* * * Когда этот грязный город стал вдруг таким родным? Родным настолько, что ради него хотелось проливать кровь. «Глупая старая консерва. Ты стареешь. Как там говорил Шпарте?». Эдриан никак не мог вспомнить слов старого друга. Он искоса посмотрел на Чес. Закатное солнце отбрасывало на стену ее гибкую тень. Что творилось в ее голове? Если б он только знал. Эдриан вздохнул и наклонился, чтобы положить куртку и наплечную кобуру на импровизированное ложе. Когда он распрямился, Чес уже стояла за его спиной. На щеках розовел лихорадочный румянец, руки спрятаны. — Ты же любишь радовать малышку Чес, щеночек? Щеночек… Раньше он не задумываясь взгрел бы ей за такое неуважительное прозвище. — М-м… Конечно. Добыть тебе стейк? — Не сегодня. Сегодня я хочу с тобой поиграть. Она показала руки, на одном из шаловливых пальчиков с легким звоном покачивалось кольцо наручников. Ограбила полисов. Квинт развеселился. — Ого… Необычно. Хочешь сковать меня? Вместо ответа она часто закивала, подталкивая его к постели. Какой энтузиазм в глазах. Эдриан улыбнулся. Если Чес хочет развлечься, он подыграет ей. Вдвойне приятно, когда девушка проявляет инициативу. Он сел на постель. — Эм-м-м… Что от меня требуется? Чес завела ему руки за спину, и запястье лизнуло холодом металла. Щелк! Руки в железном плену. — Не сопротивляться, лежать смирно и быть хорошим мальчиком. — Так точно. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга. Чес заметно нервничала, Эдриан с трудом сдерживал ухмылку. Наконец девушка достала лоскут плотной материи, накинула ему на глаза и плотно завязала на затылке. Мир погрузился в темноту. — Ты что-нибудь видишь? — Нет… — Отлично! Эдриан почувствовал, как медленно расстегиваются пуговицы на его рубашке. — Итак, слушай правила: можно стонать, молить о пощаде, но запрещаются пошлые словечки и… всякое такое, чем ты меня обычно смущаешь! — Молить о пощаде? Ты будешь пытать меня? — Не знаю. Еще не решила. Рубашка распахнулась, Квинт услышал тихий вздох. — Ну хорошо, девочка, — усмехнулся он. Ладони уперлись в грудь, губы обожгло быстрым укусом. Словно птичка клюнула. — И никаких усмешек! Это меня тоже смущает. Понял? Не будешь слушаться — точно накажу! Как серьезно! Словно она дрейфила перед каким-то важным заданием. — Да, госпожа. Ее тело совсем близко. Прикосновения, похожие на дуновение горячего ветра. Быстрые, неуверенные, пугливые. Легкое касание кончиками тонких пальцев. К губам, шее, груди. Быстрая линия от солнечного сплетения к пупку. Он вздрогнул. Щекотно. Лицо обожгло горячим дыханием, и Чес подарила осторожный поцелуй. Губы сами собой сложились в улыбку, но он заставил лицо вернуть непроницаемое спокойствие. Приятное напряжение. Горячее дыхание у виска переместилось к шее, к пульсирующей яремной венке. Чес что-то неразборчиво прошептала, потерлась о него, словно разомлевшая от мяты кошка. Горячее дыхание сменилось резким укусом. Зубы слегка прихватили бьющуюся жилку. Кошка, что кидается на движущуюся мишень, только мышка большая и сильная. — Сожру тебя когда-нибудь… Шепот звучал неприлично возбуждающе. Квинт хмыкнул, вовремя стерев с лица ухмылку. Жилка на шее забилась сильней. Горячо. «Черт, трахнуть бы ее сейчас». Чес тихо рассмеялась. Несомненно, увидела, что он возбудился. — Ты очень послушный! Мне нравится… Чес припала к его губам, язык проскользнул между зубов, проникая в рот. Грубо, развратно, приятно. Он охотно ответил на поцелуй, поражаясь своей жадности. Девушка прижалась к нему так плотно, что он почувствовал твердые соски сквозь ткань одежды. Наконец она оторвалась от поцелуя, издав слабый стон. — Надо было и это тебе запретить… Эдриан коротко облизнул губы. — Госпожа недовольна? Чем заслужить ее прощение? Звук прерывающегося дыхания, словно она бежала несколько миль. — Я… потом придумаю… не сейчас… Теплая тяжесть на ширинке. Сквозь белье и штаны ощущался жар маленькой ладони. «Хорошо… Мне сейчас очень хочется твоей ласки». Словно услышав его мысли, ладонь принялась гладить ширинку. Хорошо… Поцелуй в живот, словно выстрел, а затем острые зубки впились в ребра. Эдриан вздохнул. — Точно съем! — с восторгом воскликнула Чес, а затем прижалась щекой к его ширинке. Сквозь ткань просачивалось горячее дыхание. Очень хорошо… — М-м-м… Госпожа, не надо меня есть… Звук короткой сухой усмешки. — Проси лучше! — Пожалуйста… Не ешь меня… «Господи, сожри меня!» Молния на ширинке медленно разошлась. — Как неубедительно… Ее пальцы залезли под резинку трусов и стянули их вниз. — Ох, Хель… Пальцы сомкнулись на члене. Эдриан вздрогнул от неожиданности. — Ох… Плавные движения вверх-вниз. Медленно, быстро, быстрее… Приятно, очень приято… Его дыхание стало глубоким и расслабленным. Захотелось ускориться, двигаться самостоятельно, но он сосредоточился на запахе мокрого бетона, костра и влажного меха, остужая свой пыл. — Госпожа очень добра. Снова короткий смешок. Пальчик прикоснулся к его губам, а затем настойчиво просунулся в рот. — Будь хорошим мальчиком… Необычное ощущение. В ее руках был абсолютный контроль над его телом. Если бы Чес захотела, она бы могла воткнуть нож ему в грудь, пронзить искусственное сердце. Эта мысль будоражила. Его язык облизнул тонкий палец. — Ох, а это жутко возбуждает… — Ее голос заметно дрожал. — Моя очередь. Через несколько мгновений пах обдало горячим дыханием. Поцелуи как прикосновения влажного огня к пороховой бочке. Близко, ближе, еще ближе. Ох! — М-м-м… — Кто у мамочки хороший мальчик? — почти простонала Чес. Ногти прошлись по кубикам на животе. Язык и губы провели влажную дорожку от основания члена до головки, снова сорвав стон с его губ. — К-х-м-м-м… Я хороший мальчик… Дыхание обожгло ухо, шепот заставил кожу покрыться мурашками удовольствия: — Я запомню эти слова… Нужно было приказать другому хорошему мальчику их записать, но… да ладно, они останутся в моем сердце. «Не останавливайся… Не останавливайся…. Не останавливайся». Чес отстранилась от него, и какое-то время ничего не происходило. Она ушла? Или просто смотрит, как он, покрытый красными пятнами возбуждения, ерзает в наручниках? Секунда — и его член медленно погрузился в ее рот по самое основание.