— Ты молодая и очень красивая. Это не было совсем неправдой. Снежана яркая, стильная. — Да ладно! Я всю молодость в районной поликлинике просидела. Зарплата копеечная, а больные — одни старики. Надеялась встретить кого-нибудь стоящего, а никого не встретила. Ты работаешь? Или учишься? — Работаю. В фирме у Павла. Я в Москву приехала учиться, а здесь из родственников только Юлий Семеныч. Вот я с ним и сдружилась. — А с Павлом? — Снежана остановилась около красного «Форда». — С Павлом… Нет, Павел мне просто начальник. Да у нас родство совсем дальнее. Как моя мама говорит, седьмая вода на киселе. — Почему все-таки он с матерью не рос? Почему-то сейчас любопытство соседки не возмущало. Все женщины любопытны. И Агата тоже. — Не знаю толком. Майя Семеновна за границей жила. Наверное, они решили, что ребенку лучше учиться в России. — Обычно считают, что учиться лучше за границей, — справедливо заметила Снежана. — Это же давно было. Тогда наше образование котировалось. Юлий Семенович зло фыркал, говоря про современное российское образование. Называл его деградирующим и рассказывал Агате, как много студентов приезжало к нам учиться из-за границы в стародавние советские времена. — Что же все-таки они будут с квартирой делать?.. Не хочется иметь под боком каких-нибудь наркоманов. — Не знаю. Павел предлагал мне здесь жить, но я не хочу. — Почему? — Не хочу. Денег он с меня не возьмет, а без оплаты… Это словно милостыню брать. Не хочу. — Ну и правильно, — кивнула Снежана. — Если есть возможность, не надо ни от кого зависеть. Точно не хочешь, чтобы я тебя отвезла? Мне все равно делать нечего. Бросила работать и скучаю целыми днями. — Спасибо. Прогуляюсь немного. Снежана села в машину, Агата пошла к метро. Когда подходила к станции, наплыла одинокая тучка, принялась сыпать редкими каплями. До входа Агата добежала и почти не промокла. 3 июня, пятница Агата на похороны пришла, и Павла это порадовало. Наверное, стареет, если начал ценить родственные связи. Похороны прошли уныло и строго. Сначала постояли со свечками под тихий говор священника, потом просто помолчали у гроба. Потом поехали в ресторан, в котором агент заказал поминки, и всей семьей посидели там. Семья была небольшая, и все в ней почти ничего не знали друг о друге. Павел почти ничего не знал о Николае, мало что знал об Агате и еще меньше о собственной жене. Мысль, что он почти ничего не знает о Ксении, появилась словно ниоткуда и при этом больно уколола. Впрочем, кое-что Павел о родственниках знал. Знал, что им всем можно верить. — Она была верующая? — спросил Павел Николая о матери, когда они вчетвером сидели в ресторане. Этот вопрос появился в голове под говор священника, но тогда Павел его задать не решился. — Да, — уверенно кивнул Николай. — Она была верующая. — А вы? — неожиданно спросила Николая Агата. Кажется, она тогда впервые открыла рот после того, как со всеми поздоровалась. — Я — нет. — На самом деле по-настоящему мало кто верит, — заметила Ксения. — Иногда хочется думать, что веруешь. Это помогает в трудные минуты. Они говорили о какой-то ерунде, поднимали рюмки, вспоминая мать, и не говорили о главном, о том, что кто-то посмел отнять у матери остаток жизни. — Я хочу найти врача, — мрачно сказал Павел. Если никто не говорит о главном, придется говорить ему. — Врача, который выписал рецепт? — уточнил Николай. — Ну конечно! — Как же не хочется в это верить!.. — призналась Ксения. — В то, что Юлия и Майю убили. Мне до последнего не хотелось в это верить, и сейчас не хочется. Павел ожидал, что семья начнет предлагать версии, но все промолчали. Ну и ладно. Он сам все выяснит. Пусть не быстро, не сразу, но выяснит. Он обязан выяснить, чтобы отдать долг Юлию и искупить вину перед матерью. Не любить собственную мать тяжкий грех. Ни в Бога, ни во что-то иное потустороннее он не верил, но грех тяжело давил на душу. Впрочем, в душу Павел тоже не верил. Первым поднялся Николай. — Я тебя провожу, — сказал он Агате. Как ни странно, девочка возражать не стала. Когда пара попрощалась, Павел выпил еще рюмку и вызвал такси. От выпитого должно было тянуть в сон, но голова вопреки ожиданиям оставалась свежей. — Сделай кофе, — попросил Павел жену, когда они вошли в квартиру. Кофемашину он мог бы включить и сам. Ксения его избаловала, приучив к полному обслуживанию. Кофе она сварила и ему, и себе. Вечернее солнце светило прямо в окно, Павел задернул занавеску. Жена успела снять черное платье, переоделась в красный домашний костюм. Широкие брюки и длинная блуза, перетянутая поясом, ей шли. Падающие на красный шелк черные волосы делали ее похожей на цыганку. Он ничего не знает о своей жене, кроме того, что ему с ней хорошо. — Ты была замужем, когда погибли твои родители? — спросил Павел. — Нет, — покачала головой Ксения. — Я выскочила замуж, когда осталась одна. Она поводила ложкой, размешивая сахар в чашке. — У меня как будто три жизни. Первая, это когда я с родителями жила. Тогда я училась, собиралась работать… — И встречалась с парнями? — ревниво спросил Павел. — Так… — улыбнулась Ксения. — Несерьезно. Тогда я ждала принца, на мелочи не разменивалась. Это потом, — она перестала улыбаться, — когда осталась одна… — Если тебе неприятно, не говори. — Ты не представляешь, какой это кошмар, остаться без родных в одно мгновение… — она на секунду спрятала лицо в ладони. — Только что были мама и папа, и все!.. Их больше нет. — Ксения, не говори, если тебе тяжело. — Я выскочила замуж, потому что не могла быть одна. Просто не могла. — У тебя был плохой муж?