Дабы язва омертвела, Влей от лопуха настой, И на три дня — на отстой. Чтобы ещё больше усилить действие своей мази, знахарка достаёт небольшой мешочек с мелко истолченным мелом и добавляет в пузырящуюся кашу несколько щепоток порошка. Руки тянутся к больше напоминающему ветошь полотенцу, чтобы вытереть сероватую пыль на ладонях, но не успевают — точный до мелочей процесс прерывает чей-то стук в дверь. И это в такой поздний час? — Злоба! — кричит, барабаня пуще прежнего по дереву, Забава, дочь трактирщика. — Баба Злоба, открывай! За три версты чую, что стряпаешь, и не расстегаи да щи! * * * * * В тёмных покоях особняка посадника великий князь не находил столь желанного покоя даже в своём сне. Седыми ночами в его сознании бушевала неумолимая буря, терзая его горькими воспоминаниями, которые никак не хотели исчезать в водовороте времени и всплывали в памяти Игоря. Спал он беспокойно. Сын Рюрика ворочался, словно находясь в борьбе между своим подсознанием и реальностью, в которую от так отчаянно желал вырваться из цепкой хватки вставшего у изголовья его ложа Сна. Покрытый мелким бисером холодного пота лоб морщится, закрытые глаза беспокойно шевелятся, а руки дрожат от тяжести минувших лет, от горечи прежних битв, от печали по неслучившимся объятиям. И заканчивается череда его кошмаров всегда одним и тем же сновидением. Дворец в Ладоге, двадцать два года назад В бревенчатых стенах княжеской цитадели завывает промозглый декабрьский ветер, а на кровати неподвижно лежит некогда пышущий силой и здоровьем правитель, жизнь которого уже на протяжении нескольких дней медленно угасает, словно пламя тающей свечи. Оставленная врагами-карелами рана, что почти полностью зажила, после похода в баню вновь напомнила о себе и принялась наполняться губительными соками, словно отравленные цветы растущей в саду ладожского дворца белладонны. Несмотря на страдания и опухшую, ставшую похожей на лиловый гнилой окорок с серо-зелёными прожилками ногу, Рюрик сумел собраться с силами и позвать к себе после разговора с Вещим Олегом и своего юного наследника. Дрожащей рукой великий князь поманил четырёхлетнего испуганного малыша к себе, и в его усталых глазах появился вымученный, вот-вот готовый потухнуть, блеск. "Игорь, сын мой, — прошептал Рюрик, его голос был слаб и с каждым звуком отдавал болью в висках знатного мужа. — "Я близок к концу своих дней, который всегда представлял иначе. Не от меча я паду или не знающей промаха стрелы коварного врага, а как немощный и дряхлый старик, от какой-то язвы... Но прежде чем я перейду в другое царство, я должен передать тебе, моему юному преемнику, немного слов мудрости". Когда крохотная фигурка наследника, чьи выразительные глаза тонули в слезах, подошла к постели отца, Игорь протянул свою ручонку великому князю и прижался к его грубой, могучей длани покрасневшей от плача щекой. Несмотря на то, что эта их встреча могла стать последней, обессиленный родитель... оттолкнул его и отстранился от объятий. Взгляд господина Ладоги стал холодным, как зимний воздух за окном, а голубые глаза напомнили колючие и острые снежинки. — Не смей реветь, сколько раз... Сколько раз я говорил тебе! — задыхаясь, повышает на него голос Рюрик и начинает кашлять. — Мне невыносимо видеть тебя таким убогим, будто ты не князь, а девчонка! Осталось... осталось только платье нацепить и спрятаться под материну... юбку. И как я могу доверить тебе защиту нашего народа и честь рода... Если... ты вечно наматываешь на кулак сопли, а не сокрушаешь им любые трудности и препятствия... — Простите, отец... — торопливо вытирает нос рукавом мальчишка и, встретившись взглядом со ставшими пуще прежнего недовольными очами родителя, исправляет допущенную им ошибку. — То есть великий князь. Простите своего глупого раба, княже. Бледные, приобретающие синюшный оттенок губы угрюмого варяга слегка изогнулись в слабой улыбке, свидетельствующей о том, что хоть здесь он остался доволен поведением сына. Затем он похлопал по ложу ладонью, приглашая наследника наконец-то сесть рядом. Игорь, будто робкий оленёнок, захлопал огромными глазёнками и осторожно, затаив дыхание, ответил на приглашение и занял своё место — достаточно близко, чтобы это не выглядело его неуважением, но на расстоянии, дабы такое поведение не было воспринято отцом как слабость. Рюрик ненавидел телячьи нежности. "Прежде всего, сын мой, — окрепшим голосом продолжил могучий варяг, — Помни, что истинное лидерство заключается не в силе меча, а в силе характера. Веди люд за собой с честью, состраданием и справедливостью, и твой народ сплотится вокруг тебя". Игорь кивнул, впитывая каждое слово своего родителя, словно губка. "Во-вторых, — поднимает он взгляд и едва заметно кивает, — Никогда не недооценивай