Владимир придержал: обнял покрепче, с удовольствием прижал к себе трепещущее женское тело. — Лжешь! Прихвостни твои меня украли! Я их запомнила, княже! — Наталия вскинула разрумянившееся точеное личико навстречу Владимиру. — Я покажу! — Покажешь, — разрешил князь. — Ежели выкрали тебя — накажу строго. Всех! Владимир со значением поглядел на Блуда, и у боярина опять упало сердце. — Со мной поедешь, — решил Владимир. — Где одежда твоя? — Этот забрал, — еще один яростный взгляд в сторону Блуда. — Княже, дитя мое у него, Святополк. Не дай погубить! — Не бойся, — ласково произнес Владимир. — Кто твоему сыну зло причинить вознамерится, со мной будет иметь дело. Ты понял меня, боярин? — Не вели казнить, княже! — Вконец сломленный напастями Блуд бухнулся на колени. — Может, и не велю, — сурово сказал Владимир. — Там видно будет… Глава пятая КНЯЖЬЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ — Пустые слова говоришь, — строго произнес Владимир. — Не будет этого никогда. — Ну так и я твоей никогда не буду! — воскликнула Наталия. Князь не разгневался. Разрумянившаяся пылкая ромейка казалась ему еще красивей, чем прежде. Удивительно, как он мог забыть о ней! — Не серди меня! — Владимир повысил голос. — Что сказал — выполню. Сына брата моего своим назову. Тебя женой возьму правной, а не наложницей. — У тебя уже есть жена. И не одна! — напомнила Наталия. — Их что, прогонишь? — Глупости болтаешь! Я — князь! Сколько хочу жен иметь, столько и будет. А тебя, коли противиться будешь, могу и силой взять! На самом деле брать ромейку силой Владимир не собирался. Ромейки искусны в любви. Пусть-ка постарается! — Тогда я убью себя! — пообещала Наталия не очень уверенно. — Да ну? — Владимир усмехнулся. — А я слыхал: бог ваш самоубийства не позволяет. Наталия промолчала. — Да и о сыне твоем кто тогда позаботится? Если я его в свой род не возьму, он так и останется изгоем, — вздохнул сокрушенно. — Жаль! Святославову кровь — в холопы. — Моя вера не позволяет также и многоженства, — чуть слышно проговорила Наталия. — Зато мои боги против не будут, — отозвался князь. — Более того, по обычаю нашему братнюю вдову на себя взять — доброе дело. Но коли хочешь зваться наложницей — воля твоя. — Зови кем хочешь, только Блуда покарай смертью. Он князя своего предал, брата твоего. Из-за его коварства брат твой убит! — Так хочешь отомстить? — насмешливо сказал Владимир. — А ведь вам, христианам, месть запрещена. Знать, не очень-то ты своему богу предана. Ну это ничего. Богов много, и только один из них, ваш Христос, мстителей не жалует. Это потому, что он слаб. Владимир вынул из поясных ножен короткий широкий кинжал в ладонь длиной с резной печаткой на рукояти. — Видишь это железо? Когда-то оно принадлежало Роговолту Полоцкому, — сказал князь. — Роговолт резал им мясо, острил стило, метил указы. Роговолтова печать здесь была, — Владимир щелкнул ногтем по головке рукояти с княжьим трезубцем, — я ее срезал. Теперь тут моя печатка. И кинжал теперь мой. И все, что было у Роговолта, сейчас или мое, или — ничье. Глаза великого князя — серые, иглистые. Как слежавшийся зимний снег на норвежских скалах. Наталия никогда не видела норвежских гор, но холодом ее пробрало. «Или моя, или — ничья». Ромейка умела понимать намеки. — Сильный обидчику не простит, — произнес Владимир, играя кинжалом убитого князя. — Это хорошо, что ты месть лелеешь. Я сильных жен люблю. Сильные жены сильных сыновей родят. — Владимир уронил кинжал в ножны. — А о Блуде ты неправду говоришь. Не мужу твоему он служил, а