— Как тебя зовут, оторва? — Леди Инкогнито! У тебя тут червячок. — Чес хотела поймать его и съесть. Ужасно хотелось есть. Она попыталась, но ничего не вышло — червяк продолжал призывно мерцать на бледной коже. — У-у-у… — Хочешь… — Она со мной и ничего не хочет. — За ее спиной вдруг вырос Рэд, обхватил за плечи и потянул назад. Он звучал очень, очень серьезно. Парень с червячком на щеке поднял руки в примирительном жесте. — Да я не претендую, приятель! Просто хотел предложить даме вкусненького. Шестерка затягивал ее в толпу танцующих под внимательным взглядом огромных синих глаз, и толпа съела их, проглотила, а потом выплюнула на обочине у клуба. Рэд выхаживал по старинному асфальтовому тротуару, переговариваясь по комлинку. — Да, Бруклин-Хайтс. «Торч». Давай живее. — Мы, что, уже домой? — Чес вытянула руки, разглядывая запястья — на них ей все еще мерещились клубные огни. — Хочу вкусненького… — Закажем веган-бургеры… Черт, ты ведь сбежала от меня, Чес! Какого хрена? Она рассмеялась, безвольно опуская голову на бок. — Ты только что вспомнил? — Да… забористый дымок. Через десять минут — кто-то вернул в этот мир время — у «Торча» припарковался раскрашенный под растафарианскую радугу фургон, а из опущенного окошка показалась рожа Криса. На этот раз глаза у него были красные. А, нет… это все вывеска. — Упаковывайтесь и валим. — Он просканировал Чес оценивающим взглядом. — Сахарная вата? — Угу, сколько мы тут проторчали? — Чьи-то заботливые руки подхватили ее за подмышки и подняли с обочины. — Успеем отоспаться? Резиновые губы норвежца растянулись в широкой улыбке, он щелкнул жвачкой: — Пары часов хватит? — Дерьмо. * * * Чес проспала остаток ночи и следующее утро в халупе Рэда на Ист-ривер. Шестерка, похоже, просто тащился по историческим районам Йорка, сохранившим свой прошловековой шарм. Пару столетий назад здесь располагались цеха сахарной фабрики, потом ее переделали под арт-пространство, а в новую эпоху нашпиговали жилыми блоками, сортирами, душевыми и прочими элементами человеческого быта. Теперь это Апартаменты Ист-ривер — звучало пафосно, выглядело как срань Христова, по словам самого Рэда. Здесь после войны селили эмигрантов из Союза, то самое толерантное меньшинство, не желающее прогибаться под доминирующее консервативное течение в государстве. Йорк грозил вот-вот лопнуть от наплыва этого «дерьма», потому было принято решение все что можно переделать под жилье, даже воронки — боевые шрамы Свободного — застроили блоками и монорельсами, чего уж говорить о старом городе. Здесь и пахло стариной — пылью, кирпичной крошкой. Халупа Рэда располагалась на чердаке, все стены были исписаны граффити, из мебели только стол, холодильник, наглухо забитый энергетиками и пивом, кровать, сложенная из пластиковых поддонов да драный диван. Чес подумала, что переедет сюда, раз теперь она в банде, но ее вещей здесь не было. Неужели они все еще у Резчика? Бултыхаясь где-то на грани сна и яви, Чес представляла, как этот угрюмый медик примеряет ее шмотки — особенно ту мини-юбочку — и важно расхаживает в этом по своей клинике. — Скажи, что ты улыбаешься не потому, что задумала какую-то пакость. Чес нехотя открыла один глаз — Рэд, явно накаченный стимуляторами и оттого свежий, как глоток ментоловой синтоколы, сидел на столе, вертя в руках какой-то пакет. — Рэд Шестерка, — она потянулась и громко зевнула, — ты жив. Вчера ты так разнервничался из-за малышки Чес. Я думала у тебя сердечко лопнет. — Пошла ты. Вот, держи, — Рэд бросил в нее пакет, — наденешь это. На встречу с Диком. Ты должна быть готова в семь. В семь выезжаем. В семь Чес только заканчивала смотреть девятую часть «Героев». Когда Шестерка вернулся с какого-то важного дела, уже будучи при параде — черные брюки, красная рубашка, пиджак из синтетического шелка с металлическими заклепками и шипами, лакированные туфли из экокожи — Чес дожевывала сырную пиццу, увлеченно пялясь в голоэкран. — Твою мать! Пять часов на сборы! Пять часов! Нас ждет электрокар! Твою