И снова засмеялся. Анди встала. Когда мы отошли уже довольно далеко, я обернулся посмотреть на Мойзеса. И увидел, как он очень старательно оборачивает вокруг пояса цепь и закрепляет ее на пальме. Как будто предвидел неминуемое стихийное бедствие. XXII – Привет, дорогая моя. – Неван! Наконец-то! Ты где? – В Америке… Все еще в Америке. – В Нью-Йорке? – Нет… Нет, немного… немного южнее. – Тебя плохо слышно, там какой-то шум. – Да, здесь работы ведутся. – Вокруг тебя люди? Ты на улице? Ты в каком-то городе? – Нет, милая… – Где ты, Неван? – Я… на острове. – На острове? В Америке? – В Сальвадоре… На безлюдном острове. – … – Ты здесь, Вероника? – Конечно, здесь. Я всегда здесь. Я никуда не денусь. – … – Неван, там водятся крокодилы? Пауки-птицееды? Там есть пираты? Я боюсь за тебя. Возвращайся. Возвращайся домой! – Я завтра вылетаю в Европу. – Наконец-то домой! – Почти… Мне еще надо перед этим сделать одну посадку. В Шотландии, на севере Шотландии. – Неван? – Да, дорогая? – Неван, не бросай меня. – Да что это ты такое говоришь? – Я тебя уже не слышу, Неван. Так что послушай меня. Просто слушай. Не бросай меня. Ты мне нужен. Мне без тебя страшно. У меня лепестки облетают. Я вяну без тебя. XXIII Мы сидели на пляже, лицом к заходящему солнцу. Рабочие вернулись на континент, и на острове стало тихо. В маленькой бамбуковой хижине молча ужинали несколько человек. Ели сардины. Дети гоняли пыльный мяч. Молодой повар в белом переднике подошел к маленькой темноволосой подавальщице, обнял ее, и они стали вместе смотреть, как солнце опускается к горизонту. Любить – значит смотреть вместе в одном направлении. Завтра утром мы покинем остров. Рано утром. С первой рыбацкой лодкой. В соломенной хижине можно поесть жареной рыбы или мяса, выпить чего-нибудь сладкого или алкогольного, но гостиницы при кафе нет. Мы поспим на песке, под звездами, на этом тихом пляже у залива Фонсека, напротив того, где обосновался Мойзес и где рев бетономешалок, должно быть, сменился его не менее мощным храпом. А здесь нет ни стройки, ни прикованных столов и стульев, ни стены между песком и морем. Только синяя-синяя вода и красное солнце, такое же красное, как волосы Анди. * * * – Я очень люблю закат, – сказала Анди. – Планета Маленького принца до того мала, что ему довольно было передвинуть стул на несколько шагов, чтобы снова и снова смотреть на закатное небо… и ждать не придется! Я не ответил, я думал о Веронике. И еще я думал о том, что самое прекрасное на закате – это ждать, пока солнце медленно опустится за горизонт. – Маленький принц говорил, – продолжала Анди, – что когда станет очень грустно, то хорошо поглядеть, как заходит солнце… Однажды он видел за один день заход солнца сорок три раза. – Значит, в тот день ему было очень грустно? Анди повернулась ко мне и улыбнулась – такая хорошенькая в этом золотом вечернем свете. – И даже сорок четыре! – прибавила она. – В оригинальных изданиях «Маленького принца» было сорок четыре. Но Сент-Экзюпери сам исправил это число в рукописях на сорок три. Странная подробность, на которой он особенно настаивал, и никакого объяснения для нее не существует. Почему сорок три? Это возраст Консуэло, и это год издания «Маленького принца», и год, когда он снова ушел на войну. Это его так печалило? Может ли это единственное указание… Я приложил палец к губам Анди: – Помолчите, девушка. Хоть сейчас минутку помолчите и посмотрите. Я взял ее за руку. Нас окутывала тишина. Теплый ветер овевал запахами кофе и кокоса. – Заходящее солнце – это не грустно, – сказал я. – Если смотреть вдвоем, как оно заходит. – Вот видите, вы такой же болтливый, как я! Не можете заставить себя помолчать. Теперь и я улыбнулся. Рука у нее была теплая. – Сколько вам лет, Анди? – Столько же, сколько Маленькому принцу… Возраст, когда чувствуешь грусть, глядя на заходящее солнце. Возраст, когда становишься счастливой от того, что смотришь на него не одна. Возраст любви. Песок на наших руках был теплым. – Странное у вас имя, Анди, почти как у мальчика. – А разве у детектива имя не должно быть таким? – Нет. – Нет? Тогда я признаюсь вам, господин старый авиатор, что настоящее мое имя – не Анди… Я слегка переделала свое имя, потому что так надо было… ну, для работы. Мое настоящее имя – Ундина. Волны, которые лизали нам ноги, были теплыми. – Ундина? Это… да, это в самом деле куда более женственно. И я уверен, что ваше настоящее имя как-то связано с Маленьким принцем.