Чертов некромант оказался прав во всем. Меня нестерпимо ломало, и я готов был отдать все, лишь бы эта пытка прекратилась. Я уже перестал вспоминать о своей убежденности остаться похороненным, поскольку от нее теперь не осталось и призрачного отпечатка. Она просто бесследно испарилась, тщательно подтерев любые следы своего присутствия в моей голове. Сейчас я мог только ждать, когда же вновь смогу управлять Силой, чтобы трусливо попытаться сбежать от самого себя… Проклятье, как же не вовремя меня решили уничтожить… ну не могли подождать еще несколько минут, пока огонь как следует не поработает с моей плотью?! Если б я лежал в могиле, не имея другого выхода, то ничего иного кроме смирения мне бы не осталось. И меня бы даже не волновало мое подступающее сумасшествие. Ведь что бы там не творилось в моих мозгах, бежать я б не сумел. Судя по тому, какой гигантский объем энергии мой дар перевел на восстановление, чтобы ожить мне могло и не хватить того запаса, что был у меня после боя. Но чертов взрыв унес слишком много жизней, и энергия смерти со всей округи рванула ко мне, словно вода к горлышку воронки. И теперь все выглядело так, словно я сидел в темнице, держа при себе ключи от своей решетки. И какой толк от подобного заключения, если я уже почти убедил себя в том, что безопаснее для всех будет, если я сбегу отсюда? Ответа у меня не было. А пытка, тем временем, все продолжалась, не останавливаясь ни на мгновение, и у меня не было сил ни прекратить, ни терпеть ее. Я не мог даже заснуть, чтобы попытаться скоротать время, потому что организм давно избавился от этой потребности как от бесполезного архаизма. Дни и ночи для меня смазывались в нескончаемую череду болезненного бреда, уродливые картины которого непрестанно вспухали в моем воспаленном мозгу. К тому моменту когда Тьма впервые шевельнулась, подчиняясь моей воле, я уже не просто уступил отчаянью, я тонул в нем, я стал им. Оно затопило всю мою личность, не оставив ни единого светлого островка, на котором я мог бы утвердиться и выстоять. Так что возвращение Силы я не смог воспринять с ликованием. Это чувство к тому мигу во мне уже окончательно умерло. Некоторое время я еще попытался сопротивляться соблазну, надеясь воскресить свою былую убежденность и пробить ею броню иступляющего желания выбраться, но эту схватку я проигрывал вчистую. Мне кажется, я не продержался даже часа, как приказал своему дару распустить щупальца Тьмы в пространство. Мрак быстро заполонил мешок из толстого полиэтилена, в котором лежало мое тело, и по маленькой капле принялся просачиваться сквозь застегнутую молнию. Медленно, слишком медленно, но теперь у меня хотя бы появилась цель, и ужасные картины прошлого немного попустили мою психику, ослабив свою мертвую хватку. К тому моменту, когда я поднял первого мертвеца, мне показалось, что прошли сутки, а то и больше. Спрессованная земля и мешки сильно мешали работать с Силой, поэтому первым делом соседний труп, обретший свою вторую жизнь, расковырял гниющими пальцами сначала свой мешок, а затем и мой. Я все еще не мог пошевелиться, да и для зомби в толще земли это делать было крайне трудно. Но дело, по крайней мере, сдвинулось с мертвой точки. Сквозь дыру в мешке я мог выпустить гораздо больше Мрака, нежели через мелкие щели застежки. Поэтому количество мертвых, оказавшихся в моем подчинении, стало больше. Покойники барахтались, утрамбовывая землю и срывая кожу со своих тел, и вся наша братская могила заполнилась звуками шелестения толстого целлофана, шорохами, влажным чавканьем склизкой мертвой плоти и неопределенного скрежета. Тьма распростиралась все дальше, с каждым часом добираясь до новых погребенных, и все больше зомби приступали к работе. К тому моменту, когда я смогу двигаться, я хочу уйти отсюда, иначе из могилы выберется вовсе не Сергей Секирин, а дьявол знает что… *** Управлять мертвыми без ментальной связи