– Тебе никогда не приходило в голову, что я люблю свою работу? – парировал он. – Не смеши меня! Любой простолюдин способен делать то же самое. У него пока что хватило выдержки проигнорировать оскорбление и напомнить ей: – У тебя бесчисленное множество поклонников. Большинство из них я знаю. Выбери одного и начни новую жизнь с ним, как предлагаешь мне. – Среди них нет таких красивых, как ты. – Большинство женщин выходят замуж ради богатства, титула или статуса. Ты не в том положении, чтобы поступить иначе. Все поклонники, делавшие тебе предложение, обладают хотя бы двумя из трех важнейших качеств, иначе они никогда не осмелились бы приблизиться к тебе. Хочешь, помогу выбрать? Буду счастлив оказать тебе эту услугу, лишь бы не приходилось терпеть твои визиты. – Как ты можешь быть таким жестоким, зная, что я тебя люблю?! – Говоря это, она постаралась показать, какую сильную боль причиняют ей его слова. – Ты не способна испытывать подобных чувств. Ты просто не желаешь довольствоваться двумя из трех критериев, которые устроили бы твою семью. Но я еще десять лет назад предупреждал тебя: не вини меня, если останешься незамужней, а поток предложений руки и сердца иссякнет. Или мне нужно жениться на другой, доказав этим, что никогда не женюсь на тебе? – Ты этого не сделаешь! – Поезжай домой, Надя. Она не была бы так уверена, что сумеет заставить его передумать, если бы ей не сказали, что задолго до ее рождения их семьи обсуждали возможность обручить детей и породниться. Но гражданская война в Лубинии нарушила планы родителей, предоставив Кристофу самому выбирать себе жену. И конечно, это была не Надя. Ее семья попала в немилость во время войны и, учитывая связи со старым режимом, вряд ли имела шансы вернуть себе прежнее положение. Они входили в число приближенных, которые советовали старому королю принимать столь неверные решения, что это в конечном итоге подняло людей на восстание. Семья Кристофа тоже была верна короне, хотя и выступала против многих указов короля Эрнеста, едва не разоривших страну. Вот почему Бекеры были теперь в почете. И вот почему Кристофер считал себя обязанным еще более укреплять их положение. Но Надя помнила, как близка была к помолвке с Кристофом, и отказывалась признать, что этому не бывать. А ведь в юности он тоже хотел этого, поскольку она обещала стать настоящей красавицей – блондинка с карими глазами и безупречной кожей, несколько более смуглой его собственной из-за восточных корней девушки. Да, в свое время он подумывал, что однажды они поженятся. Пока не проболтался об этом отцу и не узнал, почему отныне Надя неподходящая для него партия. Это знание и понимание того, как сильно встревожен отец, побудило Кристофа посвятить себя делу завоевания абсолютного доверия короля. И к тому времени, когда пришлось покинуть дом, он уже начал тяготиться раздраженными капризами Нади, которые становились все невыносимее по мере ее взросления. В шестнадцать лет ее красота затмевала все недостатки, побуждая Кристофа искренне радоваться политическим разногласиям, мешающим ему поддаться искушению. Теперь она вообще перестала привлекать его, потому что сделалась слишком навязчивой. – Знаешь, я устала ждать, пока ты надумаешь, – желчно произнесла она. – Так не жди, – сказал он. – В этом месяце мне исполнится двадцать два года! Кто еще из благородных семей захотел бы принять тебя, невзирая на то, что ты взялся за работу простолюдина? Кто еще так подходит тебе, как не я? Не такой-то у тебя богатый выбор, Кристоф. Он скрипнул зубами, ощущая поднимающееся раздражение. – Кто сказал, что я должен жениться непременно на лубинийке? Или жениться вообще? Она задохнулась от возмущения: – Ну почему ты такой упрямый? Он круто развернулся, давая понять, что его терпение на пределе. – Мы прекрасно проводили время в детстве. Будучи соседями, мы были друзьями, но и только. А теперь ты омрачаешь даже эти воспоминания своими настойчивыми и бессмысленными притязаниями, не имеющими никаких оснований. Молодая горничная