором говорить: «Мы никуда не едем». Таким образом мама хотела обмануть дьявола. Не стану утверждать, будто верю в подобные вещи, но, так или иначе, перед отъездом я не выполнила ритуала – и вот, глядите, куда это меня завело. Выйти из здания каирского аэропорта в августе – все равно что ступить на поверхность солнца. Даже глубокой ночью жара, обрушивающаяся на тебя тяжелыми волнами, вонзается в кожу, точно нож. По позвоночнику течет струйка пота; к этому я оказываюсь не готова. Я в толпе снующих туда-сюда людей, среди которых помятая группа ошалевших туристов, подгоняемых к минивэну, и подросток, вытаскивающий из тележки на тротуар обтянутый прозрачной пленкой чемодан, и женщина, которая отчаянно борется с ветром, пытаясь удержать на голове шарф. Внезапно меня окружает группа мужчин. – Такси? – рявкают они. – Нужно такси? Невозможно скрыть тот факт, что я западная женщина: это с первого взгляда видно по моим рыжим волосам, штанам-карго и кроссовкам. Я киваю, ловлю взгляд одного из них: с густыми усами, в полосатой рубашке с длинным рукавом. Остальные таксисты тотчас же отваливают – чайки в поисках другой крошки. – У вас есть чемодан? Я качаю головой. Все мое имущество в сумке через плечо. – Американка? – замечает таксист и, когда я киваю, расплывается в белозубой улыбке. – Добро пожаловать на Аляску! Самолеты, поезда, такси. Дорога до Среднего Египта занимает несколько часов. Когда таксист поворачивает на юг, возвращая меня в Дейр-эль-Бершу, я снова смотрю в окно и в очередной раз поражаюсь красоте бездонного неба, зияющего над пустыней. Голубое небо расчерчено розовыми и оранжевыми полосами – предвестниками зарождающегося дня. Мне подмигивает припозднившаяся звезда, и ее тотчас же проглатывает восходящее солнце. Сотис. Сириус. Восход Сириуса знаменовал праздник разлива Нила в начале ахета, сезона обильного урожая и возрождения. В древние времена это происходило в июле, но за много лет ось земли успела сместиться, и вот однажды утром Сотис взошел в начале августа. На самом деле именно сегодня. И выглядит Сотис совсем как тысячи лет назад, когда воды Нила в очередной раз широко разлились, и древние египтяне собрались на праздник, и кто-то из них оставил на скале дипинто, которое тысячи лет спустя обнаружили два аспиранта. Я смотрю на точку, где исчезла звезда, – веснушка на розовой щеке горизонта. И так же как древние египтяне, вижу в этом некий знак. Из Каира в Бостон В моем календаре очень много умерших людей. Услышав звон будильника, я выуживаю телефон из кармана штанов-карго. С этой разницей во времени я совсем забыла выключить напоминалку. Еще не вполне очухавшись ото сна, я открываю сегодняшнее число и читаю имена: Айрис Вейл. Ким Ын Э. Алан Розенфельдт. Марлон Дженсен. Я закрываю глаза и делаю то, что делаю каждый день в эту минуту: вспоминаю ушедших в мир иной. Они были моими клиентами. А теперь стали историями, которые я должна сохранить. В моем ряду все спят. Я убираю телефон в карман штанов и осторожно, стараясь не разбудить, переползаю через женщину справа – йога для авиапассажиров, – чтобы пройти в туалет в хвосте самолета. Попав в туалет, я сморкаюсь и смотрю на себя в зеркало. Беру пригоршню бумажных салфеток и открываю дверь, собираясь вернуться на место, но вижу, что крошечная кухонька забита бортпроводниками. Они стоят вплотную друг к другу, чем-то напоминая насупленную бровь. При моем появлении они сразу замолкают.