мать! Твою мать! — Истеричка… Чес облизнула масленые пальцы и развернула пакет. В нем оказалось… платье. Классическое черное, без бретелек — начиналось на груди, заканчивалось чуть выше колен и держалось на честном слове. Чес чувствовала себя в нем шлюхой, но поскольку материал был из настоящего шелка — дорогой шлюхой. — Это подарок Дика. — Шестерка с гордостью осмотрел ее — кажется, ему доставляла удовольствие мысль, что Дикон так благоволит девчонке, которую привел именно он. — Шик, детка, просто шик. Сам бы надел, ей богу. Понимает мужик в таких вещах. Чес было… странно. Идти в этом платье, садиться в нем в дорогущий электрокар с кожаными сиденьями, чувствовать прикосновение шелка к голой коже. Это походило на обещание, на необходимость благодарности, как было с П. Митчеллом… Это походило на очередные оковы. В лайковой куртке, обвешанной цепями, да даже прикованная к больничной койке Резчика, она чувствовала себя свободнее, чем в этом невесомом куске струящейся черной ткани. — Добро пожаловать в «Объятия комфорта», господин Ромул Эддард Говард и его спутница, — мелодичный женский голос зазвучал из динамиков электрокара — такси люкс-класса, управляемое искином, — желаете шампанского или сигару? — Ромул Эддард Говард⁈ — Ничего не спрашивай… — Рэд поморщился. — Нет, спасибо, мы спешим. Прибавь газку, будь добра. «Шанхай», Сохо, Сприг Стрит. — Ромул Эддард Говард! — не унималась Чес. — Ты что, принц? — Мои предки были поехавшими, вот и все. Никакой голубой крови. Поэтому Рэд, детка. Просто Рэд. Боже, машина, можно быстрее⁈ — Сэр, по законам скоростного движения в черте города… — Ладно, к черту. Электрокар вез их битых полчаса до Сохо, и Чес не переставала присвистывать, наблюдая за тем, как за окном меняется пейзаж. Она бывала в Бетельгейзе — самой задрипанной дыре Йорка, была в старых районах Бруклина, пролетела на стимуляторах, и оттого почти не запомнила, бизнес-Манхеттен, мельком видела полностью застроенный Блоками пригород да бугристую тень гигантских свалок на самой окраине, но Сохо… Сохо восхищал и пугал одновременно. Дорого, стильно, блестяще, зеркально, вылощено, технологично. На тротуарах не было мусора, ни одной гребаной баночки от синтоколы или пластикового стаканчика из-под кофе, ни одной грязной шлюхи в подворотне, ни одного торчка на тротуаре. Стерильно. Казалось, богато одетые люди, чинно шествующие по променаду, на самом деле роботы, андроиды из фантастических фильмов. Вскрой глотку, а там сплошь кабели, проводки, хромированный позвоночник, а вместо крови — топливо для искусственного сердца. — Сучьи богатеи. — Рэд нервно дергал ногой. — Шикуют на всем натуральном, пока мы пьем, жрем, одеваемся и срем синтетикой. Чес глянула на свои затянутые в шелк бедра. — А Дик? Его ты тоже ненавидишь? Шестерка мотнул головой, не отрывая злого взгляда от тонированного окна электрокара. — Дик другой. Ему на нас не насрать. Дик наш ангел-хранитель. Однажды он приведет нас к величию, на вершину мирового зиккурата. «Тайгасу» поднимутся из пепла. — Когда ты успел обдолбаться? Рэд повернул к ней голову — зрачки размером с луну — и глупо захихикал. Вот говнюк, никогда не делится. Электрокар свернул на Спринг Стрит — своеобразный квартал развлечений для богатеньких — и аккуратно притормозил ровнехонько под аскетичной черной вывеской люксового китайского ресторана «Шанхай». Пункт назначения, точка невозврата. Когда Чес переступила порог заведения, ей казалось, что назад дороги нет. Еще это шелковое платье… как голая. Стеклянные двери автоматически закрылись за их спинами, отрезая от звуков Сохо и погружая в уют и покой Востока. Ненавязчивая мелодия уносит сознание куда-то за пределы Китайской стены, лишенное суеты стройное и отрегулированное передвижение персонала. Красные стены, украшенные узорчатыми панелями из натурального бука, деревянные столики, укрытые белоснежными хлопковыми скатертями, настоящие цветы в горшках — мясистые зеленые листьях, розовые и белые восковые бутоны, изящные бонсай