«Извлекать правду» – так король называл пытки. Атли затошнило. – Не тронь его, – выдавил он едва слышно. Синие глаза Кирши смотрели бесстрастно, подёрнутые туманом безысходности. – Смотреть или извлекать правду? – громче повторил Вегейр, делая вид, что не услышал. – Я… не смей его… – Отвечай на вопрос! – зарычал Вегейр и лёгким движением отшвырнул Атли к стене. Принц больно ударился спиной и затылком о голые камни и сполз на влажный пол. В глазах стояли слёзы. – Смотреть или извлекать правду?! Отвечай, щенок! – Я, – выдавил Атли, – я не буду делать ему больно! – Значит, ты будешь смотреть, – пожал плечами Вегейр и повернулся к Кирши. Хруст ломающихся костей казался оглушительным. Кирши не кричал. Его трясло, невидящий взгляд блуждал по комнате, иногда натыкаясь на Атли, худые, ещё детские плечи ходили ходуном, губы двигались, беззвучно повторяя что-то снова и снова, но Кирши не кричал. Когда Вегейр сломал Кирши третий палец, Атли не выдержал. – Я никогда не стану таким как ты! – закричал он, размазывая по лицу слёзы. – Слышишь? Никогда! Волк вырвался на свободу и бросился на вожака, но Вегейр одним быстрым движением схватил его за горло и с силой приложил об пол так, что искры посыпались из глаз. Атли задохнулся, мир занесло красной пеленой боли, Волк бессильно заскулил и задёргал лапами, пытаясь освободиться из мёртвой хватки. «Пусти!» – хотел крикнуть Атли, но из пасти вырвался только сдавленный визг. – Вот теперь ты чего-то стоишь, – рассмеялся Вегейр и сильнее надавил на горло. Волк захрипел, и Атли потерял сознание. Атли пробрался к Кирши в комнату той же ночью. Их покои располагались рядом – Атли позаботился о том, чтобы друг жил как можно ближе и чтобы роскошь в его покоях не уступала роскоши комнат принца. Вегейр не возражал – клятва верности не позволила бы Кирши сбежать или навредить Атли, а потому и причин ограждать наследника от общества Тёмного король не видел. Кирши лежал, свернувшись калачиком, на огромной кровати с шёлковым балдахином, прижимал к груди раненую руку и тихонько стонал. На пальцах Вегейр не остановился – торс и плечи плотно обхватывали повязки. Но они не уберегли белый шёлк простыней от красных пятен, которые издалека можно было принять за цветы. Атли забрался на кровать к Кирши, и тот поморщился и зажмурился, когда перина под ним заволновалась. – Сильно болит? – прошептал Атли, осматривая повязки. Кирши не ответил, продолжая баюкать покалеченную руку. Атли отодвинул подушки, подобрался ближе и положил голову Кирши к себе на колени. Кирши не сопротивлялся, был податливый и мягкий, словно глина, только грудь его вздымалась и опускалась быстрее обычного. Атли убрал с лица друга налипшие волосы. Губы его пересохли и потрескались, покрывшись коркой запёкшейся крови. Глаза заволокло слезами, и Атли всхлипнул. – Ты ведь не сказал ему? – Он утёр нос рукавом, слова давались с трудом, грудь давили рыдания, которые он изо всех сил старался загнать поглубже. – Ведь не сказал? Кирши не ответил. – Отвечай! – проревел Атли. – Не сказал, – голос надтреснутый, хриплый, слабый. – Ты же приказал мне никому не раскрывать своего имени. Никогда. Я бы не сказал, даже если бы очень хотел. Атли разрыдался. – Прости меня! Прости-прости-прости. – Он гладил Кирши по волосам, слёзы градом лились по щекам и падали Кирши на лицо, оставляя влажные дорожки. – Я не отдам тебя ему, клянусь! Ты мой единственный друг, и я сумею тебя защитить! Никто не будет тобой управлять! – Кроме тебя? – слабо улыбнулся Кирши и открыл глаза. Синие и холодные, будто зимние озёра. – Что? – Атли от неожиданности даже перестал плакать. Взгляд Кирши испугал его. – Ты же можешь отпустить меня, – сказал Кирши, и глаза его смотрели почти умоляюще. – Разорви клятву, помоги мне сбежать, и Вегейр никогда меня не найдёт. Никто меня не найдёт. Атли замер. Сердце бешено колотилось где-то в горле, подгоняемое ужасом. Кирши хочет уйти? Бросить его здесь совсем одного? Атли был его единственным другом, неужели Кирши так легко может его оставить? Он бросит его так же, как бросила мать, которая спряталась в дальнем крыле замка и уже много лет отказывалась видеться с сыном, предпочитая общество слуг и молитвы. Свет померк перед глазами, руки задрожали, Атли прочно увяз в топком болоте страха. Страха, что он может больше никогда не увидеть Кирши. – Если ты хочешь, чтобы я был в безопасности… – Нет! – воскликнул Атли. – Я о тебе позабочусь! Тебе не нужно уходить и прятаться, я смогу тебя защитить! – Атли, послушай… – Нет! Молчи! – Он закрыл уши руками. – Молчи, молчи! Не смей меня бросать тут одного! У меня больше никого нет! Не смей! Кирши замолчал, подчиняясь приказу. Атли наклонился, обхватил его руками и принялся осыпать лицо Тёмного поцелуями. Кирши морщился от боли, но не сопротивлялся. – Не бросай меня! Не бросай меня тут одного! – плакал Атли, словно щенок, тычась носом в щёку Кирши. – Ты – всё, что у меня есть. Я люблю тебя! Люблю больше жизни! Только не оставляй меня! Не оставляй! Кирши ничего не ответил. И с тех пор его молчание наказывало Атли страшнее, чем кулаки отца. 12 Лес вечных надежд На второй день пути, когда Василиса уже едва держалась, изнывая от жары и жажды, конь поднялся на очередной