Бет быстро поняла, что Лили с отцом ненавидят друг друга. Поневоле. Под Рождество затаенные чувства всех в доме делались слишком глубокими и опасными, а для выживания ей необходимы были и отец, и Лили. Она не могла позволить себе потерять ни того ни другого, поэтому старалась угодить обоим. Она не говорила о Лили в присутствии Джулиана – зная, что иначе он просто встанет и выйдет из комнаты. Однажды Бет попыталась их помирить и сказала Лили, что на самом деле он добрый. Лили посмотрела в ответ пустым, равнодушным взглядом. – Твой отец бросил бы меня умирать на улице, как бездомную собаку. Но он не может и от этого очень злится. Больше Бет его не упоминала. Иногда в рождественские праздники Мариана уезжала из дома вслед за мужем, и девочки играли одни. В год, когда в гостиной установили телевизор, Бет и Лили посмотрели в Рождество «Три моих сына», «Бонанзу» и «Зачарованных». На лужайке за домом они устраивали состязания, кто лучше пройдется колесом, и Лили всегда останавливалась ближе к обрыву, чем Бет. Независимо от того, насколько близко к обрыву подходила Бет – в этом-то и был смысл соревнования, – Лили всегда оказывалась еще ближе. Ее кеды касались земли у его самого края. Все состязания проходили одинаково: Лили настаивала, Бет тряслась от страха, но со временем научилась с ним справляться. Иногда на Рождество Мариана оставалась дома. Она пыталась играть с ними в настольные игры и печь печенье – раньше, когда Бет была одна, такого не случалось. Мариана делала вид, что Рождество – это весело и здорово. Она читала им книжки, по большей части для совсем маленьких, но Бет и Лили все равно слушали. Сама придумывала игры. – Давным-давно жили две маленькие девочки, – говорила она. – Их похитила злая колдунья, которая хотела их съесть, но одна из девочек была горькая, а другая сладкая. Как вы думаете, кто какая? Естественно, Бет всегда хотела быть сладкой девочкой. Но какой бы сладкой она ни была, Мариана никогда не играла в эти игры без Лили. Мариана ни разу не рассказала историю до конца, но Бет знала, что съедят именно сладкую девочку. Горькая останется в живых. Лили была лучшей подругой Бет. Точнее, единственной. Бет не нуждалась больше ни в ком, потому что Лили знала все. Лили узнала о сексе раньше Бет; она знала, что такое смерть, она знала, какие взрослые глупы, а каких стоит послушать. Знала, как вести себя с другими детьми в школе. Она научила Бет, когда нужно драться, когда подлизываться, когда флиртовать – даже с другими девочками. – Это легко, – сказала Лили, когда Бет описала одну из своих одноклассниц. – Сделай вид, что она тебе нравится, и ты получишь все, что захочешь. – Она мне не нравится, – возразила Бет. – Полюби ее на тридцать секунд. Улыбнись ей так, словно ты мальчик. – Лили прищелкнула пальцами. – И она сделает все, что ты скажешь. Это сработало. Как все, чему Лили учила Бет. К тому времени, когда Бет исполнилось десять лет, несколько мальчишек из ее класса уже обращали на нее внимание. Она была рослой, с длинными рыжими волосами и большими глазами. Мальчишки загоняли ее в угол на игровой площадке, щипали, толкали и обзывались. Пытались повалить на землю. – Это потому, что ты хорошенькая, – ответила Лили, которой было двенадцать, на жалобу Бет. – Привыкай. – Быть девочкой – отвратительно, – сказала Бет, швыряя свою любимую куклу на пол. Год назад она убрала в коробку большую часть своих кукол, но эту оставила, потому что очень любила. Теперь она от нее избавится. – Ненавижу. Быть девочкой – это ужасно. Лили посмотрела на нее с тем равнодушием, которое иногда появлялось в ее