Я больше не называла его по имени, и, как ни странно, Саймон тоже. Дуги для нас обоих словно исчез. Саймон не ходил с ним в бар. Не спрашивал, отчего тот не заглядывает в гости, не приглашал его посмотреть вечером футбол. Дуги перестал существовать не только для меня, но и для Саймона. Его отсутствие заметили лишь дети. — А дядя Ди придет сегодня на чай? — спросил за завтраком Робби. — Нет, — тут же ответил Саймон, не поднимая головы. Не передать словами, какую я в тот миг испытала радость. Правда, спросить мужа, отчего так, не осмелилась. Ситуация прояснилась, когда Стивен и Байшали пригласили нас отпраздновать их с Саймоном победу в региональном тендере. — Все в порядке? — спросила Байшали, когда я присоединилась к ней на кухне. По правде говоря, я была совершенно не в порядке и скрывать этого уже не могла. Именно поэтому последние дни сторонилась Полы — та видела меня насквозь. Обязательно заставила бы что-нибудь сделать или, чего доброго, начала действовать за моей спиной. Байшали же лезть в душу не любила, поэтому я решила, что выходить в люди пока лучше в ее компании. В конце концов, пора возвращать свою жизнь в прежнее русло. — Да, все замечательно, — я натянуто улыбнулась. — Слышала, что учудил Дуги? Я с трудом сглотнула. — Нет, а что? — Взял и умотал обратно в Шотландию! Сунул нам в почтовый ящик прощальную открытку… Странно как-то, не находишь? — Да, странно, — ответила я, с трудом скрывая облегчение. — Саймон, наверное, очень расстроился. Я понятия не имела, что творится в душе у моего мужа. Почему он не сказал мне, что его лучший друг, с которым он не разлучался двадцать лет, вдруг уехал на другой край света? Наш брак в последнее время заметно трещал по швам… Хотя если эта тварь убралась обратно в Шотландию, я могу наконец вздохнуть спокойно. Мне не хотелось даже думать о сексе и близости, но, вернувшись от Стивена и Байшали, я решила вновь ощутить себя женщиной. Может, если заняться с Саймоном любовью, я сумею выбросить из головы тот вечер? Физически я по-прежнему испытывала боль, однако старалась не обращать на нее внимания, чтобы секс до конца дней не ассоциировался с насилием. Правда, во время акта — а по-другому то, что у нас было, не назовешь — мы оба лишь механически подстраивались друг под друга. И если это чувствовала я, то Саймон — тем более. Но иначе было нельзя: приходилось восстанавливать стены, напрочь снесенные тараном. 14 мая Беременность я проморгала. Не заметила даже, когда пропали месячные. Точнее, сперва я решила, что просто мало сплю и неправильно питаюсь. Списала все на нарушенный цикл и запоздалую реакцию организма на насилие. Однако когда месячные не пришли второй раз, я испугалась и побежала на прием к врачу. Через три дня после обследования доктор Уильямс позвонила и сообщила результаты. Я ошарашенно плюхнулась на табурет возле телефона. Я была беременна — и не имела ни малейшего понятия, что делать дальше. И без того еле справлялась. На моем попечении было трое маленьких детей, муж целыми днями пропадал на работе, вдобавок приходилось залечивать душевные травмы. Меня трясло от одной мысли об очередном младенце. Тот станет новой помехой нашим с Саймоном отношениям. Я уже смирилась, что секс у нас бывает редко, без настроения и особого удовольствия. Но мы хотя бы старались сблизиться. И пусть оргазма оба не испытывали, по законам природы я все равно смогла забеременеть… Я всерьез подумывала об аборте. О том, что можно сходить к врачу, пока Саймон на работе, а дети в школе. Когда они к ужину вернутся домой, все будет кончено и никто ничего не узнает. Никто — кроме меня. Мне нравилось быть матерью, и я не имела права убивать живой комочек у меня внутри только потому, что мое сердце разбито вдребезги. «Неудачный момент» — лишь отговорка, притом слабая, никак не истинная причина. Поэтому я заставила себя смириться. Нам приходилось переживать и более трудные времена. Я не знала, что ждет нас с Саймоном в будущем. Но верила, что у ребенка в моем животе это будущее есть. САЙМОН Нортхэмптон, двадцать восемь лет назад 18 марта — Почему? Почему?! — выл я, разбивая кулаки о лицо Дуги. Прошло четыре дня с тех пор, как я узнал, что мой лучший друг спит с моей женой. Я не мог ее видеть. Кэтрин заметно притихла и ушла в себя — наверное, тоже мучилась чувством вины. Сославшись на большой объем работы, я старался проводить дома как можно меньше времени. Правда, сосредоточиться на деле все равно не мог: так и сидел за столом, слыша в голове стоны, несущиеся из-за двери нашей спальни. Кэтрин предала мое доверие, однако свою злость я выместил на Дуги. Не знаю, что бесило меня сильнее: то, как коварно и трусливо он осквернил нашу дружбу, или моя собственная наивная глупость, потому что я ни на миг не позволял себе в нем усомниться. Не считая Кэтрин, он был самым близким мне человеком, но издевательски плюнул прямиком мне