Та нехотя обернулась в сторону мужчин и смерила неприязненным взглядом Кремова. Происходило что-то странное. – Игорь, ты очень нужен для важного дела, – заявил Матвей. – Наша служба иногда доставляет конфиденциальную почту, такую, о которой совсем необязательно знать копам. Мы даже гарантируем клиентам, что их отправления ни при каких обстоятельствах не попадут в руки властей. Понимаешь? – Все наши отправления не должны попадать в руки властей, – ответил Игорь настороженно. – Наркотики? – Нет, эта гадость ни при чем, – брезгливо и с ноткой обиды произнес Ястреб. – Ладно, – сказал Нерв, – но ты сам виноват, нагонишь жути… – Он не подходит! – внезапно воскликнула Юкэ, обращаясь к Матвею. – Видишь, сколько девчачьей болтовни? – Нельзя так о напарнике, вам еще прорву километров вместе пройти предстоит, а ты начинаешь с претензий! – осадил тот и, обернувшись к озадаченному Игорю, продолжил: – С этого дня я закрепляю вас в спайку. Кремов не знал, что ответить, и поэтому промолчал, а Юкэ, презрительно фыркнув, опять уставилась в окно. – Сегодня у тебя обычная смена, а завтра с утра жду у себя, нужно потолковать, – закончил Туров. Нерв собрался идти и только теперь заметил кровавую потертость на скуле Особи, которую она скрывала во время разговора за прядями волос. Хватило раздраженного поворота головы, чтобы рана обнажилась. – Что с тобой? – машинально спросил Игорь. Юкэ ответила холодным молчанием. – Ну, выздоравливай… партнер, – пожелал Нерв и направился к выходу. Лишь у самой двери его настигло бесцветное «спасибо». Глава 33 Спайки для доставки особых пакетов возникли неспроста. С недавних пор дела резко пошли в гору. Матвей вроде бы нашел богатого западного партнера, который с помощью «Пули» планировал выйти на растущий рынок Защекинска, а затем организовать полноценное СП. Туров ухватился за представившийся шанс обеими руками и под Садовым мостом закипела небывалая активность. Для начала «Пуля» выкупила полуразрушенные гаражи почившей давным-давно «Автоколонны № 3», восстановила их, и туда принялись наезжать грузовики партнера. Они доставляли оптом крупные и мелкие посылки, а «Пуля» переваривала их довоз по конкретным адресатам. Таким образом, на месте полулюбительской курьерской шарашки начал формироваться современный сортировочный узел профессиональной экспресс-службы. Ребята-«пулевцы» бросились занимать руководящие и не очень должности, дух предпринимательской наживы щекотал всем обоняние. Светка оседлала «колл-центр», сделавшись главной по связям и рекламе. Она с жаром взялась третировать новеньких девчонок, предъявляя претензии за малейшую оплошность и штрафуя за каждый чих. К чести Светки, это приносило результат: вышколенные телефонистки и рекламщицы, украдкой проклиная ненавистную шефиню, отрабатывали служебные обязанности на сто процентов. На высокой должности Светка не отказывала себе в главной слабости – мужчинах, что, вкупе с солидными заработками, превратило ее из несчастной дичи в несчастного ловца, обреченного на неискреннюю любовь и скудность выбора. Илья принял в управление весь гараж, отвечал за логистику. Подобно Светке, он руководил жестко, за что схлопотал от подчиненных прозвище «Наполеон». Правда, Илья все же палку не перегибал и по-прежнему не брезговал самостоятельно возиться с мотоциклами «пулевцев» старой волны. Кроме того, он ударился в гаджетофилию – обвешал мотоцикл, на котором ездил от случая к случаю, немыслимым количеством тюнинга, начиная с прямоточного выхлопа из ребисовой стали девятого уровня и заканчивая электронными потрохами, позволяющими в наклоне в шестьдесят градусов на скорости в сто восемьдесят километров в час покуривать сигаретку, держась за руль одной рукой. Вряд ли это еще отвечало обозначенному им же «предназначению в мире». А вот Пашку постигло разочарование: никакой особенной должности ему не досталось. В сердцах он променял мотоцикл на новенький «пулевский» грузовичок с кондиционером и, поругивая судьбу, а также всех виновных и неблагодарных, развозил теперь нетяжелые коробки. Серж и вовсе уволился. Поначалу Матвей назначил его главой рекламного отдела, но необязательность и леность Сержа, вполне