– Не знаю. Сам я сомневаюсь, но – не знаю. Он казался таким безобидным. – А что вы подразумевали, когда сказали, что «слышали» его? – Я слышал, как он напевал себе под нос. – И что же он напевал? – спросил Пул. – Песенку на иностранном языке, – рассказывал владелец дома. – Это был ни один из китайский диалект, это был не французский и не английский… Я все гадал, может даже, это польский! Звучало это так, знаете… ох… – Он прыснул со смеху. – Ну, примерно: «Рип-а-рип-а-рип-а-ло». – Почти без мелодии протянул китаец и снова рассмеялся. – Заунывно так. Два или три раза я слышал, что песня доноситься из этого дома. Я тогда сидел у себя во дворе и спускаться сюда так тихо, как только мог, но он всегда слышал, когда я подходил, и прятался, пока я не уходил, – мужчина помедлил. – В конце концов я смириться с ним. – Вы смирились со взломщиком? – спросил Биверс. – Видите ли, я стал думать о мальчик как о домашнем питомце. Ведь по сути он жил здесь как одинокий маленький зверек. Вреда не чинил никакого – просто пел свою грустную песенку: ««Рип-а-рип-а-рип-а-ло». Китаец выглядел каким-то потерянным. Пул попытался представить себе американского олигарха – в черном шелковом костюме и кожаных, с бахромой, лоферах, – который выглядел бы потерянным… но не преуспел. – Полагаю, он ушел до убийств, – мужчина взглянул на часы. – Что-нибудь еще? Домовладелец помахал на прощание рукой, когда Майк и Биверс спускались к Нассим Хилл, и все продолжал махать, когда они свернули на Орчард-роуд, чтобы там поймать такси. Как только водитель показал им на «Гудвуд парк», они поняли, где было обнаружено тело Клайва Маккенны. Белое здание отеля стояло на возвышенности, крутым зеленым склоном обращенной вниз к окраинам делового района города. Выбравшись из такси, Пул и Биверс прошли через кустарник на краю обрыва и посмотрели вниз. Крутой склон покрывали заросли какого-то жесткого темно-зеленого растения, похожего на мирт, которые через равные промежутки пересекали низкие живые изгороди. – Он заманил его сюда, – сказал Биверс. – Наверное, встретились в баре. Потом – пошли, мол, проветримся. В ход идет нож. Прощай, Клайв. Интересно, удастся ли узнать что-нибудь полезное на ресепшне отеля, – голос Биверса звучал до странности жизнерадостно, будто он едва ли не праздновал убийство. У стойки регистрации Биверс спросил: – Не регистрировался ли в вашем отеле мистер Андерхилл приблизительно в тот период времени, когда произошло убийство мистера Маккенны? – Он держал в руке сложенную десятидолларовую банкноту. Портье нагнулся и защелкал клавишами компьютерного терминала, стоявшего под стойкой регистрации. Немного погодя он огорчил Майкла Пула, сообщив, что мистер Тимоти Андерхилл забронировал номер и его приезд ожидался за шесть дней до того, как было обнаружено тело Клайва Маккенны, однако мистер Тимоти Андерхилл в отель не прибыл. – Бинго! – сказал Биверс, и портье потянулся было к банкноте, но Гарри убрал руку вне пределов досягаемости. – У вас есть адрес Андерхилла? – Конечно, – ответил портье. – Нью-Йорк, Гранд-стрит, дом пятьдесят шесть. – Как он бронировал номер? – Данные отсутствуют. Скорее всего, по телефону. Номера кредитной карты тоже нет. – Не записано, даже откуда был звонок? Портье покачал головой. – На десятку не заработал, – Биверс быстро убрал банкноту и криво ухмыльнулся Майклу. Они вернулись на солнцепек. – Чего ради он назвался настоящим именем, если расплачивался наличными? – спросил Майкл. – Майкл, вспомни, он всегда так кайфовал от себя великого и думал, ему все сойдет с рук. Он же не в себе, он псих: убивать людей – далеко не логичное поведение. Этот портье вон слюной изошел, а ты спрашиваешь, почему он воспользовался своим настоящим именем! Видишь, как я сэкономил десять баксов? – Биверс кивнул швейцару, и тот свистнул в сторону вереницы поджидавших такси. – А знаешь, – сказал Пул, – такое чувство, будто я уже слышал этот адрес: Гранд-стрит, пятьдесят шесть. Что-то очень знакомое… – Да чтоб я сдох, Майкл! – Что такое? – Ресторан Пумо, кретин! Гранд-стрит, пятьдесят шесть – это адрес «Сайгона», ресторана