можжевельника и барбариса. И практически все столы на первом этаже ресторана пустовали, что, конечно, было удивительно для пятничного вечера. — Идем, нам туда, — шепнул Рэд, указывая наверх, где за такими же деревянными панелями угадывался бронированный короб — электрозаряды, лазеры, пули и шум не проникнут туда и не выйдут наружу. Логово главного тигра. Перед глазами вспыхнуло неприятное воспоминание — стерильно-белый кабинет, красивая женщина, красные губы, на бейджике значится «Е. Энриксон». Та еще сука, один-в-один Мисс Небраска из «Героев». У кабинета стоял высокий кореец такого презентабельного вида, что, если бы Чес не знала, что Дикон Такахаси японо-американец, то уже бы кланялась этому невозмутимому парню, как учил Шестерка. — Приветик, Мик. Нам назначено. — Жди, — кивнул кореец. Минута. Другая. Успокаивающая шелковая мелодия, едва слышные переговоры посетителей и официантов на нижнем этаже. Потом металлические створки кабинета, походившие на двери лифта, разъезжаются, и двое крепких парней, не менее презентабельных, чем кореец-привратник, выносят из помещения завернутое в ткань тело. Чес успела заметить кислотно-яркие волосы, кажется, зеленые и красные. А может красными они были по иной причине. Парни невозмутимо прошли мимо них с Рэдом и завернули в сторону служебного помещения. Шестерка проводил их крайне напряженным взглядом. — Юная леди! — раздался из кабинета бархатный, как китайская музыка, мужской голос. — Прошу, проходите. Рэд, стой на месте. Они с Шестеркой переглянулись, тот округлил глаза и неуверенно кивнул ей на дверь. Снова страх. Чес сейчас чувствовала что-то похожее, но, как ни странно, ее это почему-то веселило. Она даже тихо хихикнула в ладошку, глядя как бледнеет Рэд. О да, Шестерка, ты же с ума сойдешь, если я запорю эту встречу… В кабинете было… странно. Смешение культур, несочетаемый коктейль из бонсай, японских гравюр, китайской акварели и фарфора, мексиканских масок, пин-апа и… что это, боже? Матрешка? Да и сам Дикон был странно красивым сочетанием разных культур — азиатские черты лица, модная в Йорке стрижка с выбритыми висками, по-европейски выбеленные волосы, пресловутая голливудская улыбка. Пока Чес разглядывала его, Такахаси как раз улыбался этой самой улыбкой, тщательно стирая с катаны кровь накрахмаленной салфеткой. Удивительно, но на его белой рубашке не было ни капли. Удивительно, просто удивительно, думала Чес. — Как твое самочувствие? — Х-хорошо. — Прекрасно. Я всегда говорил, что Резчик — мастер своего дела. А хороший медик — это как хороший повар. Таких людей нужно уважать. И поощрять. Согласна? — У-угу. Такахаси повернулся к стойке за своей спиной и осторожно опустил катану на подставку. Только потом он сел за стол и указал рукой на пустующий стул перед Чес. — Присаживайся. Тебе очень идет это платье. Чес невольно провела пальцами по волосам, по настоянию Рэда зачесанным назад и крепко сдобренным лаком. Сделала неуверенный шаг вперед и села. Неловкость. Гадкая неловкость и липкий страх, от которого вспотеешь даже голым. Слишком знакомо, мерзко знакомо. И уже совсем не весело. — Что ж… — Дик чуть склонил голову на бок, улыбка не сходила с его лица, как перманентная татуировка. — Ты меня поразила, Чес. Парни записали для меня твое выступление в посольстве, я все видел. Честно говоря, даже аплодировал. Твои таланты не могут не поражать. — Он сделал паузу. — Рэд говорил, ты в городе недавно. — Да. Месяц. Кажется… — Где ты жила до этого? Чес прикусила щеку и прижала вспотевшие ладони к платью. Такахаси поднял ладонь. — Юная леди, не нужно так напрягаться. Я понимаю, у тебя есть секреты. У таких талантливых людей, как ты, всегда есть секреты. Можешь их не раскрывать. Я хочу строить наши отношения на доверии, понимаешь? Если ты не готова открыться сейчас, я подожду. Во рту стало солоно, и Чес усилием воли разжала челюсти. Не хватало заплевать тут все кровью… дома с ней такое иногда случалось. — Вы примете меня в «Тайгасу»? — Вы сделаете меня сильной?