Зал наверху – со множеством зеркал, мягкими креслами и вешалками – впечатлил Марусю не меньше. Массивная гардина скрывала вход во второй съемочный павильон, еще просторнее первого и с огромным, во всю стену, наклонным окном. Вероятно, тут можно было делать групповые снимки. – Здорово тут у вас, – восхитилась Маруся, – можно весь наш танцевальный ансамбль сфотографировать в костюмах… Со стороны лестницы послышались тяжелые шаги и скрип рассохшихся деревянных ступенек. В павильон вошел худощавый седой мужчина лет шестидесяти, в светлой рубашке, синем матерчатом фартуке и такого же цвета нарукавниках. В руках он нес огромные деревянные кассеты от павильонной фотокамеры. – О, у нас клиентка? – приветливо улыбнулся мужчина. – Любовь Павловна, вы уже ознакомили девушку с нашими павильонами? Разрешите представиться, Василий Ионович Гвоздарев, фотограф. – Он сунул кассеты под мышку и протянул руку, которую Маруся пожала. – Я смотрю, вы неплохо подготовились, как называется ваша прическа? Прелэстно, прелэстно… Любовь Павловна, поставьте, будьте любезны, чайник, согреемся немного и приступим к фотографированию. Маруся попыталась было от чая отказаться, но оба – и Василий Ионович, и Любовь Павловна – так яростно замахали руками, что она рассмеялась и, поблагодарив, согласилась. Чай сели пить в небольшой комнатке на первом этаже, отгороженной от зала расписной складной ширмой. Василий Ионович снял фартук, надел толстый вязаный джемпер и сразу стал похож на уютного домашнего дедушку. – Чем богаты, тем и рады, – он поставил на журнальный столик коробку конфет. – Итак, вы Маруся, верно? Мне товарищ Артемьев о вас рассказывал. По-моему, он от вас просто бэз ума. А еще он говорил, что вы замечательно танцуете. – А мне он рассказывал, что вы замечательный портретист, – зарделась Маруся. – Ну, что есть, то есть. – Василий Ионович помешал ложечкой в стакане с мельхиоровым подстаканником. – Я, видите ли, поклонник творчества известного фотографа Свищева-Паоло и даже был лично знаком с Николаем Ивановичем. А он, вообразите, снимал портреты Есенина, Лемешева, Качалова! Не менее известен, чем Карл Карлович Булла – портрэтист и мастер документальной фотографии из Санкт-Петербурга, а позднее – Ленинграда… Портрэт, как мне представляется, самый сложный жанр в фотографии. Надо уловить самую внутреннюю суть человека, заглянуть в душу, я бы сказал. Тогда есть шанс на успех. А у нас сейчас как? Прибежали, быстренько сели – щелкните нас! Разве это портрэт? Сплошное ремесленничество! – Гвоздарев с досадой махнул рукой. – Хотя я люблю снимать и пейзажи – природу и архитектуру… Кто сказал, что архитектура – это застывшая музыка? – Гёте? – предположила Маруся. – Браво! – одобрительно кивнул Гвоздарев. – Вы нравитесь мне все больше и больше! А вы заметили, что в нашем городе очень много таких «звучащих» зданий? – Угощайтесь, Маруся, – Любовь Павловна пододвинула Марусе коробку с конфетами, – Василий Ионович у нас любитель поговорить, но, надо сказать, и дело свое знает отменно. Видели в фойе фотографии? Это его работы. Талантливо, не правда ли? Маруся выразила горячее согласие. Бисмарк, соизволивший осчастливить общество своим присутствием, бесшумно запрыгнул на свободный стул и чинно уселся, светя огромными круглыми глазами. Бисмарк живо напомнил Марусе Мурека, кота ее покойной подруги Дануты. От этого воспоминания у нее защемило сердце… Сама съемка растянулась часа на два. Любовь Павловна помогла Марусе припудриться и накрасить губы специальной зеленой помадой. Оказывается, на черно-белой фотографии красный цвет получается просто серым, зато зеленый создает эффект ярко накрашенных губ. Этим приемом, по словам Любови