прощаемые в полулюбительском бизнесе, теперь оказались неуместны, поэтому после парочки запоротых заданий его вежливо попросили на выход. По слухам, он устроился продавцом в салон сменных панелек для ХАЭНов. Примерно по такому сценарию «Пулю» покинули еще несколько ветеранов. В матвеевском пути «наверх» компания, отчалившая когда-то из безвестного гаража и считавшаяся дружной, продолжила редеть. К удивлению, повышение в классе не коснулось Юкэ и – почти – Жучка. Они по-прежнему не оставляли мотоциклы и ежедневно развозили почту: Юкэ – особую, Жучок – любую. Правда, последнего осчастливили титулом старшего мотокурьера, но на практике Жук никак им не пользовался. В разраставшейся «Пуле» мотоциклисты вообще оказались на обочине всеобщей денежно-организационной горячки. Особенно горевать не приходилось. Матвей относился к мотоотделу как к гвардии, сам располагался в старом кабинете (отделанном, впрочем, по последнему слову высокой моды) – очевидно, успех не лишил его толики сентиментальности. Что главному лирика, подчиненным – выгода. Игорь немного перевел дух: зарплата увеличилась, и больше не нужно было с тоской считать каждый грош. А самое приятное заключалось в том, что «Супер-В» перевели на казенное довольствие, «Пуля» отныне заботилась об исправности техники, оплачивала покупку расходников и запчастей. Илья, ревностно отслеживающий, чтобы в заявки курьеров не попадало тюнинговых излишеств, тем не менее не скупился на штатные компоненты даже оригинального происхождения, не говоря уж о качественных техно-дженериках. «Знаешь, твой экзот подустал, – сообщил он Кремову, разглядывая длиннющую заявку на ремонт „Супер-В“, – давай я поговорю с Ястребом, мы втроем что-нибудь придумаем и сварганим тебе аппарат посвежее, а?» Игорь решительно отказался. Наполеон вздохнул, сложил заявочный листок пополам, засунул под приборку и покатил мотоцикл в личный бокс. «Ты ведь понимаешь, что это по дружбе?» – подмигнул он. Игорь понимал. Мало того что Илья взялся за «Супер-В» лично, так еще и бюджет ремонта обещал вылиться в круглую сумму. Нерв ликовал! Верному двухколесному спутнику, потрепанному тяжелой работой, вернут молодость, залечат хронические болячки, настроят агрегаты и заменят изношенные! А потом – снова в путь, снова во «вне игры», вдвойне сладкое с беспроблемным мотоциклом. После разговора с Ильей Кремова на два дня сняли с расписания. Игорь внезапно осознал, что полноценных выходных у него не было давным-давно, и растерялся. Он не знал, куда податься и на что израсходовать время. Подспудно испытывал страх, что, оставшись наедине с собой, даже ненадолго, сорвется. Нагонит тоска, давненько дожидавшаяся шанса, оживут ненужные воспоминания, как назло на пути случайно встретится кто-то из прошлого и начнет выпытывать, посмеиваясь над ответами. Игорь совсем не стыдился себя, но они ведь не поймут ничего, им не объяснишь. Ладно, в конце концов, он во всеоружии, перетерпит и возможные насмешки, и нашествие грустных воспоминаний. Глава 34 Галаган отгородился от внешнего мира шумонепроницаемыми окнами служебного авто. Конечно, непроницаемость в данном случае не ограничивалась акустикой; новейшие конструкционные материалы позволяли сосредоточить в миллиметрах стали и стекла поразительную стойкость к воздействию летящих пуль, взрывающихся гранат и бог еще знает каких неприятностей. Осознание личной неуязвимости даже психологически отсекало пассажира от суеты городского муравейника и предоставляло возможность с комфортом сосредоточиться. Галаган чертил в блокноте абстрактные фигуры. Конраду было над чем поразмыслить. Похоже, короткий и самый эффективный способ выловить Януса в мутной воде Защекинска на практике нереализуем. Старинный и некогда могущественный советский НИСП, повергавший в трепет весь Мегаполис, нынче в руинах. По этому поводу советник испытывал двойственное чувство: с одной стороны, внутри приятно щекотала гордость победителя, ведь в сокрушении опасного врага он принимал не последнее участие; с другой – сознание раз за разом возвращалось к русской пословице «не рой яму…». Та, противно жужжа комаром, констатировала очевидную бесполезность нынешнего