Пумо. В городе Нью-Йорк, Соединенные Штаты Америки. Плантейшн-роуд начиналась с высокого здания отеля на углу оживленной улицы с шестиполосной проезжей частью и почти сразу же превращалась в уютный район для верхушки среднего класса: длинные низкие бунгало за широкими лужайками и запертыми воротами. Когда такси остановилось у дома номер 72, Биверс попросил водителя подождать, и они с Майклом вышли. В лучах солнца бунгало, где умерли Роберто Ортис и женщина, напоминало розовое пирожное. По обе стороны дома стояли цветущие деревья гибискуса, и их резкие тени словно парили над лужайкой. К воротам крепилась чистенькая желтая табличка с объявлением, в котором сообщалось, что дом опечатан Департаментом полиции Сингапура в связи с расследованием убийства. Перед воротами стояли две темно-синие полицейские машины, и Пул увидел, как внутри дома двигаются люди в форме. – Обратил внимание, какие хорошенькие здесь девушки-полицейские? – спросил Биверс. – Интересно, нас пустят внутрь? – Почему бы тебе не назваться детективом из Нью-Йорка? – предположил Пул. – Потому что я судебный исполнитель, вот почему, – ответил Биверс. Пул обернулся и посмотрел на дом на другой стороне улицы. Там у окна гостиной стояла средних лет китаянка, обнимая за талию женщину моложе и выше ростом, подбоченившуюся правой рукой. Обе казались заметно напряженными. «А они, интересно, – подумал Пул, – слышали хоть раз странную песенку мальчишки, звучавшую как «Рип-а-рип-а-рип-а-ло»?» Пул и Гарри Биверс вернулись в «Марко Поло» и обнаружили нечесаного, красноглазого Конора Линклейтера, своим видом напоминавшего Майклу Дуайта Фрая[86] из «Дракулы». В отеле ему сказали, что врач в соседнем здании, и сообщили его имя, и Пул с Биверсом помогли Конору спуститься на лифте и выйти на залитую солнцем улицу. – Вечерком я уже смогу сходить с вами, Майки, – сказал он. – Это у меня ненадолго, скоро пройдет. – Вечерком ты останешься дома, – сказал Пул. – Меня тоже вычеркивай, – проговорил Биверс. – Я просто без ног и не гожусь для гонки по барам для педиков. Лучше посижу дома, расскажу Конору, чем мы с тобой занимались весь день. Троица медленно и неуверенно продвигалась по тротуару: Майкл и Биверс по обе стороны от Конора, который семенил и шаркал, не рискуя шагать нормально. – Через пару лет мы будем сидеть в кинозале, – сказал Биверс, – и сами смотреть, как мы все это проделываем. И полмира узнает, что Конор Линклейтер страдал поносом. Эх, был бы Шон Коннери на двадцать лет моложе. Так жаль, что все классные актеры уже слишком стары. – Ну, да, Оливье, пожалуй, староват[87],– подхватил шутку Майкл. – Да нет, я имею в виду парней как Грег Пек, Дик Уидмарк, такого типа. Пол Ньюман ростом не вышел, а Роберт Редфорд слишком уж пресный. Возможно, им стоит поднапрячься и заполучить Джеймса Вудса. Этот парень мне по душе. 5 Такси петляло по Сингапуру, пока не выбралось на кольцевую дорогу, после чего они ехали так долго, что Пул начал подумывать, не в Малайзии ли этот ночной клуб, цель его поездки. Вскоре единственными видимыми огнями остались дуговые фонари над шестиполосным шоссе – по обе его стороны простиралась черная пустая необитаемая земля, лишь кое-где вспоротая небольшими изолированными скоплениями светящихся точек. Машины на кольцевой почти не встречались, и водитель вел такси на большой скорости. Пулу даже казалось, что колеса на самом деле не касаются дорожного полотна. – Мы уже выехали из Сингапура? – спросил он. Таксист не ответил. Наконец машина свернула с шоссе на подъездную дорогу к сиявшему в темноте, как межпланетная станция, торговому центру – просторнее, выше и тщательнее продуманному, чем любой из подобных комплексов на Орчард-роуд. Его окружала необозримая и почти пустующая автостоянка. Огромные вертикальные постеры и плакаты с китайскими иероглифами в человеческий рост свисали по углам здания. Ряд пальм словно застыл в белом искусственном свете. – Вы уверены, что «Пепперминт сити» здесь? Водитель резко затормозил перед пальмами-призраками и сидел недвижим, как статуя. Когда Пул нерешительно повторил свой