Павловны, пользовались еще во времена немого кино. Василий Ионович усадил Марусю на стул с резными подлокотниками, долго возился с лампами и софитами, выставляя свет, а затем, спрятавшись под черным покрывалом, целился в Марусю огромным глазом объектива деревянной камеры с мехами-гармошкой. Все это время он беспрерывно говорил – рассказывал об истории фотографии, читал стихи, смешил анекдотами, добиваясь от Маруси нужного ему настроения. Добившись, вскрикивал: – Внимание, замерли! Не дышим! – снимал крышку с объектива, делал круговое движение рукой и водружал крышку на место. Потом менял кассеты, и все повторялось сначала. В завершение вечера Василий Ионович, узнав, что Марусин папа увлекается фотографией, а Маруся иногда помогала ему проявлять пленки и печатать снимки, пригласил ее заглянуть в его святая святых – фотолабораторию, где он священнодействовал с химикатами и растворами. Посреди лаборатории, залитой таинственным красным светом, возвышался большой фотоувеличитель со штурвалами, напоминавшими корабельные. В углу стоял барабанный глянцеватель для сушки фотографий, на столе – наполненные растворами ванночки и весы для взвешивания реактивов. На полочках теснились бесчисленные баночки и колбочки… Провожая гостью, Василий Ионович и Любовь Павловна сообщили Марусе, что ждут ее через неделю, к этому времени ее фотографии, мол, будут готовы. После этого удивительного дня Марусю еще долго не покидало ощущение, что она побывала в необычном и загадочном мире. Оставалось только набраться терпения, чтобы дождаться фотографий. Ох, и трудная же это задача!.. 7 Чему работающий человек посвящает свой выходной день? Уборке, стирке, глажке… А еще? Правильно, своему увлечению. У кого оно, разумеется, есть. Маруся с детства увлекалась танцами. В Чкаловске она стала участницей танцевального ансамбля при Доме офицеров. Слава ансамбля «Калинка», как и женского хора, в котором пели все жены офицеров и прапорщиков и такие же, как Маруся, вольнонаемные, гремела на весь Прибалтийский военный округ. Хотя другие коллективы Дома офицеров, возглавляемого капитаном Юрием Артемьевым, тоже пользовались популярностью – и цирковая студия, и оркестр народных инструментов… Капитан Артемьев был неплохим организатором и творческим человеком. Справедливости ради следует заметить, что некоторые его «художества» начальство осуждало, сослуживцы не одобряли, а жена Зоя сходила с ума от ревности и устраивала скандалы. Из-за того, что Артемьев редкую юбку пропускал мимо внимания, он даже умудрился попасть в число тех, кого Маруся подозревала, расследуя свое первое дело! К счастью, все разъяснилось, а Юрий после той истории даже слегка остепенился. Правда, ненадолго… Для подготовки к встрече Нового года Артемьев создал инициативную группу, в которую вошли Маруся, ее подруга Антонина, солистка хора и глава женсовета гарнизона, и еще несколько энтузиастов, в том числе библиотекарь Дома офицеров Серафима Панина. Планы организаторы праздника строили грандиозные: программа включала концертные номера, новогодние лотерею и почту, конкурсы с призами и, конечно же, дискотеку. Из актового зала решили вынести ряды кресел и поставить столики – как в телевизионных «Голубых огоньках». Зал предполагалось празднично украсить, а везде, где получится, поставить небольшие наряженные елочки. Вести праздничный вечер должны были Дед Мороз и Снегурочка, а помогать им, точнее, мешать – Баба-яга. Деда Мороза собирался играть сам Артемьев, а вот со Снегурочкой и Бабой-ягой вышла заминка. На роль Снегурочки объявилось сразу пять претенденток, тогда как на роль Бабы-яги – ни одной. Маруся подоспела как раз к очередной дискуссии по этому поводу. – Бабу-ягу со стороны