силу союзов. В это неспокойное время не только наше оружие будет защищать обширные земли, но и крепкие связи, основанные на взаимном уважении и выгоде. Ищи союза с теми, кто защищает то же, что и мы... Или протяни руку тем, с кем разделяешь общего врага." На лбу отца проявились тонкой сливовой сеткой кровеносные сосуды, а крупные жилы на висках надулись подобно горнилам кузнеца. Говорить ему становилось всё сложнее и сложнее. "И последнее, сын мой, — задыхаясь, прохрипел он, — Никогда не позволяй мести затуманить твой рассудок. Месть может показаться сладкой, но она всегда оставляет горький привкус, что будет на твоём языке до самой кончины. Стремись к справедливости, да, но подумай о том, как твои действия отразятся на нашем народе и на том наследии, которое мы оставим после себя". С огромным усилием Рюрик протянул дрожащую руку, некогда мощная хватка которой теперь стала хрупкой, и коснулся шершавой ладонью его щеки. "Помни, сын мой, — прошептал правитель, его голос был уже едва слышен, — Наш великий род пережил бури, которые могли бы разрушить другие семьи. Сила, которой мы обладаем, заключается не только в мужестве и стойкости, которые определяют нас, но и в безусловной верности и преданности родной крови. Только благодаря ей мы сумели выстоять перед всеми невзгодами. Острый ум твоей матушки... Мудрые советы и опыт дяди... Они помогут тебе после того, как я испущу дух. Сохрани наше наследие, защити наш народ и всегда стремись быть лидером, который объединяет, но не разъединяет". По телу мужчины прошла судорога, он, синяя и жадно ловя губами воздух, продолжил мучиться на смертном одре — боги смерти не желали даровать ему быструю и милосердную кончину. Игорь, едва сдерживая слёзы, отвернулся, дабы не видеть ужасную картину... как вдруг ладонь отца на его щеке с немысливой для ослабевающего воина силой вцепилась в него мёртвой хваткой и развернула, зафиксировав прямо напротив собственного лица, синего, со вздувшимися венами и ставшими красными от лопнувших сосудов очами. — Будь мужественным... — прохрипел, впиваясь в кожу сына так, что ногти оставили на щеке красные следы. — Смотри... Смотри, я приказываю! Смотри смерти прямо в лицо! Смерть всегда рядом с властью, они следуют друг за другом неотступно, стараясь оказаться на шаг впереди... Твоя задача — дать власти обогнать смерть, чтобы даже после неё память о тебе осталась в поколениях. Мальчишка до скрипа стиснул зубы, чтобы не дать хлынуть слезам, и уставился на отходящего в мир иной отца. — Отец! — Смерть всегда рядом... Всегда... Поэтому... с ранних лет привыкай к её лику как к солнцу в небесах или верному коню под собой... — прошептал старый витязь и, распираемый от гордости за сына, что не шелохнулся и не проронил не слезинки, навеки застыл со слабой улыбкой на своём лице. С этого дня маленький Игорь больше никогда не плакал, кроме одного — и единственного — раза. * * * * * Беззвучно вздыхает Дрёма: ежели мается влюблённый, коли корит себя и не прощает, даже подаренные ей сновидения, что должны утолить душевную боль и вернуть в безмятежные, проведённые с любушкой мгновения, оборачиваются солью на старых ранах. Седой Бранимир беспокойно ворочается, на его спящем лице блестят в полутьме реки пролитых им по милой Сив и их маленьком богатыре слёз. Здесь она уже ничем не поможет, вытащить себя из этой вязкой трясины, в которой тонул и воду из которой, постоянно себя обвиняя, глотал второй воевода Игоря уже третий десяток лет, способен только он сам. Зато в следующей светлице сладко дремлет, запустив руку во вздыбленный верх шароваров, растянувшийся на шкуре на полу Ари. Дружинник жмурится во сне и хватает себя ещё крепче за то самое место, Дрёма же смущённо отводит свой взор в сторону и расплывается в светлой, доброй улыбке. Пожалуй, этот влюблённый справится и без её споспешествования. Три года назад, дворец в Киеве В тёмных уголках княжеского дворца, где днём улыбались в лицом и покорно кланялись, а ночью шептались об интригах и власти, ключница и гридь нашли своё тайное убежище в бельевой комнате. Со сверкающими от желания и любви глазами, они встретились взглядом среди грязных одеял и покрытых пятнами крови, масла или пота одежд, совершенно не обращая на них никакого внимания — сегодня они станут для пары самым лучшим ложем с шёлковыми простынями и набитыми лебяжьим пухом подушками. — Каждый уголок осмотрела? — спрашивает её воин и торопливо снимает через голову серую рубаху. — Никого? — Никого, — ухмыляется живое воплощение выражения "кровь с молоком", невысокая темноволосая пышка, что достает из пространства между двух больших грудей связку с ключами и запирает одним из них дверь изнутри. — Только я, ты да он. Ари вопрошающе поднимает брови, не понимая, о чём идёт