бархан, за которым простёрся бескрайний дремучий лес. Красная пустыня и зелёный лес столкнулись друг с другом, словно два могучих войска в битве, где каждый старался отвоевать себе клочок земли. Вечная битва жизни и смерти, из которой, кажется, никому не выйти победителем. Не веря своему счастью, Василиса подтолкнула коня пятками, и он пустился вскачь – в спасительную тень деревьев. Прохлада окутала Василису, как только она пересекла границу леса, мгновенно оказавшись в сиреневых вечерних сумерках. Ветви деревьев смыкались над головой так плотно, что даже два солнца не могли пробиться сквозь их сцепленные пальцы. Тёмные перекрученные стволы облепили странные полупрозрачные грибы в белую крапинку. Они источали тусклый сиреневый свет и, кажется – Василиса осторожно втянула носом воздух, – пахли бузиной. Такие же грибы прятались в траве, а когда конь наступал на них копытами, с тихим «пуф» обращались в облачка сиреневой пыли. Над кустом с мелкими чёрными ягодами летали, оставляя за собой шлейфы голубовато-розового света, диковинные светлячки. Лес был дикий, нехоженый, Василиса в зарослях папоротника сумела разглядеть лишь несколько звериных троп, но не могла сказать, какими именно животными они проложены. Запахло сыростью, и ушей коснулись звуки шелеста бегущей по камням воды. Василиса спешилась и направилась на звук по тонкой тропке, которая – она надеялась – вела к водопою. Меж огромных, поросших мхом валунов бежал, прыгая по неровным ступеням камней, ручей. Василиса, измученная жаждой до полусмерти, практически сунула голову в воду, надеясь, что та её не убьёт. Впрочем, не напейся Василиса сейчас, через пару часов её бы убила жажда. Обветренные, в кровь потрескавшиеся губы защипало, но холодная вода тут же унесла боль вниз по течению. Василиса жадно глотала, давясь и кашляя. Она знала, что много пить нельзя, что это опасно, но не могла остановиться до тех пор, пока желудок не наполнился болезненной тяжестью настолько, что стало трудно дышать. Протяжно выдохнув, чародейка завалилась на спину и раскинула руки, стараясь отдышаться. Перед глазами нарисовалась конская морда, круглые провалы ноздрей выдохнули в лицо горячий воздух. – А ты пить совсем не хочешь? – поинтересовалась Василиса. – Или волшебным коням пить необязательно? Конь предпочёл не отвечать на подобные вопросы, продолжая обнюхивать её лицо. Василиса вспомнила о своей лошади Былинке, которая в отличие от этого рыжего никогда не упускала возможности что-нибудь пожевать. «Интересно, как она там? Кто-нибудь за ней присматривает? А Тирг? Надеюсь, Кирши от него не избавился. И сам Кирши…» При мысли о Тёмном Василиса зажмурилась и закрыла лицо руками. Увидятся ли они снова? Или ей до скончания дней суждено скитаться между мирами, пока она всю себя не раздаст по кусочкам? А если встретятся, что тогда? Будет ли он рад её видеть? А она? Что скажут друг другу при встрече? Они прощались, одурманенные любовным зельем Белавы и пьянящим предчувствием скорой смерти. Что, если, встретившись, они поймут, что больше ничего не испытывают друг к другу? Или, может, Кирши уже и вовсе её забыл. Ведь, по сути, что между ними было? Пара неловких объятий и один безумно долгий поцелуй. От воспоминаний о нём у Василисы мучительно заныло внизу живота. Она застонала и открыла глаза. В тёмных волнах листвы медленно кружили светлячки. Хрустнула ветка, и Василиса резко села. Из кустов напротив вышел серебристый олень. Изо рта у него торчали два крупных клыка. Отсветы от грибов придавали шкуре бледно-сиреневый оттенок. Олень посмотрел на Василису, склонив голову набок, а потом, потеряв к ней всякий интерес, принялся пить воду. – Удивительно, – прошептала Василиса, разглядывая зверя. – Видано ли, олень с клыками! Василиса моргнула, и олень исчез. Как же? Она заморгала и нахмурилась: – Куда?.. А что – куда? Василиса не смогла вспомнить, что её так удивило, да и это было совершенно неважно. Она завалилась обратно на спину и залюбовалась светлячками. Они медленно кружились в причудливом танце, и их розовые шлейфы сплетались в смутно знакомые образы, но распознать их у Василисы никак не получалось. Да и зачем? Разве недостаточно того, что они такие красивые? Чародейка зевнула и расплылась в улыбке. Ноздри щекотал аромат бузины, а мох обволакивал тело приятнее самой мягкой перины. Как же хорошо. Вот так лежать и ни о чём не печалиться, ничего не бояться и просто глядеть на танец светлячков, слушать музыку ручья и вдыхать ароматы леса. Разве может быть что-то важнее, лучше и краше на всём белом свете, чем эта славная, чудесная, беззаботная нега? Конская морда врезалась Василисе в бок. Чародейка засмеялась и оттолкнула её. – Ты чего? Отстань! Конь в ответ недовольно заржал и зубами ухватил Василису за рубашку. Шов затрещал, но Василиса почти не обратила на это внимания, тут же переключившись на диковинных голубых бабочек над кустом папоротника. Она вскочила на ноги и, напевая что-то себе под нос, двинулась было к ним, но конь снова потянул её за рубаху. – Ты только глянь, какие они чудесные! – Василиса схватила коня за морду и повернула её в сторону бабочек. – Тебе нравятся? Конь фыркнул, развернулся и принялся головой толкать Василису в другую сторону.