Девочка была слишком измучена, чтобы спать. Она смотрела в окно, припоминая, когда ее брат впервые заговорил о лошадях. Скорее всего, в Танфоране. Все лето они жили в старых конюшнях за ипподромом. Спали на тюфяках, набитых соломой, а по утрам умывались водой из жестяных желобов. Дважды в день вой сирены созывал их на перекличку, три раза они ели за длинными столами в просторном помещении под трибунами. В первый же вечер брат выковырял жесткий конский волос из недавно оштукатуренной стены, а потом долго гладил следы конских зубов на деревянных дверях в стойлах. В теплые дни он ощущал, как от влажного линолеума на полу исходит конский запах. В дождливые дни девочка не выходила на улицу и писала письма отцу в форт Сэм-Хьюстон, или в Лордсбург, или туда, где он находился в данный момент. А брат, в плаще и красных резиновых сапогах, ходил кругами по ипподрому, по жидкой грязи беговых дорожек. Однажды ночью, когда им мешали спать надоедливые мухи, он резко сел на койке и сообщил сестре, что непременно станет жокеем. За всю свою жизнь он ни разу не сидел на лошади. – Все жокеи очень маленького роста, – сказала девочка. – Ты что, хочешь быть коротышкой? Мальчик растерялся. Он хотел ездить верхом, это верно. Но быть коротышкой ему вовсе не хотелось. – Плевать, какого ты будешь роста! – крикнул мистер Окамура, который жил в соседнем стойле за перегородкой. – Скакать верхом – это здорово! – Ну уж нет! – возразил мистер Ито, который жил через два стойла от них. – Зачем тебе быть недомерком? Ешь побольше, чтобы вырасти крупным парнем, как и положено настоящему американцу. На следующий день в конюшню пришли плотники и затянули окна сеткой. Мухи перестали их беспокоить, и по ночам мальчик больше не говорил о лошадях. И ни о чем другом тоже. Он крепко спал. К концу дня в поезде кончился запас воды. Солнце палило сквозь грязные окна, в вагоне было жарко и душно. Ночью, когда они ехали в горах над Тахо, включили отопление, и теперь его нельзя было выключить. А может, и можно было, но никто этого не делал. Девочка не знала, почему раскаленный вагон продолжают отапливать. Она обливалась потом, во рту пересохло. – Посмотри, – толкнул ее локтем мальчик. Он листал книгу «Большая африканская охота», и его внимание привлекла глянцевая фотография, на которой был изображен огромный дикий слон, мчавшийся по равнине, поросшей кустарником. – Как ты думаешь, что стало с человеком, который сделал этот снимок? На мгновение девочка задумалась, прищурив глаза. – Наверняка слон его затоптал, – решила она. Мальчик печально посмотрел на слона и перевернул страницу. На следующей фотографии было изображено стадо газелей, гарцующих по саванне. Девочка встала, прошла в дальний конец вагона и заняла очередь в туалет. А пока занялась своими волосами. Утром мать собрала их в хвост и завязала лентой, которая уже успела сползти. Девочка попыталась затянуть ее потуже, но лента порвалась, и прямые черные волосы рассыпались по плечам. Девочка в досаде бросила ленту на пол. – Как настроение? – спросил стоявший рядом мужчина. Виски у него были седые, но девочка не могла определить, старый он или молодой. На нем были очки с железными дужками, на руке поблескивали красивые золотые часы, они показывали неверное время. – Не знаю, – пожала плечами девочка. – Как по-вашему, какое у меня настроение? – По-моему, прекрасное, – ответил он, поднял разорванную ленту и связал. Его длинные тонкие пальцы двигались с удивительной ловкостью. Он потянул ленту за концы, проверяя, не разойдется ли узел. Не разошелся. – Можете оставить ее себе, – сказала девочка. – Но ведь она твоя, – возразил мужчина и протянул ей ленту. Она сунула ленту в карман. – Здесь невыносимо жарко, правда? – спросила девочка. – Невыносимо, – согласился мужчина, достал носовой платок и стал вытирать вспотевший лоб. Поезд качнуло на повороте, девочка почувствовала, что теряет равновесие, и прислонилась к стене. – Прошлой ночью было жутко холодно, а сейчас так жарко, что невозможно дышать, – сказала она. – Все так быстро меняется. – Совершенно справедливо, – кивнул мужчина. Она заметила, что в уголке его платка вышито золотой