оказалось во сто крат сложнее, чем легионерами. Если последних я всегда ощущал продолжением себя, то Кадавры, как их называл некромант, воспринимались больше обузой, нежели помощниками. Однако других мертвых мне было взять неоткуда, да я бы и не стал пытаться, потому что уже понял, насколько скользок и опасен этот путь. Не успеешь оглянуться, как ты уже катишься по отвесному склону, прямиком в пасти всех своих демонов, и затормозить это падение выше любых человеческих сил. Я продолжал раскидывать длинные щупальца Силы так далеко, как только мог. Земля, тела, мешки – я упорно толкал Тьму сквозь все преграды, отыскивая в них микроскопические поры. Миллиметр за миллиметром я двигался вглубь длинной траншеи, что заменила могилу мне и тысячам другим погибших в этой жуткой и бессмысленной войне. Подолгу я корпел над каждым встреченным телом, чтобы напитать его Силой и объяснить, что мне от него нужно. Расстояние и препятствия очень сильно мне в этом мешали, но я продолжал свое занятие с упорством Сизифа, только в отличие от него, у меня действительно были подвижки. Все больше мертвых приходили в движение и начинали ползти под землей, извиваясь и вкручиваясь в нее на кротовий манер, отгребая грунт себе за спину. Это было медленно, просто невероятно медленно, но это было хоть чем-то. В день покойники преодолевали едва ли больше десятка сантиметров, стирая свою плоть до костей, но зато там, где прошел один труп, второй проходил гораздо быстрее и легче. Я не знаю точно, сколько недель или месяцев у меня на это ушло, но к тому времени, когда полсотни собравшихся поблизости от меня мертвецов сумели разгрести в стороны землю и утрамбовать ее, я уже немного мог пошевелить руками. И теперь я понимал, какой ломкой пугал меня древний некромант. Ее можно было сравнить с ощущением, когда руки сильно замерзают на холоде. Когда пальцы онемевают настолько, что их даже невозможно свести вместе. Наверняка многие испытывали на себе подобные ощущения еще в детстве, когда возвращались домой с прогулки в одеревеневших от холода и льда варежках. А теперь представьте, что эти обмороженные руки сразу опустили под горячую воду. Знакомое ощущение окунания конечностей в горстку раскаленных углей? Боль и нестерпимое жжение, идущее изнутри, которое не прекращается, даже если их оттуда вынуть. А теперь помножьте это на бесконечность и раскиньте на все тело, и тогда, возможно, вам удастся осознать хотя бы малую часть тех мук, что испытывал я. Да, это было ужасно. Терпеть эту пытку оказалось выше моих сил. Она сводила с ума чище всего остального, что происходило в моей жизни. Но я почти радовался этой боли. Ощущать хоть что-то и быть способным пошевелить хотя бы пальцем, а не быть пленником, запертым в собственном теле, было поистине прекрасно. Вскоре зомби собрались вокруг меня на утрамбованном участке, где вполне можно было стоять, согнувшись в три погибели, и стали двигаться выше, к крышке бетонной плиты, которая перекрывала мне путь к свободе. К тому моменту, когда я уже готов был приказать трупам разорвать свое тело на миллион маленьких кусочков, лишь бы не чувствовать этой лютой ломки, мертвецы докопались до твердого серого раствора. Сперва я обрадовался, что вот уже сейчас поднимусь из недр земли и восстану из своей смрадной могилы, заполненной спертым воздухом и вонью недоразложившихся тел, но вскоре понял, что несколько тороплю события. Слаженные толчки почти полусотни мертвых не могли даже приподнять нашу импровизированную могильную плиту. Их спины трещали и хрустели, ломались кости, не выдерживающие адских нагрузок на которые просто не рассчитано человеческое тело. С треском рвались жилы и сухожилия, но моя воля все равно заставляла покойников пытаться снова и снова. Однако все, чего я смог добиться, это лишь то, что Кадавры все глубже утопали стопами в мягкой разрыхленной земле, а бетон даже не вздрагивал от их напора. Тогда