глазах. Как будто не чувствовала ровным счетом ничего: ни радости, ни печали – вообще ничего. – Быть девочкой – лучше всего, – ответила она, – никто никогда не поверит, что ты сделала что-то плохое. Всем кажется, что ты ни на что не способна, а значит, можно делать все что угодно. Я тебе покажу. Той ночью они выскользнули из дома и пошли в школу; снег скрипел под их ботинками. Школьным мелком Бет они написали ругательства на стене школы – слова, которые Бет знала, но никогда не произносила вслух. Они написали их большими неровными буквами, чтобы не было похоже на аккуратный девчоночий почерк. Вернувшись в школу после каникул, Бет обнаружила, что всех мальчиков спрашивали насчет ругательств на стене, и у двух из-за этого случились неприятности. Девочкам вопросов никто не задавал. Бет чувствовала некоторую неловкость. Но она знала, что сказала бы Лили: поделом им – нечего было к ней приставать. Лили оказалась права. Ее уроки Бет усваивала быстро. В то Рождество, когда Бет было двенадцать, а Лили четырнадцать, Мариана осталась дома. Они играли в «Змеи и лестницы», игру, из которой девочки давно выросли. Мариана пила, и под конец игры язык у нее заплетался. Потом она, пьяная, улеглась на диван. Девочки помогли ей подняться наверх, уложили в кровать, и она мгновенно заснула. В полутемной спальне, в окно которой стучал дождь со снегом, Лили смотрела на Мариану, раскинувшуюся на подушках. А Бет тем временем разглядывала лицо и глаза Лили. Нос и подбородок в точности как у Марианы. В глубине души она всегда это знала. Даже когда не понимала, откуда берутся дети, когда не осознавала сложных и враждебных отношений родителей. Бет и теперь не понимала всего, но о многом догадалась. – Твои родители не умерли, правда? – Бет говорила тихо, чтобы не разбудить Мариану. – Нет. – Лили не поднимала глаз. – Не умерли. Твоя мать тебе соврала. – Наша мать. Эти слова нависли над ними обеими, такие важные, меняющие все. Бет едва сдерживала переполнявшие ее чувства: волнение, страх, вину, стыд. Но потом Лили посмотрела на нее, и Бет не увидела в ее глазах ничего. Опять все тот же пустой, ничего не выражающий взгляд. – Она не хотела, чтобы ты знала, – сказала Лили. – Она привозит меня сюда каждое Рождество, потому что не может примириться с тем, что меня бросила. Это для нее невыносимо. И она привозит меня снова и снова. – А мой отец? – Бет с трудом выговорила эти слова. – Мне он не отец, – бесстрастно ответила Лили. – Кто мой, я не знаю. Не знаю, где он. Скорее всего, он жив. Не знаю, что произошло между ними и почему. Но собираюсь выяснить. – Может, она когда-нибудь нам расскажет, – предположила Бет. Но, посмотрев на женщину с разметавшимися по подушке волосами, обе поняли, что на это можно не надеяться. Мариана так глубоко спрятала воспоминания о случившемся, что, возможно, заставила себя забыть о них. – Она не его. – Лили имела в виду Джулиана. – Она моя. Нет, моя, подумала Бет. Я настоящая дочь, которую она родила после замужества, я – хорошая девочка. Сладкая. Но она уже понимала, что проиграла эту битву. Вне всякого сомнения, Мариана принадлежала не Бет. А горькой девочке, той, которую не съедят. – Что будем делать? – спросила она Лили, единоутробную сестру, не кузину и не дочь подруги, как теперь называла ее Мариана в разговорах со взрослыми. Если кто-то из взрослых и подозревал правду, они были слишком вежливы, чтобы об этом говорить. – По-прежнему не подавать вида, что знаем? Лили протянула руку и провела пальцем по лицу Марианы. Бет подавила желание отбросить ее руку, запретить Лили прикасаться к ее матери. – Сейчас