Нади жалась в углу, стараясь оставаться незаметной. В прежние времена он не заметил бы ее, как не замечала сейчас Надя, но теперь его профессия выработала в нем редкостную наблюдательность. – Они не бессмысленные. Ты же знаешь, что, если бы ты не перебрался сюда, когда я была еще совсем юной, наша дружба постепенно переросла бы в любовь. Вернись домой, Кристоф. Твоей семье вернули все земли и титулы. Чего ты еще хочешь добиться, оставаясь в столице? Она никогда не могла понять его, потому что ей было все равно. Ее род потерял почти все владения, но сохранил богатство. Поэтому ее растили в той же роскоши, как если бы их не лишили знатных титулов. Но Кристоф не собирался ставить под удар положение своей семьи, породнившись с Браунами, до сих пор находящимися в опале. И он не сомневался, что последнее обстоятельство немало способствовало упорству Нади и, возможно, даже поощрялось ее отцом. В ее семье и раньше совершались браки по расчету, и она была единственной, кто мог проделать это снова. Однажды он уже высказал ей эту мысль, заметив: – Я восстанавливаю честь своей семьи, так не ожидай, что сделаю то же самое для вас. Она не возразила и не призналась, зато не преминула снова оскорбить его, презрительно обронив: – Но ты делаешь это таким унизительным образом. Фиаско короля привело к гражданской войне, так разительно и так прискорбно изменившей их жизни. А ведь был и иной выход, тот самый, которым воспользовались другие маленькие королевства и герцогства, когда Наполеон требовал давать ему деньги или войска для ведения войны на Европейском континенте. Лубинии следовало отправить деньги. Она никогда не содержала армию. Было слишком сложно создавать ее с нуля. Но аристократы не желали отдавать свои деньги французу, стремившемуся контролировать всю Европу. И отец Нади громче всех требовал послать войска вместо денег. Не то чтобы Брауны были единственной знатной семьей, до сих пор вымаливающей прощение за то решение, но как простить глупость, едва не уничтожившую страну? А Надя по-прежнему упрямо торчала на месте, отказываясь признавать поражение. К черту уважение к прошлому, решил Кристоф. Они уже не дети, и она давно заслуживает только презрения. – Прискорбно, что ты никак не хочешь меня услышать. По-моему, я достаточно ясно дал понять, что не хочу тебя. Или я должен высказаться более резко? Мы никогда не поженимся, ты и я, потому что через месяц я бы попросту прикончил тебя… или отрезал тебе язык. То или другое было бы неизбежно. А сейчас убирайся. Она лишь злобно уставилась на него. Неужели даже сейчас не поняла? Его терпение лопнуло. Он шагнул к ней, чтобы вышвырнуть ее, но замер на полпути при виде торжествующего блеска в ее глазах. Ага, так она хочет, чтобы он схватил ее? Ну конечно! Вообразила, что это закончится постелью, а потом она побежит домой и расскажет папаше свою версию случившегося, и тогда Брауны будут вправе требовать от него жениться в качестве компенсации. Глупцы, какие же они глупцы! Неужели они действительно считают, что его можно заманить в эту ловушку? Вместо того чтобы поступить так, Кристоф прошествовал к двери и приказал двум стражникам вывести Надю из дворца. С ними она препираться не станет: ведь это ниже ее достоинства. Ей останется лишь сделать вид, будто она уходит по собственной воле. Глава одиннадцатая Алану проводили в большую приемную дворца, обставленную лишь несколькими неудобными с виду стульями. Никто не сидел на этих стульях, и она тоже не стала. Она была слишком взвинчена, чтобы расслабиться, и ее подташнивало от волнения. Сегодня она встретится со своим отцом, королем Лубинии! Алана понимала, что король будет потрясен и невероятно рад, узнав, что его дочь все еще жива и у него теперь есть законная наследница. Она надеялась, что сможет сохранить дистанцию между ними, чтобы потом без сожаления вернуться в Лондон, как только восстание будет подавлено. Но что, если она и отец испытают родственное влечение и сразу привяжутся друг к другу? Это было бы прекрасно – при