– Таня, это вопрос жизни и смерти! – наседал я на Колосову. – Мне надо увидеть ребенка. Договорись в роддоме, ты же все можешь, у тебя во всех больницах знакомые. Два дня ожидания я провел в прострации, даже толком не помню, чем занимался. Наконец Колосова позвонила и сообщила, что обо всем договорилась. С меня потребовали бутылку армянского коньяка и коробку конфет. Утром, часов в одиннадцать, мы с Татьяной вошли в роддом со служебного входа. Молоденькая акушерка вынесла нам запеленатого младенца. Ребенок спал. – Привет, Танюха! – акушерка хотела сунуть младенца мне, но я запротестовал. – Нет, нет! Я боюсь ее на руки брать. Она такая маленькая, как кукла. – Ничего, – подбодрила меня акушерка, – это только вначале страшно, потом привыкнешь. Колосова и акушерка стали болтать об общих знакомых, а я разглядывал новорожденную. Сколько я видел в кино младенцев, все какие-то страшненькие, сморщенные, кричат. Дочь Натальи была не такой. Она была хорошенькой, с гладким личиком. – Как мне увидеть ее глаза, – дрожащим голосом спросил я. – Может быть, ее легонько ущипнуть? В ответ девочка раскрыла глаза и посмотрела на меня. Взгляд ее огромных голубых глаз был вполне осмысленным. Она молча рассматривала меня, а я, как завороженный, смотрел на нее. «Она уже все понимает, – с ужасом подумал я. – Она знает, что я ее отец. Сейчас скажет: «Папаня, пошли домой! Здесь скучно, а молоко из бутылочки я могу и дома хлебать». Когда она начнет говорить? Интересно, у нее зубы уже есть или еще нет?» – Вся в папу, – отвлеклась от Колосовой акушерка. – Да ну, – усомнился я. – Она еще ни на кого не похожа. – Как же «не похожа»! Носик папин, глазки. Танюха, скажи, девочка ведь – вылитый отец! – Похожа, – согласилась Колосова. – Ну что, насмотрелся? Пошли, людям работать надо. Я хотел на прощание коснуться младенца губами, но акушерка не дала. – Выпишут из роддома, тогда целуй ребенка сколько захочешь. У нас – нельзя. Мы вышли с Татьяной на крыльцо. Я обнял ее, чмокнул в щеку. – Танюша, спасибо за все! – Не боишься, что мамаша увидит? – кивнула она на окна роддома. – Ее мамаша мне не жена, и я перед ней отчитываться не собираюсь. Мы договорились, когда встретимся в следующий раз, и я бесцельно пошел неведомо куда. Пройдя большой круг по дворам, я вышел к гастроному. «Надо выпить, – решил я. – Такое событие бывает раз в жизни. Как она смотрела на меня! Кто сказал, что младенцы ничего не понимают? Фигня. Она уже все понимает, просто говорить не может». Винный отдел в магазине еще не работал. Я зашел в гастроном с черного хода, постучался в кабинет к директору, предъявил служебное удостоверение и попросил продать бутылку водки. Директриса скорчила презрительную гримасу, но за бутылкой сходила. С водкой в руках я пошел в сквер у областной библиотеки. «Зайду в кусты, открою бутылку и выпью из горла, сколько смогу. Потом посмотрю, что дальше делать». Место в кустах было занято. Трое бичей потрепанного вида сидели на траве. Перед ними была расстелена газетка, из обшарпанной хозяйственной сумки выглядывало горлышко «огнетушителя» – мужики собрались выпивать. Увидев меня, все трое напряглись. По глазам они поняли, что я – мент, но зачем милиционер может забраться в гущу кустарника с бутылкой водки в руках? Старший из бичей, самый опытный и решительный встал, отряхнул брюки. – Командир, – сказал он, – мы никому не мешаем, вино не пьем. Мы просто сели передохнуть перед работой. – Ребенок родился голубоглазым, – сказал я бичу. Он сделал губы трубочкой, обернулся, посмотрел на ничего не понимающих друзей. – Позволь полюбопытствовать, – вежливо обратился ко мне бич, – мы должны огорчиться, что ребенок родился голубоглазым, или это повод для радости? – Это повод выпить! Я отдал ничего не понимающим бичам водку и пошел на работу. * * * notes Примечания 1 Подробнее о захвате в заложники Натальи Антоновой, ее освобождении и обстоятельствах ранения Андрея Лаптева в книге «Лагерь обреченных». 2 Подробнее о семье Клементьевых – в книге «Лагерь обреченных». 3 Подробнее о жизни Андрея Лаптева и семьи Моисеенко – в книге «Лагерь обреченных».