Часть 41 из 71 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— С Лютом он был рядом в день, когда тот сквозь землю провалился, — огрызнулся Игорь, не то ревнующий дядю к конюху, не то действительно уверенный в причастности слуги к происходящему. — И сейчас тоже, птицы — это его работа.
— Тебе напомнить, в каком он состоянии вернулся в охотничий домик?! — перевёл взгляд на племянника воевода, раздувая ноздри. — Если мальчик смышлёный и работящий, если хорошо управляется с птшками и конями, это не значит, что он виноват. Больше года он мне верно служит и ни разу не вызывал каких-то нареканий, в отличие от всех присутствующих здесь!
— Так может, в этом и дело?! — не унимается Игорь.
— Давайте вернёмся к обсуждению... более насущного вопроса, — выразительно повышает голос Бранимир, продолжая всячески переворачивать послание в своих руках под разными углами. — Ничего не понятно!
— Ты же не умеешь читать, ещё бы, — вздыхает Сверр и перехватывает записку у старшего товарища, всматриваясь в её содержимое. — На буквы похоже, уже радует.
— Всё, дело раскрыто, — подтрунивает его в отместку Бранимир. — Это буквы!
— Да что с вами такое... — не выдерживает Ари и смотрит поочерёдно на всех витязей в шатре. — Вместо того, чтобы разобраться во всём, издеваетесь друг над другом, обвиняете в чём-то, ссоритесь... Немудрено, что под носом у таких воинов творится всякая чертовщина, а они этого не замечают!
— Ари прав. Дай-ка мне, — Вещий Олег возращает себе послание и внимательно смотрит на него с разных сторон, прежде чем замечает воткнутый в землю меч, в котором видит своё отражение, и хмурится. — Принесите сюда что-то, что отражает предметы... Да побольше!
Игорь тотчас же возвращается с отполированным бронзовым кувшином, и воевода прикусывает губу, глядя на полученное отражение, в котором содержимое записки изменяется в очередной раз.
— Понятнее не стало, — морщит лоб великий князь.
— Стало, — увлечённо глядит в отражение Вещий Олег, глаза которого прямо-таки сверкают от любопытства. — Если мысленно перевернуть начертанное вниз головой... И вторую строку прочесть слева направо...
— Птица не сеет, не жнёт, а сыта живёт, — кивает Игорь и прикусывает губу. — Обычный девиз торговцев, чтобы опознавать своих, новгородских.
— Какой в нём смысл?! — нервно сжимает кулаки Бранимир. — И зачем тогда столь витиевато писать послание, стараясь его зашифровать?!
— Содержимое не имеет смысла, — соглашается Ари.
— А если дело не в содержимом? А в самом шифре или тому, как можно прочитать отдельные буквы в том или ином порядке? — пытается разгадать тайну письма великий князь.
— Первая строка слева направо... Вторая — наоборот, справа налево... — закрыл глаза Сверр и приложил кончики пальцев обеих рук к вискам. — Так, получается?
— Да, — кивает ему Вещий Олег. — Ты что-то знаешь?
— Одна мастерица-гречанка в весёлом доме (3) вытворяла точно такие же движения своим языком с мо... — продолжает самый молодой из дружинников, пока его не останавливает сморщившийся от отвращения воевода.
— Прошу, избавь нас от подробностей, — жестом прерывает его Вещий Олег. — В чём суть?
— Слева направо, справа налево — она называла это буто... Бустрофедон (4), кажется. Если я верно понял её объяснения, то это напоминает ход быка с плугом по полю, — добавляет блондин.
— Бык... — напрягается Игорь, отчаянно пытаясь свести воедино все факты. — Бык... Владислав, что Вол! Его не было на похоронах! Кто-то хотел указать на него!
— Сначала покушение на Вепря, теперь — записка с Волом. Да будь я проклят, если кто-то не хочет разобраться с нашими достопочтенными купцами из братства! — выкрикивает Вещий Олег. — Немедленно отправляйтесь к ним, по одному, и предупредите об опасности да расспросите как следует!
— Вепря... — тут же первым выступает добровольцем Ари, надеясь закончить назревавший долгие годы разговор с Милицей. — Вепря я беру на себя.