брать не будем. Воспитаем в своем коллективе! – со смешком процитировал Артемьев персонажа «Карнавальной ночи» Огурцова. В последнее время начальник Дома офицеров буквально сыпал цитатами из этого фильма. – Уже воспитали, и не одну, – буркнула Антонина, – сознаваться только почему-то никто не хочет. – Сима, мне кажется, из вас получится прекрасная Баба-яга! – Юрий с надеждой посмотрел на библиотекаршу Серафиму. – Почему я? – гневно сверкнула глазами из-за очков Серафима. Похоже, обычно безотказная библиотекарша на этот раз решила не сдаваться. – По-вашему, в Снегурочки я не гожусь? – Разумеется, годитесь, – дал задний ход Артемьев, – но… как бы вам объяснить… Серафима сняла очки и часто заморгала, ее близорукие глаза, обрамленные короткими белесыми ресницами, подозрительно заблестели. Маруся почувствовала, что ситуация накалилась до предела. – Я буду Бабой-ягой! – вмешалась она. – С детства обожаю отрицательные роли. Ну что хорошего в Снегурочке? Ходи хвостиком за Дедом Морозом и улыбайся. То ли дело Баба-яга. Баба-яга – это характер, эмоции, страсть, экспрессия! Бабу-ягу можно сыграть так, что на Снегурочку вообще никто смотреть не станет! – Ты так считаешь? – задумчиво произнесла Серафима. – Пожалуй, я… – Сима, если ты не хочешь, я могу сыграть Бабу-ягу, – вклинилась Татьяна Шведова, Марусина соседка по квартире. Татьяна тоже претендовала на роль Снегурочки, хотя с ее могучей комплекцией больше пристало бы играть Снеговика или, например, одну из лошадок Дедушки Мороза. – И я могу! – подала голос еще одна потенциальная снегурочка. – И я! И я! – зазвучали голоса. Маруся поняла, что с рекламой Бабы-яги немного переборщила. – О, женщины, вам имя – вероломство! – схватился за голову Артемьев. – Теперь у нас ни одной Снегурочки, но целых пять Баб-яг… Бабов-ягов? – Бабей-ягей, – пискнула Маруся. Поймав на себе негодующий взгляд Артемьева, она спряталась за широкую спину Татьяны Шведовой. – Юрий, ты должен принять волевое решение, – заявила Антонина. – Девочки, а может, вы сами разберетесь? – стушевался Артемьев. В итоге вопрос с Бабой-ягой оставили открытым до завтра. Зато никто, включая библиотекаря Симу, не ушел с совещания инициативной группы обиженным, а это уже хорошо! Маруся была знакома с Серафимой и раньше, записалась в библиотеку почти сразу по приезде в Чкаловск. Но сблизила девушек как раз совместная работа над сценарием праздника. Симе Паниной Маруся симпатизировала. Да, Сима не отличалась яркой внешностью, однако обладала множеством других достоинств – трудолюбием, ответственностью, эрудицией, начитанностью, готовностью браться за любую общественную работу… Хорошо отзывалась о Серафиме и медсестра Катя, которая снимала у Паниной комнату, а уж Катерина-то в людях разбиралась. С точки зрения Маруси, у Симы имелся только один пунктик – впрочем, для девушки чуть за тридцать вполне простительный, – желание во что бы то ни стало выйти замуж. Недавно у Серафимы появился поклонник – молодой человек пижонистого вида с бегающими глазками и прилизанными волосами. Род занятий пижона Маруся, видевшая его всего один раз и то мельком, определить затруднялась, но нужды в деньгах он явно не испытывал. Сима же, вместо того чтобы хвастаться новым воздыхателем, от ответов на вопросы о нем почему-то уклонялась. Всезнающая Антонина полагала, что дело там нечисто. – Серафима сболтнула, что они чуть ли не каждый вечер ужинают в ресторане, – поведала Антонина Марусе. – В «Балтике». Ты знаешь, какие в «Балтике» цены? Салат – три рубля порция, горячее – пять! Пять рублей за недожаренный кусок мяса! А ты видела, какие у него джинсы? А куртка? Он фарцовщик, я тебе точно говорю! Спекулянт. В Калининграде таких