я решил направить «кротов» перпендикулярно, чтобы добраться до стенок траншеи и попытаться прорыть там лаз за пределы неподъемного груза. Однако и тут меня ждал полный облом. Как оказалось, наша могила представляла собой забетонированный со всех сторон канал, и уж прогрызть эти неопределенной толщины стены не было никакой надежды… хотя, если у меня в запасе будет лишние десять-двадцать лет, то вполне вероятно, что я смогу проточить себе проход, стерев в лоскуты несколько сотен мертвецов. Но вот только в том и загвоздка, что времени у меня не было. Я быстрее лишусь рассудка, чем выберусь отсюда. Судьба снова повернулась ко мне задом, и мне не оставалось ничего другого, как размышлять, презрев свою боль. Возможно в дальнейшем это сильно скажется на моей личности, но ничего поделать было уже нельзя. Мне придется через это пройти. Итак, что мы имеем. Бетон. Много бетона со всех сторон, прорыть который может быть под силу только Измененным. Наверняка такие меры были приняты из-за того, что наше захоронение фонит радиацией, поэтому нас укутали со всех сторон, чтобы дожди не смывали эту невидимую смерть глубже в почву. А это значило, что выход у меня только один – через верх, который был перекрыт многотонной плитой, но которую хотя бы есть шанс оторвать от земли… Собрав еще несколько десятков мертвецов, я перебазировал весь отряд вместе с собой к ближайшей стенке траншеи. Приподнять хотя бы край плиты выглядело гораздо более реальным, чем стараться воздеть ее над землей всю целиком. Снова закипели приготовления. На этот раз я уложил самых поврежденных в процессе рытья Кадавров лицом вниз, а тех, кто еще не успел сильно пострадать, поставил на них сверху. Я полагал таким образом увеличить площадь давления на землю и предотвратить утопание в разрыхленном нашей возней грунте. Вскоре все наконец было готово и я предпринял очередную попытку. К моему опустошающему разочарованию, крышка братской могилы не сдвинулась даже на сантиметр, и тогда я с тоской подумал, что ничего уже мне не поможет. Судя по всему, мне предстоит тут лежать и медленно прощаться с рассудком. Пройдет десяток лет, и на поверхность ни мытьем так катанием выберется сумасшедшая тварь, разум которой будет искалечен болью, могильным мраком и длительным одиночеством. И что тогда грянет на земле, известно одному лишь дьяволу. Скорее всего, это будет очень страшно… Мелькнувшая в сознании идея была яркой, как вспышка сверхновой. Она полыхнула ослепляющей надеждой, заставив мои мысли ненадолго замереть. А ведь действительно, если отличие Кадавров и Приспешников лишь в том, насколько давно душа покинула тело, значит, в остальном механизмы псевдожизни у них схожи? Если я смогу вызвать у себя чувство страха, то оно усилит мертвецов, и мои шансы на успех резко возрастут! Звучала идея, в принципе, достаточно просто, но теперь я столкнулся с новой проблемой. Оказалось, что мой перегоревший разум после долгого заключения в непроглядной тьме не был способен на какие-то иные чувства кроме серой всепоглощающей тоски и тягучего отчаяния. Как бы я не пытался заставить себя испугаться, у меня не выходило даже жалкой пародии. Воспаленный страдающий рассудок отказывался реагировать на любые ужасы, что я прокручивал у себя в голове, и, в конечном счете, я просто забросил эти тщетные потуги. Неплохая была задумка, но, к сожалению, ничего из нее не вышло. Да и, раз уж на то пошло, я не был до конца уверен, что страх, того, кто поднял этих мертвецов, способен их же и усилить. Хотя жаль, было бы интересно проверить. Но теперь уже не судьба. Видимо, мне суждено здесь задержаться на гораздо более долгий срок, чем я мог себе представить. В то, что я рано или поздно выберусь, я уже не сомневался. Уже сейчас я нашел несколько способов, которые отнимут несколько непозволительно много времени, но все же выведут меня из могилы. Вопрос лишь в том, кем я буду, когда