института в борьбе с Янусом. НИСП не походил на себя даже десятилетней давности, когда мастодонты из преподавательского состава еще умели насквозь прошивать потроха любого, кто с ними разговаривал. Если бы не цейтнот с поимкой Януса, если б не этот проклятый цейтнот, не пришлось бы испытывать и толики сожаления по кончине древнего врага, но время поджимало и сейчас любой из реальных профессионалов психоанализа смог бы помочь. Ректор института мистер Коротько, представитель новой волны психоанализа, удивился просьбе Галагана. Пожалуй, в тот момент, когда советник ее озвучил, в голове Коротко произошел системный сбой; и то понятно: машинная концепция психозрения, поддерживаемая властью, набирает обороты, старая школа терпит поражение по всем фронтам, а здесь высший функционер ищет живых «Нервов» для выполнения определенной работы. Как бы то ни было, ректор представил Конраду одного из оставшихся, еще советских, специалистов. Сухонький пожилой преподаватель встретил собеседника свинцово-тяжелым взглядом, и Галаган даже не стал заводить разговор об истинной цели своего визита. Вполне очевидно, что кроме отказа и риска утечки информации он ничего не получил бы. Таким образом, оставался только один способ вычислить и поймать Януса – машинный, и здесь НИСП обязан был послужить. Но время! Времени потребуется много. Янус, Янус. Что за имя такое? Пусть Экселенец и употребляет его, но искомому преступнику подходит прозвище поточнее. Вчера в финале объединенного чемпионата по волейболу любимая команда Конрада «Скай вингз» потерпела обиднейшее поражение от «Рэд пауэр». Сначала казалось, что мощным, атлетично сложенным «скаям» не составит труда одолеть корявенький коллектив с Востока, чудом продравшийся сквозь сито полуфиналов, – настолько убедительной выдалась первая партия. Полный разгром, шок и трепет, но «рэдовские» гномы не стушевались, чем вызвали резкое недовольство публики, жаждавшей крови, и принялись сопротивляться с удвоенной энергией. Этой своей упертостью они попрали каноны шоу про плохих парней, побеждаемых героической армией воинов добра. И вроде никаких изысков типа красивых воспарений над сеткой или планирующих подач, но маятник противостояния заколебался. Особенно раздражал болельщиков либеро «рэдов». Он не давал завершаться эйсами красивейшим комбинациям «скаев» и удачно принимал подачи, но самое главное – поймав нерв игры, сам настраивал партнеров, из-за чего казался скалой, единолично разбивавшей в брызги атаки неприятеля. Вторую партию «скаи» домучили с разницей в два очка, но самое страшное со всей очевидностью уже маячило над площадкой: уверенность защекинских гномов во главе с настырным либеро в своих силах. Похоже, психологический перелом ощутила и публика – с началом третьей партии болельщики принялись недовольно гудеть и улюлюкать при каждом касании мяча «рэдами», а тем более их либеро, словно речь шла не о розыгрыше подачи, а об очке за победу. «Рэды» прибавили и, подгоняемые кучкой своих оголтелых фанатов, пошли вперед, выигрывая подачу за подачей. Куда подевалась атмосфера первой партии? Где шок и трепет противника? Вот уже мяч позорно «надет на уши» нападающему «скаев», в глазах «эльфов» растерянность; красные же, получив эмоциональную подпитку, давят с новой силой. И хоть бы искорка ликования в глазах! Нет, утершись после начального разгрома, эти остервенело орудуют, а либеро – злой гений гипнотизирует подающих, притягивает взглядом мяч и дирижирует своей бандой. Откуда у игрока его амплуа столько власти на площадке? Почему, выполняя черновую неблагодарную работу, оставаясь в тени без шанса на разящий удар, он подчинил себе окружающих, огромный зал болельщиков? Даже его травма в пятой партии не помешала «рэдам» втоптать «скаев» в пол. Воодушевленные, словившие раж, они будто мстили за него, вымещая на сопернике свое неистовство! 