— Лана, вдова Козводца, — произносит Сверр, получая в ответ сальную ухмылку лысого товарища.
— Тогда я возвращаюсь в особняк Гостомысла, чтобы поговорить ещё раз с Ходутой и Богуславой, а потом — к Рейнеке, дом его не так далеко от их жилища, — говорит Вещий Олег. — Князь, Бранимир — тогда вы за Хрущом и Волом, они почти безвылазно на Торгу. Встречаемся вечером. И... будьте предельно осторожны, мало ли.
* * * * *
— Оставь нас ненадолго с мамой вдвоём, хорошо? — Ольга протягивает маленькому Гостомыслу красивый печатный пряник, и мальчуган, довольный угощением, кивает и ей убегает куда-то вглубь пышного яблоневого сада.
Затем супруга великого князя переводит взгляд на Богуславу, что сидит напротив с полными скорби глазами, и гладит её по бледным как мел рукам.
— Могу я чем-то помочь тебе? Разобрать его вещи, взять на себя указания по хозяйству для прислуги, раз уже пока мы с Игорем живём у вас... или просто поговорить по душам?
— Последнее, пожалуй, самое ценное, — грустно улыбается вдова и пожимает плечами. — Все принесли мне соболезнования, все обещали, что на них можно положиться — но почему-то я здесь с сыном совершенно одна, и только Вы соблаговолили остаться после похорон и не отходили от нас с тех пор ни на минуту.
— Это меньшее, на что я способна... Да и в оставлять тебя в таком состоянии одну, совершенно разбитую и сокрушённую горем, я позволить себе не могла.
— Если Вы намекаете на то, что я могу наложить на себя руки, княгиня... — продолжает Богуслава с горькой усмешкой на лице. — То, увы, даже на это я не способна: сыну я нужнее, чем погребальному савану, как бы облачиться в него и сбежать от мучительной действительности моему разуму порой не хотелось.
— Я уверена, что князь с остальными выяснят, что именно произошло этой ночью, но... Могу и я поинтересоваться, какими были последние часы жизни твоего супруга? Вдруг это поможет нам всем, если смерть его — вовсе не трагическая случайность? А даже если и она, то ты хотя бы выговоришься и поделишься тем грузом, что лежит тяжкой ношей на твоих плечах, Богуслава.
— Вес всего небосвода теперь на мне и давит, давит так, что порой даже дышать становится тяжело, — вдова посадника кладёт свою руку на ладонь Ольги, а второй вытирает влажные от слёз глаза. — Желаю, чтобы ты никогда не испытала ничего подобного и не оплакивала мужа с малолетним сыном на руках и опустошением в сердце...
Женщина ненадолго прервалась и прорыдалась, после чего продолжила:
— День был совершенно обычный, рядовой. Мы позавтракали, затем с остальными отправились из города к месту торжества. Я ела с Гостомыслом с одних блюд, вкушала вино из того же кубка — поэтому как бы не утешала себя неслучайностью его смерти, последствием чьего-то злого намерения, окажись пища отравлена — я бы давно воссоединилась с ним в ином мире ещё на вашей свадьбе.
— Каждый кубок вы разделяли вдвоём? Каждое яство?
— Да, он всегда сначала... всегда сначала заботился обо мне и угощал чем-то съестным, а уже потом доедал это сам. После рождения сына он меня словно на руках повсюду таскал и сдувал пылинки, ведь на склоне своих почтенных лет он не только ощутил себя любимым и словно помолодевшим, но и стал отцом... Разве что...
— Разве что? Что такое, Богуслава?
Вдова градоначальника помрачнела, став темнее тучи, а в пустых, до этого безжизненных глазах загорелись искры сомнений и одновременно — ярости.
— Кажется, было кое-что, что он не делил со мной... Не угощения, не вино с мёдом — лекарство. В последние месяцы у него временами болело сердце, особенно после обильной жирной пищи, вот одна знахарка и изготовила для него снадобье, после которого Гостомыслу становилось лучше. И...
— И? Пожалуйста, продолжай, это может быть важно!
— И новую, последнюю порцию зелья он не принимал до вчерашней ночи, — сама не веря в произнесённое, пролепетала Богуслава.
— Что за знахарка? Где живёт, каково её имя?