выйду? Скорее всего, я стану безвольным чудовищем, целиком зависящим от своего жуткого дара, который будет помыкать мной абсолютно во всем. Не уверен, что я буду способен хотя бы задуматься о чем-либо другом, помимо унизительного подчинения Силе. Наверняка угождение ей станет смыслом моей жизни, как случилось совсем недавно. Хотя нет, даже не жизни. Существования. Внезапно внутри меня что-то шевельнулось. Оно не было похоже на полноценный страх, скорее, лишь бледная его тень, но ему словно эхом сверху отозвался едва различимый то ли треск, то ли хруст. Мертвецы не прекращали попыток приподнять плиту над нашими головами, и мне показалось, что совсем немного, но она поддалась. Вот даже как? Оказывается, меня не пугала участь пробыть в общей могиле с сотнями полусгнившими ни на секунду не замолкающими мертвецами. Мне было страшно снова стать марионеткой своего темного дара и потерять способность мыслить… что ж, это уже что-то! Осталось только попробовать развить успех. Я тут же стал фантазировать, как через год, два или десять, окончательно двинусь по фазе, как моя расколотая на мелкие части личность будет агонизировать в неподчиняющемся ей теле, как я стану наблюдать, словно сторонний зритель, за теми ужасными вещами, что будет делать моими руками дар. И эффект не заставил себя ждать. Мертвые, чувствуя мой, ну пусть будет, испуг, явно обрели гораздо большую мощь, чем та, что могла в теории угнездиться в их останках. Раздавшееся потрескивание было похоже на звуки раздираемого дерна, и впервые за много месяцев я увидел что-то еще помимо непроглядного мрака. Обретшие невероятную силу руки покойников играючи разорвали остатки мешка, в котором лежало мое тело. Они ухватили меня своими ледяными пальцами и вытолкнули в образовавшуюся щель, содрав кожу на спине об острый край бетона. В первую секунду мне показалось, что все вокруг залито пронзительным серебряным светом. Он слепил меня и впивался ледяными спицами в мозг, он словно пытался уничтожить то порождение бездны, что сейчас выползло из своей могилы. Рассмотреть хоть что-нибудь в этом ослепительном буйстве было настоящим чудом, но я все равно каким-то непостижимым образом сумел запечатлеть в памяти мелькнувший облик моих спасителей. Перемазанные землей, гноем и темной слизью, держащие разодранными в мясо руками край толстой бетонной плиты, они выглядели порождениями самого страшного ночного кошмара. Но для меня они были ближе и роднее любого самого лучшего друга… они спасли меня. Хоть я и беззастенчиво воспользовался ими, заставив выполнять в посмертии свою волю, но этот факт не мешал мне воздать должное павшим. Оказавшись на поверхности, я сразу же отпустил души всех мертвецов, позволяя им уйти в те неведомые никому из живых места. Плита сразу же рухнула на свое место, а густая травяная поросль, щедро разросшаяся на небольшом слое земли над нашей могилой, скрыла любые следы того, что кое-кто выбрался оттуда, откуда никому возвращаться не полагалось в принципе. Покойтесь с миром, мои спасители. Я сначала убил вас, а потом цинично эксплуатировал, но теперь, клянусь, вас больше никто не побеспокоит… Я лежал на спине и смотрел в залитое ярким сиянием небо, будучи не в силах разглядеть ничего, кроме этого света. Я с усилием расправлял свои скомкавшиеся легкие, вдыхая ароматный теплый воздух, и шарил ладонями по густой траве, не веря в то, что я больше не гнию зарытым в бетонной траншее. Вокруг стрекотали сверчки, и прохладный ветер доносил до меня их пение, ласково касаясь моей кожи. Я хотел зажмуриться и раствориться в окружающем мире, почувствовать единение с ним, но не хотел опускать век, любуясь выбивающим слезы светом. Светом после бесконечного жестокого мрака… Внезапно мне захотелось вскочить и оглядеться, но атрофировавшиеся мышцы не сумели удержать меня на ногах. Я завалился вниз, ткнувшись лицом в густой растительный ковер. Тепло? Трава? Сверчки? Уже