это не имеет значения, – ответила Лили. – Я намерена добиться того, чего хочу. Всего, чего хочу. – А чего ты хочешь? Жить здесь? Быть настоящей дочерью? Бет не знала, возможно ли это и входит ли в планы Лили. Ведь тогда придется делить дом с Джулианом. – Много чего. – Лили оглянулась. – Например, этот дом. Бет понятия не имела, каким образом четырнадцатилетняя Лили может получить их дом, но не стала об этом говорить. – Я его ненавижу. – Это потому, что ты его не понимаешь. – Он уродливый. – Чудовище, которого не должно было существовать, – сказала Лили. – И он об этом знает. В точности как я. – Ты не можешь владеть домом, – осторожно возразила Бет, не желая злить сестру. – Ты слишком маленькая. – Это пройдет. – Лили посмотрела на Бет. По-настоящему, впервые за долгое время. – А чего хочешь ты? Я хочу, чтобы ты отстала от моей матери, подумала она. Чтобы ты уехала и больше не возвращалась. На самом деле нет. Бет просто боялась. Без Лили ей станет совсем одиноко и неуютно. Ей нужна Лили, как нужны Джулиан и Мариана. Бет нужно прожить следующий день, следующий год, и для этого ей нужны все трое. Но больше всего Лили. Поэтому она сказала единственное, что могло сработать, единственное, на что поддастся ее единоутробная сестра. Что привлечет Лили на ее сторону. – Я хочу быть такой, как ты, – сказала она. Долю секунды она сомневалась, что Лили ей поверила. А потом сестра улыбнулась. Глава 30 Декабрь 1968 БЕТ Когда Бет было четырнадцать, Лили явилась на Рождество с кровоподтеком на виске и бледнеющими желто-зелеными синяками на скуле. Мариана сделала вид, что ничего не заметила, но поздно ночью девочки слышали, как мать плачет в спальне, а Джулиан уговаривает ее перестать. Это моя вина, говорила Мариана. Это все моя вина. Лили не хотела это обсуждать, но Бет поняла: в доме приемных родителей что-то случилось. Синяки Лили вполне могла нарисовать, чтобы вызвать сочувствие, но эти были настоящими. В тот год она казалась необычно тихой, глаза были пусты, губы крепко сжаты. Удивительно, но в тот год Джулиан остался на Рождество дома – впервые после появления в доме Лили. Возможно, вид Лили, в синяках и дурном настроении, доставлял ему удовольствие, как будто она проиграла раунд в их бесконечном поединке. Они избегали друг друга и почти не разговаривали, но Бет видела, что взгляд Лили всегда следует за Джулианом, едва он появляется в поле ее зрения, и выражение ее глаз Бет не нравилось. В тот год пропал Дэвид. Он был кем-то вроде садовника. Летом за лужайками и садами ухаживала небольшая бригада рабочих, но зимой работал только Дэвид. Он приходил в конце каждого месяца и за несколько часов срезал высохшие однолетники, убирал с дорожек снег и лед, сгребал в кучи старые листья. Он должен был прийти через день после Рождества, но так и не появился. Через несколько дней стало ясно, что он пропал, но никто не знал, что с ним случилось. Может, внезапно уехал из города. Но он был всего лишь садовником, и, хотя его исчезновение оставалось загадкой, Джулиан и Мариана больше о нем не вспоминали. Лили уехала домой двадцать восьмого, и в тот раз Бет радовалась ее отъезду, радовалась, что больше не видит этого равнодушного взгляда. Дэвида нашли только в конце апреля – изломанное тело под скалой. Установить, сколько он там пролежал, было невозможно, но явно не меньше нескольких месяцев. Его смерть объявили самоубийством, но Бет грызли смутные сомнения. Лили… Она никогда не видела Лили рядом с Дэвидом, не видела, чтобы та смотрела на него или разговаривала с ним. Нет, это невозможно. Какая могла быть для этого причина? Никакой.