в душу. Как я ни сдерживал себя, успокоиться не мог. Хотелось, чтобы он почувствовал себя таким же слабым и униженным. Я дождался раннего утра, когда Кэтрин крепко уснет, и поехал к Дуги домой. Шторы были плотно задернуты, укрывая комнаты от любопытных глаз, поэтому я отважился зайти со стороны двора и заглянуть в кухонное окно. Дуги сидел внутри, на пластиковом стуле, уронив голову на грудь. Он был в отключке, вокруг валялись пустые пивные банки. Развлекается, значит, пока моя жизнь летит под откос… Я вскипел до предела. Дуги заметил меня, только когда я схватил его за горло и толкнул на пол. Он изумленно вытаращил глаза, но, вусмерть пьяный, не сумел оказать должного сопротивления. Я уселся сверху и быстро кулаками подправил ему рожу: с чувством расквасил нос и свернул челюсть. Правда, ободрав о его зубы костяшки, так и не сумел обуздать свою ярость. — Почему она? — рявкнул я. — Почему моя жена? — Прости, — выдавил Дуги. — Прости, хва… Договорить он не успел: очередным ударом я забил зубы прямиком ему в глотку, как кегли в боулинге. Потом сгреб его за грязный воротник рубашки, вздернул на ноги и прижал к стене. Он ударился затылком о часы, и те упали, разбрызгивая стекло по линолеуму. — Не знаю, почему, — выдохнул Дуги; изо рта у него воняло спиртом и кровью. — Я не хотел… — Заткнись! — рявкнул я. — Ты нас убил, Дуги. Меня. Тебя. Ее. Всех нас. Всех… Я осекся и замолчал. Только сейчас, услышав из собственных уст, что он натворил, я осознал всю чудовищность его проступка. Я отпустил Дуги, и тот съежился на полу воющим избитым калачиком. Я брезгливо уставился на него, как на бешеного зверя, бьющегося в агонии. Кто мог любить столь бесхребетную тварь? Надо выйти отсюда, хватит дышать воздухом, насквозь пропитанным отравой! Я двинулся к задней двери. Хрипы за моей спиной с каждым шагом звучали все тише. Бросить его так? Пусть валяется в своей грязи… Нет, в глубине души я понимал, что этого мало. Поэтому замер и развернулся. Дуги заметил мою тень, только когда я подошел вплотную. Он даже не шелохнулся, наблюдая, как я вытягиваю из раковины хлебный нож. Я медленно всадил лезвие ему в живот. Один раз, другой, третий… Это оказалось на удивление просто. На лице у Дуги ничего не отразилось, хотя от боли тело скрутило судорогой. Он все сознавал, но не сопротивлялся. Я отошел на шаг, разделяя с ним последние секунды жизни. Частые вздохи слились со звуком газов, выходящих из распоротых кишок. Дуги не пытался зажать раны, не боролся за свою жизнь. Он просто молча лежал пять долгих минут, пока кровь толчками вытекала из тела. Наконец его голова бессильно поникла. Мы оба знали, что я поступил правильно. Дальнейший план действий сложился сам собой. Родственники Бет забрали перед продажей дома всю мебель, поэтому Дуги перебрался в съемную лачугу, где почти не было вещей. Я осмотрел все комнаты в поисках какой-нибудь тряпки, чтобы завернуть тело. Повсюду валялись пустые коробки из-под еды, пивные банки и бесплатные газеты. До чего жалкое наследство… Газетами и грязными полотенцами я вытер с пола кровь. Труп запихнул в багажник его машины. Проехал на ней до окраины, мимо нашего дома, выключил фары и по памяти стал пробираться через лес. Вытащил лопату и фонарик, которые захватил из гаража, и направился вглубь рощи. Земля была морозной и твердой, пришлось попотеть. Через час импровизированная могила была готова. Руки к тому времени почти не слушались. Тело успело окоченеть, я с трудом вытащил его из машины и спихнул в яму. Туда же отправились перемазанные тряпки с газетами. Не глядя на Дуги, я засыпал яму землей, притоптал ее, разбросал поверху опавшие листья. Потом старой синей веревкой, валявшейся возле пересохшего пруда, пометил могилу. Машину Дуги я бросил в криминальном районе, оставив ключи в замке зажигания. Сам ночным автобусом с пересадкой вернулся домой. Задержался ненадолго у моста, куда водил детей на рыбалку, и смыл с себя кровь. Адреналин иссяк, и меня накрыло физической болью. Она острыми молниями побежала вверх по рукам до самого сердца. Надо будет утром написать Роджеру и Стивену письма, где Дуги объяснит свой внезапный отъезд. Крепко сжимая кулак, я с трудом поднял руку и смахнул со щеки и подбородка слезы. 27 апреля Хотелось, чтобы Кэтрин призналась в измене сама, чтобы она вымаливала у меня прощение на коленях. Только так она смогла бы понять, до чего сильно я изменился с тех пор. Она задушила того Саймона, который был с ней близок, и теперь жила с жалким подобием мужа: с человеком, заледеневшим внутри настолько, что в жилах у него еле текла кровь. Никогда мне не стать прежним. Я начисто стер Дуги из своей жизни, но даже его кровь на руках не смогла меня воскресить. Я ни о чем не жалел, потому что знал, что поступил правильно. Мне хватило сил сделать то, на что не отважился в свое время мой отец, терпевший многочисленных любовников Дорин.