условии, что ей не придется жить в этой отсталой горной стране. Она не могла не сравнивать дворец с тем, который однажды посетила в Англии. Этот был намного меньше, но убранство его было куда экзотичнее. Частью крыши был великолепный позолоченный купол. В коридорах высились белые резные колонны, а потолки украшала вычурная лепнина. Стены сами по себе являлись произведениями искусства: одни покрыты мозаикой, блистающей золотом, другие отделаны розовыми или ярко-синими изразцами и камнями. Как и многие другие здания, увиденные Аланой в городе, дворец был странным сочетанием западного и восточного стилей. Осмотревшись в комнате, она расстроилась, увидев, что приема у короля дожидаются человек двадцать! Она устала ждать. Ей надоело скрывать свое происхождение. Она хотела поскорее избавиться от волнения, измучившего ее. Нервной походкой она прошлась по комнате. Это оказалось ошибкой. Алана слишком близко подошла к человеку, рассказывавшему компании огромных грубых мужчин непристойную историю, над которой все дружно смеялись. Поспешно отпрянув, она едва не наткнулась на козопаса, сидевшего со скрещенными ногами на полу и обгладывавшего какую-то кость, которую держал обеими руками. И с ним была коза! Возможно, подарок для короля, но разве козам место во дворце?! Когда Алана прошла вглубь комнаты, высматривая безопасное место, где можно было спокойно стоять и ждать, она заметила среди собравшихся других женщин. Большинство почтительно поглядывали на мужчин, которых сопровождали, и все они были одеты совершенно иначе, чем Алана. Она была наряжена по последней английской моде в длинную элегантную накидку и зимнюю меховую шапку. Представляя собой полный контраст, одна лубинийка была закутана во что-то вроде тоги, а другая надела длинную косматую безрукавку, сшитую из толстой не выдубленной шкуры. Какая-то пожилая женщина была одета в европейском стиле, но так кричаще, с наполовину обнаженной грудью, что, по-видимому, не отличалась высокой моралью и бесстыдно демонстрировала это мужчинам. Помимо этого Алана отметила, что не все здешние мужчины такие гиганты, как показалось, когда ее, Паппи и Генри остановили в горах те громадные наглые вояки, не сразу пропустившие их в страну. Разглядывая ярко окрашенные стены, она едва не пропустила небольшой портрет человека в короне. Она застыла перед ним. Может ли быть такое? Поколебавшись, она попросила подтвердить свою догадку у стоявшего рядом человека, и тот с гордостью ответил: – Конечно, это наш Фредерик! О господи, ее отец! Неужели он действительно настолько красив, или художник польстил ему, чтобы заслужить королевскую милость? Завороженная, она не сводила глаз с портрета. Слезы так и просились на глаза. Ее отец… который до сих пор не знает, что его дочь жива. С сожалением девушка отметила: у них не было ни малейшего фамильного сходства. Он был светловолосым и голубоглазым, тогда как ее волосы были черными, как деготь, а глаза были серые. Не осложнит ли это ее задачу? Время от времени человек важного вида открывал двойные двери в дальнем конце комнаты, ведущей, как предполагала Алана, прямиком в приемную короля, и впускал туда просителя или группу просителей. Но новые люди все продолжали прибывать, отчего помещение оставалось заполненным. Все сильнее сгорая от нетерпения поскорее увидеть отца, Алана приблизилась к одному из двух стражников, стоявших возле вожделенных дверей, ведущих во внутренние покои, и спросила: – Скажите, когда меня примет король? Я провела здесь уже целый час. Стражник ничего ей не ответил. Он даже не взглянул на нее! Она задала тот же вопрос второму стражнику, повторив его на всех известных ей языках, но и он воспринял ее как невидимку! Неужели это было вызвано тем, что она была женщиной без сопровождения, или же здесь существовал какой-то неизвестный ей обычай? Возмущенная таким обращением – она ведь была принцессой! – Алана направилась к одному из стульев и села. Через некоторое время к ней приблизился тот самый грубый здоровяк, на которого она