Кухня была размером с зал в моей холостяцкой квартире. На стенах никакой легкомысленности в виде обоев в цветочек, просто ровная, окрашенная в теплый персиковый цвет, поверхность. Гипсокартон, вероятно. Вдоль стен стояли шкафы самого разнообразного назначения из светлого дерева и стекла. Дорогая обстановка, даже богатая, я бы сказал. И чувство стиля на высоте. Ирина Александровна, так я решил про себя называть «маму», разлила по чашкам тонкой керамики чай, подвинула вазочку с медом и принялась выжидательно на меня смотреть. Под ее пристальным взглядом я сделал небольшой глоток и спросил: – Что? – Ты странно выглядишь, сын. – Мам, на меня только что напали! Как, по-твоему, я должен выглядеть? – Игорь, что за детские увертки. Я говорю не об этом. Проницательная и жесткая мама у здешнего Игоря! Для нее неудивительно, что на сына нападают посреди бела дня неизвестные, что он прибегает сменить окровавленную одежду к матери домой! Но удивляет его странный вид! – Ты на себя непохож. Какой-то затравленный. Не хочешь мне рассказать, что с тобой происходит? И ведь вопрос не подразумевает рассказа о нападении. Он для нее рядовой случай из жизни сына. Эту женщину интересует другое. Ну ладно, я где-то так и планировал. Для начала нужно перехватить инициативу. – Я потерял контроль над даром. – Что?! Ирина Александровна даже из-за стола вскочила. Лицо покраснело, глаза испуганные, холеные руки аристократки дрожат. Мне кажется, скажи я ей, что ее внук попал под машину, она бы обеспокоилась меньше. – Как? Как это произошло? – Я не знаю… – Наркотики? – Мам!.. – Женщина? – А что, у меня целибат? – Не паясничай, Игорь! Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду? Вообще-то, нет, не понимаю. Но тебе не скажу. – Это очень серьезный вопрос! А сын в кровище – несерьезно? Ну, мать!.. – Я не знаю, как это произошло, мама. Сегодня с утра встал, какое-то странное чувство, будто часть души вырезали. Не поверишь, из головы повылетали вещи, которые я вроде бы знать обязан, но не все, а избирательно. А во время схватки я только дважды смог применить магию, и то бесконтрольно. Будто бы остатки дара, понимаешь? Чуть не погиб. Врать я мог, как дышать – вот уж где профессия пригодилась! На Ирину Александровну мой треп, судя по всему, действовал. Она с задумчивым видом кивала, шевелила губами, будто перебирала несказанные слова, даже сочувствие во взгляде появилось. Когда я закончил, она не стала обвинять меня во лжи, только спросила хмуро: – Кто еще знает? – Никто! – Пусть пока так и остается. – Ты так говоришь, будто понимаешь о чем идет речь? Она стрельнула глазами в сторону – точь-в-точь как моя, когда не хочет отвечать на вопрос. Будто бы ее прямо сейчас очень заинтересовала лепнина под потолком. – Что со мной произошло? – надавил я. – Бабушка по отцовской линии с тобой произошла, вот что! – недовольно фыркнула «мама». – Не пояснишь? Железная леди замолчала. Надолго. Вероятно, раздумывала, открывать ли мне доступ к какой-то семейной тайне, информацией о которой не владел и мой двойник. И намек на которую, она сейчас сболтнула. Решившись, наконец, она сказала: – Бабушка Ева… Ты ее не помнишь, она умерла до твоего рождения. Она была… как бы это сказать? Она была странной. Бабушка Ева в моем мире была. Только звали ее Анна. Точнее, как я узнал уже после ее смерти, при рождении ее как раз назвали Евой, но затем она почему-то сменила имя на более русское. То ли евреям сложнее было, то ли еще что. К стыду своему, эти сведения у меня из головы уже успели выветриться. – В молодости она владела такой силой, которая ни каждому мужчине подчинится, а это, как ты знаешь, редкое дело. – продолжала Ирина Александровна. – Но, годам к пятидесяти, она забросила практику, разогнала учеников, даже своих детей владению силой не обучала. Замкнулась, уехала в деревню, ни с кем из родни не общалась. В роду она считается сумасшедшей и говорить о ней не принято. Даже внукам лишь рассказывают, что была такая бабушка Ева, умерла молодой и на этом все. – Но там не так все просто? – Умирая, она призналась твоему отцу, что потеряла дар. Весь остаток жизни искала способ его вернуть, но успехов не добилась. А родных бросила, чтобы тень на семью не бросить. Боярский род, в котором такое происходит… Ты понимаешь, что это значит… Здесь «мама» замолчала. Глаза ее наполнились слезами, но ни одна из них не посмела сорваться вниз. Я тоже молчал, не зная что сказать. С одной стороны – хорошая версия. Многое объясняет. Не для меня, конечно, для Ирины Александровны. Выражаясь языком шпионов, книжки о которых я глотал в совершенно неумеренном количестве, перед матерью Игоря я легализован. И любую мою странность она спишет на «наследственную болезнь». А вот, с другой стороны, все не так благостно. И одну из проблем я вижу прямо сейчас, глядя на пожилую женщину, сдерживающую слезы. К бабке не ходи, мама начнет меня лечить. – Надо покопаться в семейном архиве. – вымолвила Ирина Александровна. И подтвердила мои опасения. – Может быть, удастся что-то найти… Как-то вылечить. Или сразу