что, наступило лето? Нет, я конечно же понимал, что я провел под землей достаточно долго, но не думал, что больше полутора или двух месяцев. Но в апреле такой густой травы еще быть не должно, если нас, конечно, не вывезли куда-нибудь на самый юг страны. Черт подери, сколько же времени мне понадобилось для этого Перерождения? Когда я провалялся минут двадцать, вкушая давно позабытые, но такие прекрасные ощущения, до меня внезапно дошло, что солнце какое-то странное. Я не чувствую тепла его лучей, а после того как глаза мои привыкли к яркому свету, мне показалось, что само оно не выглядит симметричным, словно неполная луна за несколько фаз до полнолуния… Так, стоп. Луна?! Твою мать! Да это же она и есть! Сверчки, ветер и убывающая луна, сейчас глубокая ночь! Господи, а я уже успел испугаться, что воскрешение из мертвых что-то со мной сделало, и я теперь потерял некоторые из своих чувств. Хотя, если прислушаться к себе, то отчасти так и было. Мне казалось, что тактильные ощущения стали какими-то притупленными, словно мои нервные окончания не восстановились до конца. Но, в принципе, это не беда, с этим можно жить. Гораздо хуже было то, что произошло в моей голове. С некоторым трудом поднявшись на ноги, я оглядел раскинувшееся вокруг на многие километры поле и виднеющийся вдалеке лес. Куда идти? Что делать? Ради чего вообще двигаться? Словно ответ на мои невысказанные вопросы, я вдруг ощутил, как меня тянет в одну строго определенную сторону. Что-то словно зовет меня и настойчиво требует идти к нему, и я даже в первое мгновение растерялся, не в силах осознать этот порыв. Вскоре пришло понимание. Это и есть тот Зов, о котором говорил древний некромант. Он хочет, чтобы я пришел и освободил его… но черта с два я позволю еще одному чудовищу вернуться в этот мир! Хватит здесь и меня. Единственное, ради чего следовало туда наведаться, так это только ради того, чтобы удостовериться, что его темница достаточно надежная и продержит в себе тысячелетнего лича еще столько же. Да, определенно, этим следовало заняться. Но сперва я просто обязан был увидеть одного человека… это желание вдруг взорвалось во мне ядерным фугасом, снеся все остальные намерения. И сопротивляться этому порыву было выше моих сил… Рассмотрев на земле глубокие колеи, оставленные техникой, которая рыла мне могилу, я побрел по этим следам. Куда-нибудь да выйду. У меня не было ни одежды, ни денег, ни, ясное дело, документов. От меня воняло гнилью и сыростью, а вдобавок ко всему наверняка еще фонило радиацией. Да весь мой внешний вид был хуже, чем у узника концентрационного лагеря. Сейчас самой толстой частью моей ноги был выпирающий коленный сустав, а толщина запястий не сильно уступала толщине ручки от швабры. М-да, тот еще красавчик… не дай бог в таком виде людей повстречать, точно на вилы поднимут, приняв за зомби. Ну да ничего, лиха беда начало, главное сделать первый шаг, а там что-нибудь да наладиться. Именно с такими мыслями, пошатываясь и спотыкаясь, пытаясь снова обрести контроль над телом, я медленно побрел в неизвестность. Глава 4 Почти четыре дня я брел по рассохшейся грунтовой дороге, замешанной десятком тяжелых колес до состояния натуральной полосы препятствий. Судя по тому, что земля и грязь высохли и теперь по твердости могли соперничать с камнем, дождей здесь не было уже давно, а жара долгое время не спадала. Я брел то и дело распарывая босые ступни на торчащих камнях, острых засохших грязевых комьях и опавших ветках, но дар залечивал мои раны достаточно быстро. Конечно, не так быстро, как в мою бытность Аидом, но все равно достаточно скоро, чтобы я не успевал пострадать. Да и о каких страданиях вообще может идти речь, после всего того, что я перенес и пережил? Оторви мне сейчас руку и присыпь кровоточащее мясо крупной солью, я лишь досадливо поморщусь, но даже не пикну. Полгода в могиле закалили не только мое