ГЛАВА 50. ИЗЛОМ Четырьмя годами ранее Сегодня очередной прием у мозгоправа. Наши отношения сильно улучшились, но я до сих пор не люблю, когда лезут мне в душу. И в голову тоже. Это больно, неприятно в конце концов. И в целом, мне кажется, что это только мое дело. Личное. Стучусь в дверь. ― Рай, заходите, ― приветливо приглашает, доктор Уилл Грант. ― Доктор Морайя, доктор Уилл, ― привычно поправляю, а его глаза лучисто смеются. ― Как скажете, доктор Морайя, ― легко соглашается он. Замечаю новое кресло для посетителей. Непроизвольно хихикаю и устраиваюсь в нем. Удобное! ― А что случилось со старым креслом? ― Залил кофе. Случайно, ― он заговорщически шепчет. ― А еще оно было жутко неудобным. Ухмыляюсь. Неужели? ― Сразу чаю? ― уже на нормальной громкости спрашивает меня. ― Пожалуй, выпью. Минут пятнадцать мы молча пьем чай. Доктор Грант старается не форсировать терапию. Теперь знаю, он хороший специалист. Я не чувствую к нему больше острую неприязнь. Сейчас мы вполне можем мирно сидеть и пить чай. А иногда я все же делюсь с Грантом чем-то таким, о чем не могла ни с кем говорить ранее. ― Морайя, как ты проводишь свой досуг? Отдыхаешь с друзьями? ― он делает новую попытку зайти издалека. У каждого из нас своя цель и работа. ― Ну-у, ― задумчиво тяну. ― Не сказала бы, что у меня много свободного времени. ― А все же? ― Я сплю, читаю, гуляю в парке. Иногда встречаюсь с родителями, ― видя нахмуренного Уилла, восклицаю. ― А что?! Вполне себе нормальный отдых! Меня устраивает. ― А с кем ты делишься своими успехами, переживаниями? Ведь так важно получать поддержку от близких. ― Делюсь, ― охотно киваю я. ― Шеф и родители всегда готовы выслушать меня. Не один здесь упрямец, доктор Уилл. ― А друзья? ― снова спрашивает мой персональный мозгоправ. ― Как насчет друзей? Ну, знаешь, близкие по возрасту и духу люди, с кем можно отпустить себя. Выпить в баре, подурачится, или хохотать, не думая ни о чем. Какой же настырный. Все равно он меня еще раздражает. ― Хватит с меня. Надружилась! Кажется, время наше вышло, ― отрезаю я и делаю неопределенный жест в сторону часов, ― До следующей встречи, мистер Грант. Мне пора. Не глядя на него, выхожу. Не хочу это обсуждать. * * * Двадцатью пятью годами ранее Размазывая слезы и сдерживая рыдания, бегу по узкому темному коридору. Лестница. Снова коридор. Я заблудилась. Мне так страшно. В надежде убежать, спустилась как никогда ниже, куда родители запрещают ходить одной. А где-то там они ждут меня и беспокоятся. В ушах звучат оглушительные обидные крики мальчишки Бонни, с которым играла с самого детства. Приглашала домой на лакомства и делилась своими книжками. И мечтами: каким стану хорошим доктором. Бонни из более бедной семьи. У них мало книг и игрушек, и нечасто бывают сладости. А мне ничуть не жалко разделить пищу или игрушки. Наоборот, я смотрела на его восторженное лицо и испытывала счастье. ― Ты никто! Пустышка! Пустое место! ― кричал он. ― Богатенькая дрянь! ― вопили его новые друзья. Мальчик и девочка нашего возраста, теперь живущие по соседству с Бонни. Зажимаю уши. Нет! Нет! Не хочу это помнить! Богатенькая? У нас никогда не было лишнего. Мы просто жили не бедно. Мне нужно вернуться домой. А с этими я больше дел не буду иметь. Особенно с Бонни! Как же мне вернуться? Внутри уже все дрожит от страха и переживаний. Губы трясутся. Шмыгнув очередной раз носом, сворачиваю за угол. И почти врезаюсь в эту троицу. Ждут меня затаившись. И сразу набрасываются как волки. Они таскают меня за волосы, продолжая выкрикивать оскорбления. Тянут и дергают за одежду, отчего та рвется. Больно щипают. Что могу сделать с ними тремя? Худая долговязая девчонка. А потом я падаю. Пинки резкими вспышками боли прилетают в живот, потом в бок, спину… ― Не появляйся в нашем отсеке, швабра! ― Туси со своими лекарями! ― Ты никто без своих родителей! Сворачиваюсь в позу эмбриона, чтобы защитить живот. Голову закрываю руками. Кажется, я вся превратилась в боль. Бонни не только забыл про мою доброту. Он и мои мечты выдал другим. Чтобы насмехаться. Наконец, они решают, что с меня хватит. Я просто мычу на одной ноте, не в силах больше плакать. ― Давайте запрем ее здесь, ― и злобно смеются. Меня оттаскивают в какую-то каморку за железной решетчатой дверью. И запирают там, похоже воткнув в дужки для замка какой-то штырь. Убедившись, что они убежали, с трудом встаю на колени и трясущимися руками дергаю дверь. Бесполезно. ― Помогите! Есть кто-нибудь? На помощь! ― кричу срывающимся голосом. Никого. Внутри темно. Слышу звук вентиляции и трансформаторов. Холод пробирает до костей. Я пытаюсь завернуться в свою тонкую разорванную рубашку, но она совсем не дает тепла. ― Мама… папа… помогите, ― уже едва шепчу. Без сил скрутившись на полу, замерзаю. ― Пожалуйста, найдите меня… Устав от слез и окончательно закоченев, забываюсь сном. И резко просыпаюсь от скрипа двери. Папа берет меня на руки и куда-то несет, завернув в свой свитер. Отчаянно вдыхаю такой родной запах. ― Моя доченька, все позади, не бойся. Каждый получит по заслугам, безнаказанным никто не уйдет, ― уверенный голос и тепло папиных рук вырывают из меня горькие рыдания. Мне никогда не было так больно и страшно. Мамино лицо очень бледное, в слезах. Она, едва поспевая за папиным широким шагом, бежит за ним, трогая меня, поправляя волосы. Я сильнее кутаюсь в папину кофту. И шепчу в истерике без остановки, но в злой решимости: ― Я им докажу! Всем докажу! Докажу!