к целителям? Не хочу к целителям! Раз тут все такие маги, то есть немаленькая вероятность, что целители вскроют правду про меня на раз-два! – Посмотри пока архивы, мама. – успокаивая ее, я положил свою руку поверх ее ладони. Железная леди вздрогнула от неожиданности, а я выругался про себя – такое проявление нежности для здешнего Игоря было нехарактерно. – А я соберу информацию другими методами. Бьюсь об заклад, мой случай не уникален. Наверняка такое случалось много с кем, но все молчали, боясь огласки. В дверях меня остановил ее вопрос. Как будто мне мало было вопросов без этого. – Твое решение по переезду окончательно? Да вашу же мать! Добить меня решили совсем? Обер-секретарь у нас еще и переезжать намылился. В принципе, это объясняет холодность его матери. Решила кровиночка бросить семью и могилки предков, оставить ее одну на старости лет без опоры и поддержки. Куда тут, кстати, народ отправляется за лучшей жизнью? В моем мире маршруты разнообразием не отличались: Москва, Питер, Краснодар. Хотя мечтали-то уехать в Таиланд на пмж… – Я не хочу об этом говорить, мама. – подобрал я самое нейтральное определение для своей неосведомленности. – Обсудим это позже. Обиженное «конечно» я услышал уже приглушенным закрытой дверью. * * * – Давай к князю, Мишико. – буркнул я, падая на диван «Ладоги». По правде сказать, надо бы в библиотеку ехать, собирать сведения о мире, но, боюсь, Николай Олегович не поймет. И Мишико не поймет. Какая библиотека, когда тут такие дела! – Игорь Сергеевич, я же вас просил! – недовольный голос водителя вырвал меня из водоворота собственных мыслей. – О чем? – Не называть меня Мишико! Есть же у меня имя, при крещении принятое. Михаил. Так и зовите. Здесь абрек сделал паузу, будто усомнившись в собственном праве указывать вип-персоне. И добавил: – Если несложно. – Ничуть! – кивнул я. – Ты прости, с этой всей суетой забыл уже. – Да я ж понимаю! – с готовностью отреагировал Михаил. И завел машину. В пути от дома матери до княжеской резиденции, я смотрел в окно, подмечая разницу между своим городом и Благовещенском, в который меня закинуло. Если не приглядываться, как я и делал, впервые сев за руль в этом мире, то и не слишком-то в глаза бросается. А вот если уже знать на что смотреть, то города отличались очень сильно. Из сходства: расположение улиц по типу римского лагеря и много деревьев. В свое время Благовещенск мне этими вещами и понравился. Заблудиться в нем невозможно, хотя некоторым знакомым удавалось, и дышится не в пример легче. Особенно если сравнивать с родным Владивостоком. А вот дальше начинались различия. Главным, этого я раньше не замечал, было полное отсутствие типовых панельных «хрущёвок». Высотки были, много и очень разных. Стояли они примерно там же, где многоквартирные дома в моем городе. Это, кстати, легко объяснялось. Благовещенск расположен на перекрестке двух рек, Амура и Зеи. И почвы тут топкие, что застройщикам диктует определенные правила. Взять, например, микрорайон, построенный у нас еще при Советском союзе. Стоит он фактически на болоте. Проектируя его, советские еще строители специально так расположили высотки, чтобы ветер по микрорайону гулял постоянно, подсушивая грунт. Ну и в центре проблема гуляющих земель тоже довольно остро стоит. Так что дома стояли там же примерно где и у нас. И это объясняло, почему я сразу не обратил внимание на чуждость этого города. Но были они другими. Более высокими и архитектурно разнообразными. У нас совсем недавно на набережной Амура построили три «свечки» этажей по двадцать пять – самые высокие здания в городе были. Обычно же выше четырнадцати этажей не строили. А здесь голову приходилось задирать постоянно, чтобы увидеть, где кончается очередная башня. Из материалов преобладал отделочный красный кирпич, зеркальное стекло и, как ни странно, дерево. Последнее не являлось основным строительным материалом, но в отделке его использовали повсеместно. Названия улиц тоже отличались. Содержащие топонимы названия сохранились, разве что перекочевали немного: Амурской улицей называлась та, что шла следующей от набережной Амура – в моем мире – улица Ленина, а Зейская располагалась не параллельно ей, а перпендикулярно, очерчивая берег Зеи. Что, если подумать, было довольно логично – Амурская по Амуру, Зейская по Зее. Но непривычно. А вот вместо улицы 50-летия Октября – центрального и вечно перегруженного транспортом проспекта, имелась улица Большая. Была она и правда широченной – по четыре полосы в каждую сторону против двух у меня дома – и смотрелась презентабельнее. Как и в моем Благовещенске, вдоль этой улицы располагались основные казенные учреждения. Прокатив мимо которых, мы выехали к резиденции князя. Кстати, еще одно отличие, которое бросилось в глаза. В городе, по крайней мере, вдоль центральных улиц, было оборудовано множество парковок. И, соответственно, не было забитых машинами крайних правых полос. Вроде бы мелочь, а о власти в городе, тьфу, княжестве, эта деталь сказала мне много – за порядком здесь следили не только на словах. * * *