тело, но и дух. Хотя, наверное, слово «искалечили» будет ближе по смыслу, но в этом виноват только один единственный человек – я. Теперь со стороны мне это было ясно, как божий день. За все четыре дня я не встретил ни одного человека и ни одного автомобиля, отчего стал предполагать, что эта дорога, как минимум, не пользуется особой популярностью. А как максимум находится в такой непролазной глуши, что сюда нет нужды никому заходить. Но я все равно был наготове, собираясь в любую секунду броситься в кусты, чтобы не смущать своим специфичным видом случайного встречного. В принципе, ничего интересного за все это время так и не произошло, если не считать некоторых проблем, без которых не могло обойтись мое пешее шествие. Кто бы мог подумать, что самым жестоким испытанием для меня окажется первый рассвет? Ох, это проклятое солнце. За долгие месяцы абсолютной тьмы мои глаза настолько отвыкли от света, что едва край неба прояснился, они у меня начали жестоко слезиться. Влага текла по моим щекам так обильно, что я начал всерьез опасаться того, что тело полностью лишится воды, ведь все это время я толком и не пил даже. Кстати, интересный момент. Скорчившись в три погибели и ткнувшись носом в прелую листву, пытаясь спастись от безжалостных солнечных лучей, я задумался. А откуда вообще берется влага в моем организме? Кровь ведь все еще течет по моим венам, сердце гулко бьется об ребра грудной клетки, слезы, опять же, не дают глазным яблокам иссохнуть. Что будет, если я перестану пить совсем? Вроде бы Древний говорил, что одна из первых ступеней перерождения – это отказ от плотских потребностей, но это не объясняет всего этого механизма, а постичь его мне просто край как любопытно. Но естественно, проверять я побоялся. Мое тело и так находилось в крайне ужасном состоянии, чтобы на нем еще и эксперименты ставить, поэтому после наступления сумерек, когда смог продолжить путь, я не раздумывая углубился в лесок. Шагал я целенаправленно на звук журчащей воды, и когда вышел к мелкому ручью, то вдосталь напился. Мне даже показалось, что чувствовать я стал себя несколько лучше. Видимо, не настолько далеко я еще прошел по этому пути, чтобы окончательно отказаться от пищи и воды. Хотя было очевидно, что могу провести без них несоизмеримо дольше обычного человека. Еще неподалеку от того же ручейка, где я напился, я обнаружил небольшой болотистый прудик, куда с радостью залез, чтобы смыть со своей кожи присохшую радиоактивную пыль и неопознанные бурые разводы. Выбрался я оттуда заметно посвежевшим, приобретя внешний вид почти обычного человека. Если бы только не ужасающая худоба и сотни белесых шрамов по всему телу, можно было бы меня принять за чудаковатого нудиста, бродящего по лесу. Уходя от мелкого прудика, который после меня явно стал противопоказан для купания из-за повышенного радиационного фона, я на прощание бросил взгляд на собственное отражение в воде. Со слегка подрагивающей поверхности водоема на меня смотрело страшное стариковское лицо, обладателю которого можно дать на вид лет шестьдесят, а то и все семьдесят. Острые скулы настолько сильно выпирали под кожей, что казалось вот-вот прорвут ее, а впалые щеки покрылись мелкой сетью глубоких морщин. И центром этой непередаваемой композиции были два черных как уголь глаза, в глубину которых мне самому было неуютно всматриваться. Пронзительный и тяжелый взгляд, казалось, накручивает на внимание любого смотрящего, и чем дольше длится зрительный контакт, тем сложнее становится отвести от него свой взор, и тем сильнее душу опутывает какое-то угнетающее липкое чувство гадливости. Словно ты смотришь в переполненную мутной слизью яму, где копошатся белесые толстые черви. Правду говорят люди, что глаза – это зеркало души. Я уверен, моя теперь выглядит именно так. Оставив скорбные мысли, я снова двинулся в путь. После помывки меня вдруг начал одолевать всевозможный