Сергей согласно кивнул, продолжая разглядывать меч. Его заинтересовал пучок волос, прилипший в клинку. Однако не с головы волосы — слишком толстые. Усы или борода. Не иначе по роже Свардигов сын татя достал. Неужто пометил? Коли так, то задача существенно упрощается. — Значит, так, Званко, — поднял глаза на боярина Сергей. — Вели-ка своим людям провести по постоялым дворам любечским опрос: не видели ли они нездешних оружных мужей, у одного из которых на роже свежая отметина. — Сделаем, батька, — пообещал Зван. — Еще что? — Этих двоих — в колоды и медом залить, так, Свардиг? Варяг кивнул: — Так. Дома деток хоронить буду. Что еще скажешь, боярин Серегей? — Скажу, — Сергей усмехнулся недобро. — Сынок твой убийцу своего пометить успел. Так что найдем мы твоих кровников. Непременно найдем. Не сомневайся! — Лехиты! — прошептал Богуслав. — Опять они! А ведь мог я этого усатого зарубить! Эх, не надоумил Господь… — Не казнись, — сказал сыну Сергей. — Этак мы все виноваты выходим. Я дочку Свардига сватал, князь наш их жалобе не внял. За содеянное другими ты, сынок, не в ответе. Главное: чтобы ты сам по Правде поступал. И глянул пристально. Под этим взглядом Славка смешался. Нет, не всегда он поступал по Правде. Сказать или не сказать отцу про Рогнеду? — Когда они уехали? — спросил Сергей хозяина постоялого двора. — Да на рассвете еще. — Куда? — Кажись, к Любечу. «К Любечу, к Любечу… — размышлял Сергей. — Может, и так. Вопрос: что им делать в Любече? Сюда они через Полоцк шли. Сначала — Варяжским морем, потом вверх по Западной Двине. Крюк немалый, но понятный. Хотели узнать, какие ветры дуют в княжестве покойного Роговолта. А теперь что им на севере делать? Мутить там некого. Рогнеда в Киеве. Законная жена Владимира. После смерти Олавы — старшая жена. Всякому ясно, что Полоцк теперь привязан к Киеву крепко. В Новгороде — Добрыня. С этим точно не забалуешь. Остаются соседи и данники. Эсты, они же чудь. Ливы, жмудь… Взбунтовать их? Сомнительно. Если злодеи возвращаются домой, в Польшу, то им из Киева ближе было бы в Искоростень идти, а оттуда — в Червню». Однако, если верить слухам, там сейчас не очень спокойно. Князь Мешко — завоеватель. Вдобавок порешил тамошних природных князей. В общем, правильно сделал, с государственной точки зрения. Но любви галичан не стяжал. В городах, понятно, гарнизоны. Там все спокойно. А на дорогах ясновельможных шляхтичей и прирезать могут. Путь через Туров и Берестье выглядит безопаснее. И много короче, чем через Полоцк. Тем более для тех, кто идет посуху. А если все же Полоцк… — Сделаем так, — решил Сергей. — Ты, Богуслав, слетаешь в Любеч. Лехитов в лицо ты знаешь. Увидишь — не пропустишь. Людей тебе не дам. Случится что — Зван поможет (боярин согласно кивнул). Если что — гонца. Не найдешь, догоняй нас. А мы со Свардигом поскачем на Туров. Я бы на месте лехитов именно туда и направился. — Как скажешь, батя, — отозвался Славка, в очередной раз так и не решившийся поведать отцу сокровенную тайну. — Богуслав! — Свардиг крепко взял Славку за руку, заглянул в глаза. — Найдешь их — не убивай. Они мои, понял? — Твои, — пообещал Славка. — Если глотки сами себе не перережут, получишь лехитов тепленькими. Ну а ежели руки, там, или ноги у кого недостанет, не обессудь. Не смерды это — воины. — Лишь бы глаза и уши уцелели, — проворчал Свардиг. — И мужское достоинство. Это — я сам. — Твое право, — согласился Славка. — Свардиг, мы их еще не поймали, — напомнил Сергей. — Успеешь еще казни придумать. Сейчас — ужин и спать. — Я не устал, — возразил варяг. — Поедим и сразу поедем. К утру догоним. — Лошади устали, — напомнил Сергей. — Лошадей и сменить можно. — Это где же ты таких лошадей найдешь? — поинтересовался Сергей. — У купцов упряжных коников перекупишь? Или у смердов — пахотных? Я всё понимаю, друг. Но иной раз, чтобы успеть, лучше не торопиться. Да и в темноте можем их пропустить. Станут они лагерем в стороне от дороги — и тогда что? Нет уж! Выезжаем завтра на рассвете. Позаботься о лошадях: чтоб искупали их и хорошего овса задали. С собой тоже пусть приготовят. А я о людях позабочусь. Эй, хозяин! Мы у тебя остаемся. Я у тебя во дворе свинку видел. Режь. Что не съедим сейчас — с собой возьмем. А пока всем хлеба, сыра, рыбных щей. И пива бочонок. — Хватит ли бочонка? — угодливо осведомился хозяин. — Вона вас сколько! — Он махнул в сторону подворья, где расседлывали коней гридни киевские и любечские. — Там разберемся, — буркнул Сергей и вышел из дымного зала на свежий воздух: поглядеть, как гридь будет купать в Днепре лошадей, и заодно подумать: не упустил ли чего? Твари уйти не должны. Дело чести. Глава двадцать первая ВОЗМЕЗДИЕ Не ушли. Взяли татей, тепленьких. На постоялом дворе, в поприще от Турова. Преследователи даже разделиться не успели, как получили весть от встречных купцов. Обложили двор. Атаковали сразу со всех сторон: четверо во главе со Званом кинулись в окна, семеро, предводительствуемые Свардигом, вынесли дверь. Богуслав с остальными, по распоряжению Сергея, остались присматривать