нитью «Т. И.», и спросила, что это означает. – Мои инициалы. Я Тэидзо. Но друзья называют меня Тед. – А «И»? – Первая буква моей фамилии. Исимото. – Можно я тоже буду звать вас Тед? – Если хочешь. – Вы богатый человек? – Уже нет. – Он сложил носовой платок и спрятал в карман. – У тебя очень красивый шарф. – Его подарил мне папа. Он много путешествовал. Даже в Париже был. Оттуда и привез этот шарф. Я просила привезти духи, но он забыл. И вместо духов купил шарф. Он слишком простой, как вам кажется? – (Мужчина ничего не ответил.) – А себе он купил в Париже ботинки. Такие смешные, все в маленьких дырочках. И деревянные распорки, чтобы вставлять в ботинки на ночь. – Девочка снова посмотрела на свой шарф. Он выцвел и обтрепался на концах. – Проблема в том, что у меня уже был голубой шарф, – вздохнула она. – И я надеялась, папа привезет из Парижа что-нибудь другое. Тед Исимото вынул из кармана очки и стал протирать стекла рукавом рубашки. – Ничего, ты еще получишь то, что хочешь, – сказал он. – А где сейчас твой папа? Тоже в этом поезде? – Нет, – покачала головой девочка. – Его отправили в другое место. Сначала он жил в Миссуоле, потом в форте Сэм-Хьюстон. А теперь – в Лордсбурге, это где-то в Нью-Мехико. Там совсем нет деревьев. – Нет деревьев! – воскликнул мужчина и покачал головой, словно не в силах поверить в такое ужасное обстоятельство. – Папа написал тебе об этом в письме? Дверь туалета открылась, и оттуда вышла женщина. – Твоя очередь, – улыбнулась она. Девочка подняла глаза на Теда Исимото: – Не уходите. Она зашла в туалет и стала рассматривать свое отражение в зеркале над раковиной. Впрочем, она заранее знала, что увидит: не слишком красивая девочка в простом голубом шарфе. Повернула кран, но воды не было. Склонила голову набок, сказала «А-а-а» и улыбнулась уголками губ. Стоило это сделать, как лицо сразу изменилось. Теперь она стала похожей на мать, хотя, конечно, не выглядела такой взрослой. – Папа никогда мне не пишет, – сообщила она, едва выйдя из туалета. Это была неправда. Отец писал ей каждую неделю с той самой декабрьской ночи, когда его арестовали. И она хранила все его письма. – Очень плохо с его стороны, – сказал Тед Исимото. Он хотел войти в туалет, но девочка преградила ему путь. – Видите вон ту леди? – Она указала в конец вагона. Тед Исимото кивнул. – Как по-вашему, она красивая? – Да. – Это моя мама. – Твоя мама – очень красивая женщина. – Я знаю. Об этом все говорят. Она за нами следит. – На то она и мама, чтобы следить за дочерью, – заметил Тед Исимото. – Она очень устала. Я вижу это по ее глазам. Скажи ей, что все будет хорошо. – Он слегка поклонился и сделал шаг к дверям. – Извини, но я должен тебя покинуть. Девочка отпустила дверь и медленно двинулась по проходу. В середине вагона малышка лет пяти-шести играла на полу с грязной куклой. У той были вьющиеся золотистые локоны и большие фарфоровые глаза, которые открывались и закрывались. – Как зовут твою куклу? – спросила девочка. – Мисс Ширли, – ответила малышка и застенчиво прижала куклу к груди. – Мама заказала ее по каталогу «Сирс». – Она очень красивая. – Я ее тебе не отдам. – А я и не прошу, – улыбнулась девочка и пошла дальше. Многие пассажиры храпели. Какой-то мужчина спал, закрыв лицо сложенной газетой. Девочка прошла мимо молодой женщины с книгой «Военный врач в Бирме» и мимо мужчины, который читал словарь Уэбстера и подчеркивал некоторые слова красным карандашом. Два мальчика дрались за место у окна, а две пожилые женщины, сидящие напротив, вязали совершенно одинаковые носки к зимним холодам. Когда девочка нашла свое место и села, старик, сидевший напротив, снова что-то сказал, и она опять не разобрала ни слова. Интересно, где его жена, подумала девочка, да и был ли он когда-нибудь женат. Она хотела посмотреть, не носит ли старик обручальное кольцо, но именно этого пальца у него не было. – Что он сказал? – шепотом спросила она у матери. – Что-то про клубнику. Он всю жизнь выращивал клубнику. – Клубника – это очень вкусно, – сказала девочка, обращаясь к старику. Он закивал и расплылся в улыбке. – Он тебя не понял, – заметила мать. – Нет, понял.