— Я... не знаю... Помню только, что посоветовал её мужу Хрущ, мол, опытна она и знает толк во всевозможных травах чуть ли не больше его самого.
— У тебя осталась склянка?
— Да, она в доме... — непонимающе захлопала ресницами вдова. — Но для чего она тебе? Неужели сумеешь понять, яд ли был внутри?
— Я — нет, зато Хрущ — наверняка, — отвечает молодая княгиня и делает глубокий вдох. — Его и надо как можно скорее навестить.
* * * * *
Тишину пасмурного дня на заросшем сорной травой поле нарушает лишь карканье кружащих в вышине ворон, но ненадолго. Владислав, промышляющий торговлей оружия и известный как Вол в среде купцов, в три погибели сгибается от очередного удара в живот и пытается вырваться из хватки вцепившихся в него сзади наёмников, но та слишком крепка.
Из кучки стоящих напротив него негодяев выходит один, высокий и длинноволосый бородатый воин с повязкой на одном глазу. Он смотрит на члена торгового братства со смесью отвращения и издёвки.
— Что.. что вам ещё от меня нужно, если ключ я уже... отдал, как вы и требовали в обмен на мою жизнь?! — с затравленным взглядом глядит Вол на главаря разбойников, который держит в руке подвеску в виде искусно изготовленного из серебра человеческого пальца.
— Наш щедрый хозяин велел сделать с тобой то же самое, что пришлось пережить ему, — один из помощников вручает лидеру негодяяв плеть, и тот довольно улыбается.
— Но... — нервно забегал глазами по сторонам Вол и ещё раз предпринял попытку освободиться — тщетно. — Но я не понимаю, в чём вы меня обвиняете! Я ничего не делал!
— Всё видел и не вмешался? Порой бездействие хуже ошибки.
На лице Владислава проступает страх, и он наконец-то понимает, чьих рук это дело. Спланировать всё так, заранее, прислать предоплату и назначить встречу по покупке партии мечей за городом — чтобы избавиться от его охраны и захватить и товар, и самого купца...
Сделать это мог только тот, кто знал его достаточно хорошо.
— Разве... разве я мог вмешаться, рискуя потерять своё положение? Я добивался его годами не для того, чтобы вмиг лишиться всего из-за помощи како...
— Молчать! — одноглазый ухмыляется, не обращая внимания на мольбы предателя. — Наш хозяин не только щедр, но и великодушен. Если ты оправдаешь своё прозвище, то, так и быть, останешься в живых. За дело!
Наёмники окружают купца, избивают его руками и ногами, обвязывают верёвками его запястья и лодыжки, пинками заставляя опуститься на четвереньки, на сырую от прошедшего дождя землю. Вол, словно дикий зверь, рычит и сопротивляется, но даже ему не по силам справиться с десятком соперников, которые превосходят его если не умением сражаться, то числом.
— В телегу его! Живо!
Негодяи подходят к стоящей неподалеку телеге и выпрягают из неё апатичного быка, насильно ставя на его место Владислава и надевая на шею тяжёлое ярмо (5). Тот продолжает сопротивляться — и получает болезненный удар плетью, что свистит в воздухе и с силой врезается в плоть на спине знатного купца.
Одноглазый замахивается кнутом ещё раз, в его глазах появляется зловещий блеск.
— Пошёл вперёд, работы у тебя — непаханое поле!
Издав смешок, он снова ударяет кнутом по спине купца. Свист от плети эхом разносится по полю, когда Вол пошатывается на месте от истязаний. В его глазах клокочут, сражаясь, непокорность и боль... и вторая всё же одерживает победу — он начинает медленно, с трудом, тащить за собой тяжёлую телегу с волочащимся позади неё плугом.
— Быстрее! Или вол ты только на словах? Быстрее, кому я сказал?!
С каждым последующим ударом кнута тело Вола содрогается, а лицо искажается в полной мучений гримасе. Пот капает со лба, смешиваясь с кровью на плечах и влажной землей под ногами, в которой предательски вязнут ноги.
Вол тяжело дышит и хрипит — боль становится невыносимой.
Наконец, ноги мужчины подкашиваются, и он, поскальзываясь, падает на сырую, грязную землю. В воздухе раздаётся хохот негодяев, празднующих свою победу.
— Избавьтесь от него.