ловкачей пруд пруди. – Если даже и фарцовщик, то что? Разве у нас за это сажают? – пожала плечами Маруся. – И потом, он же никого не заставляет покупать у него втридорога дефицитные вещи. Сами берут, еще и благодарят. – Кое за что сажают, – хмыкнула Антонина. – За валютные операции, к примеру. А за приставание к иностранцам штрафуют. Я Серафиму предупреждала, но она и ухом не ведет! Спорить с Антониной было бесполезно. Главе женсовета гарнизона положено заботиться о своих, скажем так, подопечных, в том числе и об их моральном облике. Оставалось надеяться, что Сима Панина в тридцать с хвостиком уже достаточно взрослая девочка, чтобы не наделать глупостей, о которых ей потом придется сожалеть… 8 На следующий день после работы Маруся забежала в библиотеку, чтобы поменять книги и поболтать с Серафимой. Библиотека располагалась на втором этаже Дома офицеров, непосредственно над актовым залом. Сима, перебирая книжные формуляры, любезничала с каким-то мужчиной, который стоял к Марусе спиной. – Здравствуй, Марусь! Как хорошо, что ты зашла! – воскликнула Серафима. – Хочу тебя познакомить с нашим активистом, моим добровольным помощником и в высшей степени творческим человеком Василием Ионовичем Гвоздаревым. Василий Ионович, это Маруся Левкова. Она врач-терапевт, работает в госпитале, а еще… ой, а о Марусе ведь можно сказать то же самое, – рассмеялась Сима. – Наша активистка и тоже человек в высшей степени творческий! – А мы как раз недавно познакомились, – улыбнулась Маруся, протягивая Гвоздареву руку. – Да-да, я уже имел честь и удовольствие познакомиться с товарищем Левковой, – закивал Гвоздарев, – и полагаю, что о ней можно сказать гораздо больше добрых слов, чем о вашем покорном слуге. Например, что Мария… простите, не знаю вашего отчества, чрезвычайно фотогенична. Как, к слову, и вы, Симочка, хотя вы у нас и известная скромница. Сима порозовела и потупилась. – Кстати, Марусенька, ваши фото уже готовы! Как я и предполагал, они получились просто прелэстно! Если бы я знал, что вас встречу, непременно захватил бы их с собой. – Ничего страшного, я с удовольствием забегу к вам в ателье, – заверила Гвоздарева Маруся, – а пока передайте от меня наилучшие пожелания Любови Павловне. И Бисмарку. А вы тоже читатель нашей библиотеки? – Василий Ионович – фронтовик, он помогает мне оформлять экспозицию в комнате боевой славы, – сообщила Марусе справившаяся со стеснением Сима, – и тратит на это уйму собственного времени! Он уже стал здесь у нас буквально своим! Мне ужасно неудобно злоупотреблять его добротой, и я просила Юрия изыскать какую-нибудь возможность… Но, представь, Василий Ионович отказался наотрез и заявил, что будет работать исключительно на общественных началах! Серафима Панина, кроме библиотеки и художественной самодеятельности, занималась ведением документации созданного при Доме офицеров Совета ветеранов войны, обновлением наглядной агитации и тому подобными важными вещами. К годовщине Великой Победы решено было подготовить выставку «Они сражались за Родину» с портретами и биографиями жителей Чкаловска – участников Великой Отечественной войны. Серафима скрупулезно собирала необходимую информацию, что сейчас, почти через тридцать два года после окончания войны, оказалось не таким уж и легким делом. – Что вы, Симочка, ни о каком вознаграждении не может быть и речи! – замахал руками Гвоздарев. – Буду счастлив, если мой скромный вклад послужит нашему общему делу. Наш, не побоюсь этого слова, гражданский долг – сберечь память о подвиге наших героев. Прекрасно, что не только мы, старики, но и наша замечательная молодежь это понимает. А лучшая награда для меня – ваша, Симочка, очаровательная улыбка.