вопрос, водитель завопил что-то на китайском. – Сколько? Тот опять проорал ту же фразу. Пул протянул ему банкноту, номинал которой не смог разглядеть, получил удивившую его сумму сдачи и дал на чай другую купюру – тоже не разглядывая. Такси уехало, оставив Майкла одного. Здание торгового центра, казалось, было отлито из тускло-серого металла. Через огромные окна на первом этаже Пул разглядел далеко-далеко, на противоположном конце молла, две или три крошечные фигурки, бредущие мимо закрытых магазинов. Стеклянные двери со свистом разъехались, и его окутал холодный воздух. Двери за спиной сомкнулись. По рукам побежали мурашки. Пустой коридор вел в обширное пространство с высокими сводами. Пулу вдруг подумалось, будто он вошел в пустую церковь. В витринах закрытых магазинов позировали манекены. Негромко жужжали невидимые эскалаторы. Бог ушел домой, и собор был пуст, как воронка от бомбы. Под сводами огромного купола Пул видел в разных концах помещения несколько человек, словно в трансе двигавшихся по галерее мимо рядов закрытых темных магазинов. Пул брел по первому этажу центра, уверенный, что водитель привез его не туда. Долгое время ему даже не удавалось найти эскалатор, и он начал думать, что придется всю ночь плутать здесь, в царстве игрушек «Гуд форчун», мебели «Мерлион ферничер», платьев «Моуд О’Дэй» и «Одежды для разборчивых женщин». Наконец он свернул за угол у ресторана «Капитан стейк» и над стальным бортиком эскалатора увидел морщинистую голову пожилого китайца в бейсболке, плывущую вниз ему навстречу. На третьем уровне у Майкла заныли ноги: пол был ровным, каменным. Красные и оранжевые толстовки, клетка с птицами в черной витрине… Пул вздохнул и пошел дальше. Удастся ли в такой дали поймать такси, чтобы вернуться в город? Он подозревал, что здесь никто не заговорит с ним, а он не сможет добиться того, чтобы его поняли. В этот момент ему вдруг стало ясно, почему Джордж Ромеро снимал фильм «Рассвет мертвецов» в торговом центре. Таков Сингапур – стерильный и достигший совершенства. Хаотичность, грязь и витальность здесь безжалостно искоренены. Майклу очень захотелось вернуться в «Марко Поло», напиться с Биверсом и смотреть финансово-аналитические программы и мыльные оперы – основной репертуар сингапурского телевидения. Коридоры, по которым он, обескураженный, шагал на пятом уровне, казались ему еще более темными и пустыми, чем этажами ниже. Здесь, наверху, не оставалось уже ни одного открытого магазина или ресторанчика. Он находился на пятом этаже пригородного торгового комплекса в десятках миль от города. И тут, на изгибе поворота коридора, темные витрины магазинов уступили место стенам, выложенным мелкой белой плиткой, наклонные грани которой поблескивали отраженным светом. В проеме стены Майкл увидел мужчин в костюмах, девушек в облегающих коктейльных платьях, буквально все курили, окутанные туманным голубым светом. Привлекательная женщина-администратор стояла у конторки и улыбнулась ему, не прерывая разговора по телефону. Сразу за входом мигала вертикальная розовая неоновая вывеска «Пепперминт сити!» рядом с безлистным деревом, выкрашенным в белый цвет и увешанным крохотными белыми лампочками. Пул миновал вход, и торговый центр исчез. Перед Майклом раскинулась невероятная, похожая на игру воображения картина, напоминающая вечернее чаепитие на территории плантации в Миссисипи. По другую сторону конторки распорядительницы подводили пары к рядам круглых белых, украшенных замысловатым орнаментом столиков из чугуна и усаживали их на белые и чугунные же стулья с гнутыми спинками. Пол и стены были выкрашены в матовый черный цвет. Такие же столики и стулья стояли также в бельэтаже и на небольших возвышениях по обе стороны оживленного переполненного бара. В самом центре зала светился фонтан – мальчик, извергающий изо рта воду. Выйдя из-за конторки, администратор подвела Майкла к небольшому белому столику на платформе за баром. Пул заказал пиво. Молодые гомосексуальные пары в костюмах, похожие на аспирантов Массачусетского технологического института, топтались на небольшом