2:3! Конец. Кубок впервые уехал за Линию свободы, а тамошний сброд ударился в праздничную вакханалию, резко контрастирующую с унынием Мега полиса. – Где же ты, либеро? – пробормотал Галаган, задумчиво выводя в блокноте очередную фигурку… Глава 35 У бедности свой запах. Сложно сказать навскидку, из каких компонентов он соткан, но то, что среди тысяч других этот определяется безошибочно, – пожалуй, факт. Старая изношенная куртка черного кожзама, протертые до опасного истончения брюки, служившие без выходных и перерывов несколько лет, выцветшие хлопковые носки с ослабшими до изнеможения резинками – набор то ли студента, то ли дворового пацанчика, а зачастую и взрослого неудачника – характерные спутники безденежья. От подобных вещей веет застарелым потом, недорогими куревом и пивком. В зависимости от особенностей носителя, к базовым элементам может добавляться духан бензина, солярки или, к примеру, нотка дешевейшего лосьона. Надевая растянутый свитер, Матвей почувствовал тот запах. Он впитался в затрепанную ткань намертво, срастившись с ней на молекулярном уровне. Память мгновенно отозвалась картинами прошлой жизни с вечным недоеданием и недосыпом, низкооплачиваемой работой и какой-то серой безысходностью. Гараж, первый состав «Пули», ломучие древние мотоциклы… Медленно продев голову в воротник, Туров присел на мягкий табурет перед зеркалом. Большое дорогое зеркало куплено недавно, как, впрочем, и табурет. Эти пахли со всем по-другому – приятной успешностью, что ли. Отвернувшись от собственного отражения, Туров уперся отрешенным взглядом в пустоту. Вчера Лиля светилась от счастья, когда они зашли в кафешку дорогого кинотеатра по случаю приближающегося Рождества. Впрочем, для визитов в кафе и ресторанчики им давно не требовалось никаких случаев. Маленький галчонок перестал смущаться по поводу цен на блюда. Естественно и быстро привилась привычка заказывать что-то без опаски за итоговый счет, незаметно в их одежде старые вещи сменились новыми и модными. Вспомнился взгляд Лили, обращенный к соседкам по столику: с присущим женщинам любопытством она рассматривала их туалеты и наверняка прикидывала, что попросить у своего любимого мужчины к очередному празднику. В прошлом остался и образ скромной серенькой библиотекарши, ему на смену пришли модная прическа со скошенной челкой, уверенный макияж и аромат парфюма «Экселент вумен»… «Фу ты, дались эти запахи!» – раздраженно подумал Матвей. Одним движением он снял свитер, швырнул его на пол и, вытащив из кармана початую пачку «Уинстона Паркера», рывком извлек сигарету, чтобы закурить… Конечно, Лиле нравилось выглядеть модно-привлекательной, ее вовсе не угнетало быть такой как все, она жадно наверстывала отставание, вызванное годами бесправия и лишений. Открывая для себя новые возможности, Лиля включилась в процесс покупок, походов в театры и кафе. Матвей вселил в нее уверенность в стабильном будущем, наполненном уютом, достатком, а не экономией и страхом. Она перестала смотреть в пол, как тогда, когда они впервые пошли в кино, выбросила старые, много раз чиненые сапоги и пальто, доставшееся от мамы, и учинила ремонт их квартирки. Обычное женское счастье превратило Лилю в цветок, которым Матвей не мог налюбоваться. Пятничный поход на балет Лиля запланировала давно, ее интеллигентская природа время от времени требовала чего-то высокого. Прежде Матвею удавалось отговаривать жену от «культурных мероприятий» посредством подкупа в виде шопинга или ресторана. В теперешнем случае болезнь зашла слишком далеко: приобретены билеты, сшито платье специально для выхода в свет и даже существовала некая «железная договоренность» с подругой по работе, что «в этот раз они точно попадут на „Спартака“». Когда же Лиля жестко пресекла жалкие попытки мужа поканючить в пользу «уютного вечера дома», положение Матвея из критического превратилось в безвыходное. Сказать по правде, Туров не считал себя невежей, он понимал прелесть стихов, не судил строго художников, марающих холст откровенной мазней, и не бесился от комментариев эстетов по поводу гениальности абстракционистов. Просто искусство в высоких проявлениях не интересовало Матвея. Ну почему должна вызывать восторг мешанина красок с подписью «Летний этюд»? И что с того, что художник «так видит»? Зачем видеть мир, как он, если его произведения вызывают отвращение и подозрения в психическом здоровье создателя? В конце концов, купи фотоаппарат, который запечатлеет летний этюд