обратила внимание ранее. Не произнеся ни слова, он нагло пощупал мех ее накидки. Охваченная гневом, она вскочила на ноги, но здоровяк не сдвинулся с места, а просто расхохотался в ответ на ее возмущенный взгляд. Стражники, стоящие неподалеку, ничего не предприняли. К счастью, вмешалась какая-то старая дама, прогнавшая нахала прочь. – Держись подальше от мужчин! – вот и все, что сказала она Алане. Вспыхнув до корней волос, потому что вовсе не она приближалась к тому хаму, она снова принялась вышагивать по комнате, еще больше укрепившись во мнении, что у всех лубинийских мужчин есть что-то дикарское в крови. По истечении еще одного часа Алана неожиданно забыла об усталости, голоде и раздражении, потому что в приемную вошел новый дворцовый стражник. К ее удивлению, остальные сразу заговорили с ним, хотя до этого не обменялись ни единым словом даже между собой, не говоря уже о ней. Этот новый гвардеец носил такой же черный узкий двубортный мундир с золотыми пуговицами, коротко обрезанный спереди на талии. Задняя часть мундира была гораздо более длинной и раздвоенной, чтобы не сковывать движения, так что фалды доходили до колен. Контрастируя с цветом одежды, резко выделялись белоснежные манжеты и высокий стоячий воротник мундира, украшенные золотым шитьем. Облегающие лосины тоже были белыми. Отделанные золоченой бахромой эполеты делали плечи вновь прибывшего необычайно широкими. Кроме того, он был выше остальных стражников, футов примерно шести. И что-то еще выделяло его на фоне окружающих. Он был красив. Казалось бы, какое Алане дело, но это заставило ее смотреть на него гораздо дольше, чем следовало. Девушка все еще разглядывала вошедшего, заметив, что один из стражников указал на нее. Алана слегка напряглась, когда он взглянул в ее сторону и немедленно направился к ней. Пусть только попробует сказать, что ей пора уходить, после того как она провела здесь полдня, так и не получив аудиенции у короля. При этой мысли Алану охватило такое сильное негодование, что она поспешила отвести глаза и овладеть собой. Но совсем не смотреть на него так и не удалось. Ох, и красив же он был! У него были темно-золотистые волосы, едва доходившие до затылка, но зато падавшие на лоб мягкими волнами и наполовину прикрывавшие уши. Когда он остановился перед ней и отвесил короткий военный полупоклон, она увидела, что глаза у него темно-синие. Ей пришлось смотреть на него снизу-вверх еще до того, как он выпрямился. Все-таки он был выше шести футов и очень молод, лет двадцати пяти, не больше. Весьма мужественное лицо с густыми бровями, квадратным подбородком и прямым ровным носом безупречной формы. Вблизи он совершенно не походил на обычного солдата. Нет, в его внешности вообще не было ничего обычного. – Какие-то проблемы? – спросила она, поскольку он не заговорил сразу. Она едва не обратилась к нему по-английски, но вовремя спохватилась и перешла на лубинийский язык. – Нет. – На его лице медленно расплывалась усмешка, пока его взгляд откровенно скользил по ее лицу… а потом и ниже! – Просто мои люди удивляются, что делает здесь такая красивая леди. Неужели он… флиртует с ней? Какое-то чувство, которое нельзя было назвать неприятным, шевельнулось у нее внутри при этой мысли. Она так смутилась, что была вынуждена опустить глаза, чтобы собраться с мыслями. – Ваши люди? – переспросила она наконец. Его военная выправка стала более наглядной. – Я граф Бекер, их капитан. Алана почувствовала облегчение. Ей было гораздо проще довериться этому человеку, официальному представителю власти, губы которого были сжаты в жесткую прямую линию. Но как вышло, что столь молодой человек облечен такой властью? Только лишь потому, что принадлежит знатному роду? Или же он старше, чем она предполагала? Низкий тембр его голоса подтверждал эту догадку. И этот голос показался Алане почти знакомым, хотя сегодня она успела наслушаться множество голосов самых разных лубинийцев. – Я тоже хотел бы знать, почему вы здесь, – добавил он все тем же официальным тоном.