гнус. Видимо, под густым слоем грязи они не могли рассмотреть во мне человека, а сейчас вдруг распробовали сладкую некромантскую кровь. Комары, мошка и даже угрожающе жужжащие слепни взвились вокруг меня настолько густым роем, что мне показалось, будто вечер стал немного темнее. Конечно, это вполне могло показаться просто из-за приближения ночи, но все же… Сами по себе насекомые не приносили мне никакого вреда, кроме нервозного дискомфорта от ощущения маленьких щекочущих лапок, перебирающих по моей коже, а их укусов я и вовсе не чувствовал. Однако ходить облепленным этими гадами после своего омовения, мне было просто неприятно. Поэтому я слегка спустил пружину дара, наполняя пространство вокруг себя легким флером Силы. Та мошкара, что не успела убраться от меня, тут же опала на землю дождем мелких трупиков, с едва слышимым шорохом, словно над сухим ковром из опавшей листвы подбросили в воздух горсть песка. А я беспрепятственно продолжил свой путь, наслаждаясь благословенной темнотой. Вскоре я добрался до въезда на эту разухабистую дорогу и понял, почему никого не встречал за все эти дни. Оказалось, что на въезде стоял монументальный металлический шлагбаум, толщиной с трехлитровую банку, а вокруг навешано с полдесятка запретительных табличек. И в обе стороны, покуда хватало глаз, простирался забор из колючей проволоки, намотанный на врытые в землю бревна. Похоже, наши тела сгрузили и захоронили на каком-то полигоне, вдали от любой цивилизации, чтобы никто даже случайно не смог набрести на него. Это весьма предусмотрительно… Россия огромная страна, ее просторов хватит на тысячи таких полигонов. От шлагбаума начиналась чуть более приличная грунтовая дорога, по которой я продолжил свое пешее путешествие, утроив бдительность. Встречаться с кем-либо мне пока вовсе не хотелось. По крайней мере, до тех пор, пока не обзаведусь хотя бы портками, чтобы не сверкать постыдной наготой перед случайными встречными. Увиденному вдалеке полю и россыпи одноэтажных домиков я почти сумел обрадоваться. Где люди, там всегда можно будет разжиться какой-нибудь одеждой. Ее, конечно, придется подло стащить, ведь расплатиться мне с местным населением будет совершенно нечем, да и вообще в таком виде не следует им на глаза показываться. Но что поделать? Так что я притаился неподалеку, и стал дожидаться наступления ночи. Когда наконец стемнело, я пробрался в один из дворов, который мне показался наиболее богатым и зажиточным. Не думаю, что по благополучию здешних хозяев сильно ударит пропажа футболки, одной пары старых застиранных армейских штанов, судя по виду и толщине ткани еще советского производства, да стоптанных до состояния лепешек резиновых вьетнамок. А вот мне это хотя бы отдаленно человеческий вид придаст. Ну, на кого я теперь похож? На старого деда в чисто пенсионерском прикиде, который бредет вдоль дорог неизвестно куда и неизвестно зачем. У кого такой пешеход может вызвать хоть каплю интереса? Да ни у кого, вряд ли ко мне внимания будет больше, чем к обычному придорожному кусту. Так, в принципе, и происходило, пока я топал вдоль трассы, пытаясь понять, в какую сторону мне вообще нужно идти. Пока что все те дорожные знаки, что мне встречались, ни о чем не говорили. А возвращаться в ту деревеньку в ворованной одежде опасался. А вдруг пропажу опознают и вызовут местного участкового? Однако вскоре чуть впереди меня притормозил новехонький Баргузин, который сверкал на солнце еще заводской полиролью, и оттуда высунулась голова лохматого усатого мужика. – Эй, отец, – закричал он мне, – куда тебя черти понесли по такой жаре? Коней двинуть чтоль захотел посреди дороги? – Да мне не мешает, – попытался оправдаться я, непонятно из-за чего испытав странное смущение. – Ты мне это брось! – Водитель Баргузина строго погрозил мне пальцем, а потом явно привычным жестом пригладил усы. – Ты вот что, давай запрыгивай ко мне, подкину.