без бредовых искажений, в естественных цветах, избавив от необходимости таскаться с мольбертом и пачкаться красками. Однако фотография по каким-то причинам не приобщает к прекрасному и не передает «эмоционального фона» и прочей дребедени. Игорь как-то пытался объяснять тонкости восприятия картин, учил понимать ощущения от созерцания чужого творчества, но он Нерв, ему понятней и ближе. Матвей же решил не утруждаться «заглублением в глубины глубин» и благополучно пропустил мимо ушей лекции друга. До злополучной пятницы удавалось избегать контакта с прекрасным. «Сегодня, похоже, придется. Господи, что за пытка? Мне еще до балета становится не по себе, как хочется остаться дома!» – размышлял Туров, надевая брюки. – Лилечка, у меня живот болит, – обреченно соврал он жене. – Выпей таблетку, все пройдет, – отрезала та, разглаживая сорочку утюгом. – Держи, одевайся! На балет они немного опоздали. Подруга Лили со своим мужем дождались их в фойе, после чего вся компания, сдав верхнюю одежду в гардероб, поспешила в зал. Матвей отметил про себя окружающую обстановку: солидное поведение капельдинера, мраморную отделку, массивные колонны, тяжелые шторы, внутренний простор и размах вестибюля. Это настраивало на серьезный лад, и мужчина, невольно зауважав создателей «храма искусства», ощутил прилив интереса к предстоящему мероприятию. Впрочем, сам балет поначалу разочаровал. Осоловевшими глазами Матвей наблюдал за суетой на сцене. Там мужчины в белых трико совершали непонятные перемещения, скакали в разных направлениях, махали пластмассовыми мечами и вообще резвились, будто впали в детство. Убогость происходящего дополняли суровые лица исполнителей и не к месту вдохновенная игра музыкантов, представленных двумя рядами темных голов в оркестровой яме и мельканием смычков. Устроившись в неудобном кресле как можно ниже, Туров мысленно корил себя: «Все, это в последний раз. Больше сюда ни ногой, что за чушь вообще творится? Зачем эта клоунада…» Его отвлек чей-то заливистый храп, раскатывавшийся совсем рядом. Через мгновение послышалось недовольное шиканье окружающих, и Матвея накрыло чудовищное осознание того, что храп издавал он сам. Всхрапнув напоследок, уже приходя в себя, мужчина пережил несколько секунд жесточайшего стыда и спросонья сквозь шепот супруги, что-то гневно вещавшей про «страшное позорище», стал анализировать ситуацию. Виновной в случившемся была признана низкая спинка, которая вынуждала сильно запрокидывать голову, что вело к вибрации носоглотки. Беззвучно обругав конструкторов кресла, Туров нахохлился, втянул голову в плечи и попытался задремать в новой позе, но каждый раз, когда до встречи с Морфеем оставалось всего ничего, предательское расслабление мышц роняло чело несчастного вперед, обрекая на новые мучения. А на сцене между тем продолжали дергать ногами бесноватые танцоры, дирижер, войдя в экстаз, судорожно размахивал в воздухе палочкой, и конца-краю этому видно не было… Спасительной трелью сквозь тяжелую дрему долетел до сознания Матвея звонок о завершении балета. – Что, уже все? – радостно встрепенулся мужчина. – Еще нет, – с укоризной ответила Лиля, – первый акт закончился, будет еще второй. Пойдем в буфет сходим, я водички хочу, Катя с Лоуренсом уже там. Стоически выдержав плохое известие, Матвей взял Лилю за руку, и они направились в фойе. Здесь Турова поджидало настоящее откровение. Еще в зале, перед сном, он успел рассмотреть одухотворенные лица посетителей. Казалось, в неверном отблеске сценического света они излучали благодать, а некоторые и вовсе несли печать прозрения. Но что стало с этими людьми в буфете?! Ошалело напирая на соседей, солидные мужчины в тройках пробивались к столам с эклерами и яблочным соком. Не отставали от них и дамы с вполне себе породистыми осанками и ликами. Тактическая возня в очереди сопровождалась недовольными возгласами, повизгиванием и треском разрываемой материи. Обомлевший Туров наблюдал за происходящим, забыв про воду и вообще про то, где он находится. Лиля спокойно стояла рядом, а чуть поодаль на битву за еду безучастно глядела престарелая женщина в старомодном платке, накинутом на костлявые плечи.