за порядком и контролировать входы-выходы: мало ли кто проскочит. И точно: ночевавший отдельно монах едва не удрал. Затерялся в толпе (на шум отреагировали все обитатели постоялого двора — выскочили с оружием наготове), выскользнул во двор, нацелился к конюшне и был пойман за шкирку опознавшим его Богуславом. Сергей, собственно, и уберег его от общей расправы, когда гридни выволокли во двор потрепанных полуголых шляхтичей и привязали к столбам. Вина лехитов была доказана: в мешках нашли украшения Свардиговой дочери и кольчужку его сына. Наверняка среди изъятых ценностей имелись и те, что принадлежали Заврате, но эти опознать было некому. Впрочем, если бы и не нашли ничего — всё равно опознали бы татей. По свежей отметине на щеке пана Кошты и внезапно укоротившимся усам, кои ни один уважающий себя шляхтич по собственной воле стричь не станет. С лехитов ободрали уцелевшие лохмотья и учинили спрос. Руководил процессом сам Свардиг. Поначалу шляхтичи держались хорошо, гордо. Особенно — коренные: Кошта с Яцеком. Потому, проверив всех четверых каленым железом, Свардиг безошибочно обнаружил слабое звено и, оставив до времени этих двоих, всерьез занялся Стасем и Казимиром. Дело пошло. Где-то после часа неторопливой работы оба татя признались во всем и с большой охотой указали на главных обидчиков: Кошту и Яцека. А вот монаха обелили: дескать, в разбое не участвовал и не одобрил. Мимо его воли всё сделано. Пытуемым поверили: врать после вдумчивой беседы со Свардигом они уж точно не смогли бы. — Я его забираю, — сообщил Сергей Свардигу, прихватывая монаха. Варяг рассеянно кивнул. Расследование закончилось. Начиналась месть. — Богуслав, со мной, — велел Сергей. — Поприсутствуешь при нашей беседе. — Благодарю тебя, благородный человек, за твою христианскую помощь, — с чувством произнес монах на хорошем ромейском. — Будь ты замешан в разбое, я бы тебя прикрывать не стал, — сурово произнес Сергей. — Однако и твоя вина для меня очевидна. Не сомневаюсь, что ты отлично знал о злодеянии — и не воспрепятствовал. — Я Божий человек… — загнусил было монах, но Сергей его перебил: — Поклянись на распятии, что не знал, тогда поверю! Монах глянул исподлобья, буркнул: — Ладно. Знал я. — Это хорошо, что ты не стал лгать, — похвалил Сергей. — Значит, ты и впрямь человек богобоязненный. Но уясни: ты всё еще в полушаге от участи твоих людей, незавидной участи, уж можешь мне поверить! В подтверждение его слов со двора донесся особенно пронзительный вопль. — Батя, я тебе все еще нужен? — по-словенски поинтересовался Славка. — Хотелось бы поглядеть, что там придумал для разбойников Свардиг. — Нужен, — отрезал Сергей. И — по-ромейски: — Что скажешь, монах? — Принять муки от язычников за Христову веру — счастье для меня, — с достоинством произнес монах. — А вот тебе Господь предательства не простит. Сергей расхохотался. Надвинулся на монаха, взял его за плечи, встряхнул легонько и пояснил: — Там, во дворе, не за веру Христову страдают, а за насилие и смертоубийство. Ты что же, думаешь, Господь не разберется, кто за что страдает? — Господь всеведущ… — просипел монах. — Это правда, — согласился Сергей. — Господь знает все, а я — всего лишь человек и многого не знаю. А хотелось бы. — Свет Истинной Веры… — Оставь. Я человек грешный. И любопытный. Потому сейчас я буду задавать тебе вопросы, а ты… — Сергей сурово сдвинул брови и глянул на монаха со всей возможной строгостью: — …Ты будешь мне отвечать быстро и точно, как на исповеди. А если захочешь солгать, подумай о том, что не только язычники умеют допрашивать. — Ты будешь пытать единоверца? Всё же в присутствии духа монаху не откажешь. Вспотел от страха, трясется, как мышь, однако голос тверд. — Скажи мне, сынок, сможем ли мы пытать единоверца? — поинтересовался Сергей у сына. — Вообще-то, сможем, — деловито ответил Богуслав. — Покаемся, батюшка епитимью наложит, но коли сказать, что пытали монаха германского, то не думаю, что епитимья будет тяжелой. — Отец наш духовный — из Моравии, — доверительно пояснил Сергей. — Его старшего брата, иерея моравского, брат во Христе, епископ Зальцбургский, в застенках заморил до смерти. — Ноя… — Ты, ты, — Сергей снова навис над монахом. — Давай, дружок, говори, кто ты есть на самом деле. Что-то не верится мне, что у императора ныне такая нежная любовь с Речью Посполитой, что его человек возглавил посольство великого князя Мешко. Вот тут-то всё и прояснилось. И дары скромные, на грани оскорбления… Не мог же князь Мешко не знать, что любо Владимиру. Пусть не встречались ни разу, но купеческие караваны регулярно туда-сюда ходят, обмениваются информацией. Нет, не Мешко собирал сундучок, а те, кому не очень- то нравилось усиление Польши. Пусть и крестил Мешко свой народ по латинскому образцу, а всё равно. Тем более — с чехами породнился: женился на дочери Болеслава Жестокого, младшего брата чешского князя Вацлава[18]. А Немцам была совершенно ни к чему сильная Польша. Но, с другой стороны, Киеву сильная Польша, да еще союзная с Чехией, тоже без надобности.