танцполе перед сценой. Другие парочки, подобные им, занимали большинство стульев в помещении клуба: парни в круглых очках и с зажатыми в пальцах сигаретами старались выглядеть уверенно. Кое-где в зале сидели несколько англичан и американцев – с серьезными лицами они вели беседы со своими китайскими и евро-азиатскими сопровождающими. Большинство парочек пили шампанское, большинство одиноких парней – пиво. Через несколько минут тихая, спокойная музыка внезапно смолкла. Юноши, танцевавшие перед сценой, ухмылялись и аплодировали, возвращаясь к своим местам. До странности резко вдруг зазвонил телефон, тотчас следом брякнул кассовый аппарат: «трынь!», и несколько голосов, только что говорившие громко, резко сбавили тон, а затем и вовсе умолкли. На сцену выскочили четверо коренастых филиппинцев, один евразиец и тоненький китаец. С противоположного конца сцены рабочий вытолкнул массивный синтезатор и покатил его мимо барабанов. Все музыканты, кроме китайца, были одеты в одинаковые просторные желтые рубахи и комплекты: красные бархатные брюки в обтяжку и жилетки. Свои инструменты они несли с собой – две гитары, два конга, электрический бас, – и как только барабанщик и клавишник устроились на своих местах, заиграли довольно пресную обработку версии «Билли Джин». У евразийца и клавишника были короткие вьющиеся волосы и солнцезащитные очки, как у Майкла Джексона, а у остальных были прически, как у Джона Леннона, круглые очки и озорные косые взгляды. Сыгранной группой они стали явно задолго до того, как Лола подрядил их. Майкл вообразил: если он вернется в Сингапур через двадцать лет, то увидит тех же музыкантов постаревшими, с брюшком, но не менее заводными и подвижными и, не исключено, в тех же одеяниях. Майкл Джексон тогда пребывал на пике славы, и Лола, отдавая звезде должное, вышел весь в кудряшках, черных очках и с белой перчаткой на одной руке. На нем были сверкающие легинсы из спандекса, блестящие черные высокие ботинки и блуза с открытыми плечами. В черных кудрях поблескивали тяжелые серьги, а по руке скользила вверх-вниз связка тяжелых браслетов. Юнцы за столиками напротив сцены хлопали и свистели, а Лола исполнял энергичную, но какую-то бездушную версию знаменитых танцевальных «шагов» и движений Майкла Джексона. За «Билли Джин» последовал «Ловкий преступник», далее – «Макартур парк». Лола менял костюмы, что всякий раз встречало аплодисменты и свист зрителей. Пул взял со стола сложенную карточку для заявок, расправил ее и написал: «Мне нравится ваше выступление. Быть может, вы не откажетесь поговорить со мной о старом друге с Бугис-стрит?» Он поднял руку, официантка забрала у него бланк и спустилась по ступенькам, чтобы пройти между столиками к сцене и передать послание Лоле. Продолжая петь «Вот тебе мое слово» и одетый на этот раз в красную блузу с длинными рукавами, с ожерельем из тяжелых стеклянных пурпурных бусин на шее, Лола выхватил карточку у официантки и кокетливо покрутил ее в пальцах, прежде чем раскрыть. Лицо его застыло не более чем на полсекунды, прежде чем он закружился, притопнул ногой, вытянул руки и, погремев браслетами, пропел: «Вот тебе мое слово!» Спустя почти час Лола покинул сцену, кланяясь и рассылая воздушные поцелуи. Ребята «из Массачусетского технологического института» аплодировали стоя. Музыканты тоже попрощались, отвесив комично низкий поклон. Свет на сцене погас, и Пул попросил рассчитать его. Несколько молодых китайцев собрались вокруг двери со стороны сцены, и кто-то время от времени открывал ее, запуская одних и выпуская других. Когда молодежь разошлась – кто-то ушел, кто-то вернулся на свои места за столиками в ожидании продолжения шоу, – Пул постучал в тонкую черную дверь выхода со сцены. Она распахнулась. В маленьком помещении было сильно накурено. Сидевшие на полу и на каком-то древнем диване музыканты обратили взгляды на вошедшего. В комнате пахло табаком, потом и гримом. Лола полуобернулся от зеркала и воззрился на Майкла из-под полотенца, покрывавшего голову. В одной руке он держал плоский футляр с черной пудрой, в другой – кисть для бровей.