мне. И служил хорошо. И еще послужит. Так что о смерти его даже и не думай. И охотников не ищи. Узнаю — накажу! — Он поднялся, навис над съежившейся женщиной: широкий, мощный, совсем не похожий на покойного брата. Лютый. — Устал с тобой говорить, баба. Решай сейчас, кем ты хочешь стать: рабой или княгиней? — Рабой не хочу, — чуть слышно проговорила Наталия. — Вот и любо! — Владимир взял ее за локотки, поднял с лавки. Наталия попыталась спрятать заплаканное лицо, но князь не дал. Развернул к себе, поцеловал крепко, сказал: — Люба ты мне! Ох, люба! — Стиснул крепко, накрыл ягодицы широкими ладонями, сжал больно, жадно. Пахло от князя так же крепко: конским потом, железом, похотью… Зверем пахло. Слезы катились из Натальиных глаз, но Владимир этого уже не видел: опрокинул грудью на посеченный ножами стол, задрал подол платья и исподницы, мял мягкую плоть твердыми грубыми пальцами. Хотел, видно, пробудить в ней желание, но лишь распалился сам. Насел сверху, навалился, подмял, как жеребец — кобылу, зарычал, ухнул — и отпустил. Быстро управился. Наталья подумала — всё. Ан нет. Владимир не успокоился. — Разоблачись, — хрипло бросил он. Наталия противиться не посмела. Развязала поясок, сняла одежку и исподнее, замерла, чувствуя себя рабыней на рынке, которую оглядывает купец. — Хороша, — одобрил наконец Владимир, шлепнул Наталию по ягодице: не ударил — приласкал. — Оденься и иди в спаленку. Там жди. Уже у дверей окликнул: — Стой! Подошел, взял двумя пальцами за подбородок: — Ничего мне сказать не хочешь? — Что тебе будет угодно услышать, мой господин? — чуть слышно проговорила Наталия. — Гордая, — похвалил князь. — И умная. Знаешь, что я своему слову хозяин. Не дрожи. Никто больше тебя не обидит. И сына твоего… Нашего. Никто… — сильнее сжал пальцы.-…Кроме меня. Владимир отпустил Натальино лицо. На нежной коже остались красные следы. — Иди, — велел князь. — И помни: твое счастье зависит от моего. Так что постарайся, чтобы я был счастлив. И тогда ты узнаешь, насколько я лучше моего брата. Ты поняла, княгиня? — Поняла, — глядя в пол, прошептала Наталия. Владимир не видел ее глаз и не мог услышать мыслей ромейки. К счастью для нее. Глава шестая, В КОТОРОЙ ЛЮДИ РЕШАЮТ ЗА БОГОВ — Почему ты его отпустил? — Князь-воевода Артём мрачно уставился на воеводу Пежича. Воеводы не были особо близкими друзьями, но оба варяги. Считай, братья по оружию. Не родные, но — свои. — Я поступил по Правде, — спокойно ответил Пежич. — Сам посуди: не драться же мне с Путятой? Он ведь не нурман какой-нибудь, а наш, Полянский. Тем более виру и головное он уже заплатил. — Путята — не варяг! — бросил Артём. — А убили варягов! — Согласен, — не стал спорить Пежич. — Но опять же сам посуди: что они были за варяги? Одиннадцать лет Олруд служил ромеям. В Киеве меньше двух лет живет. Ты это знаешь. Твой отец сам помогал ему обустраиваться. — Он был родичем старого Рёреха! — напомнил Артём. — Ну так пусть Рёрех и спросит с убийц, — пожал плечами Пежич. — А я тебя другом считал, — мрачно проговорил Артём. — А я и есть твой друг, — спокойно сказал Пежич. — Олруда с сыном жаль, но для твоего рода, Артём Серегеич, его смерть благо. — Думай, что говоришь, воевода! — А ты сам посуди: первый жребий пал на твоего брата. Его князь забрал. Вроде как на себя принял. Но жертва-то Сварогу все равно нужна. Это же не твой распятый бог, которому одних лишь слов довольно. Осерчает Сварог — не будет нам на этой земле удачи. — Сам придумал? — Добрыня сказал. Артём глянул исподлобья на Пежича, подумал… И кивнул.