речь, пока не чувствует, как его спущенные штаны падают вниз, а самого мужа не касаются там, внизу игривые мягкие пальчики. По спине стражника пробегают мурашки, и он, словно безвольная игрушка, откидывается назад, на груду заношенных одеяний, и закрывает глаза в сладострастной неге. Второй рукой ключница освобождает свою выдающуюся грудь и принимается тереться ей о торс скандинава, распаляя его вожделение всё больше. — Милица... — шепчет он и тает в глупой улыбке. — Милица, моя любимица... Что же ты делаешь со мной... — Я ещё только начала, — самодовольно отвечает девица и принимается звонко хохотать, после чего уверенно толкает мужчину на пол и, срывая с себя платье окончательно, нависает над ним всем своим пышным молодым телом. — С первыми петухами мне надобно проверить погреба с амбарами, а до них — ты только мой. Разгорячённый гридь было открывает рот, чтобы что-то ответить, да замолкает: Милица лукаво щурится и кладёт ему на губы указательный палец: — Тсс... не для разговоров я тебя сюда позвала, ой не для разговоров. И Милица, в темноте найдя желанное своими беспокойными руками, оседлала могучего воина, будто коня, и принялась сама двигаться на нём, отчего никогда не видавший ничего подобного Ари издал протяжный стон. Впрочем, бывшая ещё минуту назад ласковой и мягкой рука властно накрыла его рот ладонью — привлекать внимание кого-то из служанок в женской части хором ключница не горела желанием — и удвоенным рвением продолжила ритмично то поднимать, то опускать свои округлые, соблазнительные бёдра. Когда ночь подошла к концу, они с неохотой расстались, понимая, что время, проведённое вместе, было недолгим, а их отношения ради безопасности обоих лучше держать в секрете, если они хотят сохранить головы на плечах. И память о том нежном свидании, драгоценном мгновении, до сих пор жила в сердце дружинника и приходила к нему в сновидениях длинными одинокими ночами. * * * * * Новая дверь — новая голова, куда вложит она несбывшиеся мечты о любви и подарит воссоединение с тем, кто при дневном свете не может быть рядом. Дрёма, легко ступив на пол просторного зала, закрывает свой рот ладонью, да глядит округлившимися, ставшими похожими на блюдца очами на Сверра. Утомлённый погоней, терзаемый воспалёнными догадками и мыслями, хмельной от пива и вина, он заснул прямо у стола, упав на спину на устланный медвежьей шкурой пол. И даже будь у светловолосого младшего дружинника милая, суженая Сна ему бы не подсобила — её место уже было занятно. Нагая, с бесплотным рыхлым белым телом, сотканным из тумана, на его груди сидит мара, одна из многих зловредных духов, что по ночам являются молодым хлопцам да девицам и душат их своими кошмарами. Косматые чёрные волосы призрака клубами дыма расползаются над тяжело дышащим во сне красавцем, а обеими когтистыми руками существо давит на его шею. На миг замешкавшись, Дрёма всё же сквозняком улетучивается прочь — в этих хоромах нет больше для неё работы, мара же с обезумевшим взглядом грудной жабой наваливается всем своим весом на Сверра, что тянет к шее руки и кашляет, повторяя те же действия, что и в его дурном сне. Закутанная в плащ с капюшоном фигура так близко! Долговязый витязь протягивает к ней руку, дабы ухватиться за ткань, но как в безумной горячке преследуемый им человек останавливается... и по-совиному поворачивает на него голову, оставаясь при этом телом обращённым к дружиннику спиной! Тускло освещённая мерцающими факелами улица наполняется зловещей темнотой, что словно становится густой и осязаемой, маслянистой на ощупь, а Сверр шокированно делает шаг назад, не сводя очей с окаянного незнакомца. Глаза фигуры светятся холодным белым светом и с недобрым намерением сверлят его, словно буром. В руках фигура держит грубую веревку, скрученную и завязанную на скользящий узел — орудие мучений и погибели. Сердце Сверра учащенно бьётся, когда он осознал не саму грозящую ему опасность, а того, от чьего лица она исходит. Не в силах пошевелиться или защитить себя в подобном параличу оцепении, скандинав в ужасе наблюдает, как приближается фигура в капюшоне, как гулким эхом по узкой улочке разносятся её шаги подобно призрачной мелодия зловещих барабанов. Тук! Тук! Тук... Голос предвестника смерти — леденящий душу шёпот, от которого по спине пробегают мурашки, твердит: — Ты слаб, немощен и слаб. Ты был бы никудышным воином и позором для отца. На застывшую как истукан жертву он набрасывает свой аркан и с силой затягивает его, но в тот момент, когда удушающая хватка смертельными объятиями сомкнулась на его горле, Сверра наполняет невиданная сила. С могучим рёвом он разрывает верёвку и срывает с призрачного душителя его накидку, его маску, за которой скрывается истинное лицо напавшего на Вепря негодяя.