— А… как на них посмотреть? — Ну, это проще простого. Что у нас сегодня? Среда? Среда. Значит, вечером они наверняка будут, как обычно, в баре ресторана «Виру». На седьмом этаже. — Спасибо. — Мы двинулись к двери. — Да! — сказал вслед Эдик. — Если будете с ними работать, запомните: самый интересный из них Тюля, Губченко. С ним будьте особенно почетче. В баре на седьмом этаже гостиницы «Виру» все места были уже заняты, хотя вечер только начинался. Я вспомнил — кажется, считается, что в этот бар ходят лучшие девушки Таллина. Не знаю, как девушки, но за стойкой невозмутимо сбивал коктейли Рейн — действительно лучший бармен Таллина. Маленький, сухощавый, он, несмотря на свои пятьдесят лет, чем-то напоминал мне мальчишку. Увидев нас, Рейн кивнул. Помедлив, показал два пальца. Это означало: вам два места? Как только Рейн понял, что угадал, он тут же вытащил два табурета и поставил их с другой стороны стойки. Мы сели, и Ант сказал по-эстонски: — Рейн, спасибо. И еще, если нетрудно, — два шампаня. Пока Рейн сбивал коктейли, я не спеша оглядывал зал. Бар этот считался полувалютным. Главным образом иностранцы. Причем большинство из них сидит, как и обычно, за стойкой. За столиками же вразброс — несколько немолодых кутил с подругами. Кроме них, три или четыре совсем юные пары. Мальчики и девочки, одетые, как и положено, по последнему писку моды и сидящие, как и положено, в обнимку. Я продолжал осмотр; тем же самым занимался и Ант. Есть ли здесь хоть кто-нибудь, отдаленно напоминающий любого из тройки: Шакала, Кузнечика, Тюлю? Ерофеева, Фардмана или Губченко? Разобрать это в полутьме, во вспышках цветомузыки да еще за танцующими парами было не так просто. Тем более что мы сидели спиной к залу и следить можно было, только глядя в большое, заставленное разномастными бутылками зеркало перед нами. Естественно, прежде чем прийти в бар, мы с Антом добросовестно изучили все три фотографии: Тюли — Губченко, Шакала — Ерофеева и Кузнечика — Фардмана, приготовленные Эдиком. Но по опыту я знал, как может быть несхожа фотография из судебного дела с реальным человеком, пришедшим вечером отдохнуть в один из баров Таллина. Получив свои коктейли, мы с Антом почти одновременно выделили один из столиков в дальнем углу. Там сидели трое мужчин и рядом — три молоденькие и действительно очень хорошенькие девушки. Лица всей шестерки были освещены слабо, но пока, кажется, это походило на то, что нам было нужно. Двум из мужчин за этим столиком было около сорока, третьему, который то и дело вставал и танцевал, явно меньше. Это еще точней наводило на нужный след — по данным Эдика, Кузнечик-Фардман был на двенадцать лет моложе своих приятелей Ерофеева и Губченко. Тронув бокал, Ант поморщился и поднял бровь. Он мог этого и не делать. Ант сейчас так явно пытался скрыть, что наблюдает за тройкой, что я понял: Пааво считает, что эти в углу почти наверняка то, что мы ищем. Хорошо. Может быть, Ант прав и это, верней всего, они. Я хорошо видел сейчас одного из тройки — человека средних лет, который сидел ко мне вполоборота и довольно бесстрастно выслушивал то, что ему шептала на ухо одна из девушек. Ну что ж. В общем, по описанию и фото этот человек вполне похож на Губченко-Тюлю. Складки у рта — возраст. Чуть выступающая нижняя челюсть. Пухлые губы. Лицо этого человека, если уж говорить об этом, казалось скорее приятным, чем отталкивающим. Одет он был модно и в то же время сдержанно. Ничего лишнего. И очень уверен в себе. Да, кажется, это и есть Губченко. Именно в этот момент Ант чуть заметно скосил глаза. Я увидел — подруга Тюли решила закурить, Тюля щелкнул зажигалкой раз-другой, но огня не было. Тюля положил зажигалку, оглянулся. Сейчас он наверняка подойдет или к соседнему столику, или сюда, к нашей стойке, чтобы взять спички. Так и есть. Тюля встал и двинулся сюда. К столикам он решил не подходить. Тем лучше. Ант сначала изобразил, что очень занят своим коктейлем, потом отвернулся, а через несколько секунд, сделав вид, что ему что-то понадобилось в другом конце зала, ушел, освобождая тем самым табурет. Поэтому Тюля остановился почти рядом со мной — у свободного пространства. Не глядя на меня, пошарил в кармане, положил на стойку десятикопеечную монету. Стал терпеливо ждать, пока Рейн обратит на него внимание. В это время я и сказал: — Извините. Тюля? Я хотел сыграть так называемую «задушевку» и сказать это как можно непринужденней, по-приятельски. Но на Тюлю, кажется, это сейчас не подействовало. Или почти не подействовало. Лицо его ничуть не изменило выражения, он лишь поймал глазами взгляд Рейна и сказал: — Пожалуйста, спички. Взяв коробок, повернулся ко мне: — Он самый. А что? Здесь случилось то, чего, собственно, и следовало ожидать: Тюля поймал меня на паузе. Теперь он мог молча выжидать, что я скажу, чтобы затем с полным комфортом, не спеша, определить, кто я такой. Если уже он этого не определил. Я же вынужден был, внутренне ругая себя последними словами, поддерживать предложенный мною же и явно неверно взятый тон: — Каким ветром? Я все-таки переломил себя и, поняв, что «просечен», потянулся было к карману. Но этот мой жест — показать удостоверение — был воспринят Тюлей неожиданно. Он тут же незаметно для остальных, но явно загородил меня от зала; выждав секунду, сказал почти беззвучно: — Пожалуйста, я вас очень прошу, не показывайте мне удостоверение. Я вам верю. Мои товарищи могут за нами следить, и это их напугает. Мы ведь и так пострадали. — Оглянувшись, Тюля посмотрел на пустой табурет и, кажется, понял, что место здесь оставлено специально для него. — Можно присесть? — Конечно. Испросив у меня жестом разрешения закурить, Тюля с удобством устроился на табурете, не спеша затянулся и спросил: — А что, приехать из Москвы в Таллин уже криминал? — Нет, Виктор, не криминал. Я следил за Тюлей. Я понимал, что он сейчас прав. За ним ведь пока ничего нет, после отсидки он чист. И он ведет себя с учетом этого — до последнего слова. Ладно. В любом случае я обязан прежде всего спросить его о Горбачеве. — Скажите, Виктор, вы знали такого — Горбачева? — Горбачева? Или Тюля гениальный актер, или он действительно никогда не слышал о Горбачеве. — Да. Горбачева Виктора. — Горбачева. — Кажется, Тюля сейчас искренне пытался вспомнить, кто такой Горбачев. — Он что, местный? — Местный. Он довольно часто заходил в этот бар. — Горбачев. — Тюля помедлил. — Нет, такого не знаю. — Хорошо. — Кажется, он в самом деле не врет. Я незаметно достал фотографию Горбачева и придвинул по стойке к Тюле. — Посмотрите. Не спеша, хорошо посмотрите. Вам это лицо знакомо? Тюля рассматривал фотографию довольно долго. Наконец сказал: — Может быть, видел. Даже почти наверняка видел. И кажется, именно здесь, в этом баре. Этот парень приходил сюда. Ну, дней пять назад, кажется. Но кто он такой, не знаю. За ним я не следил. У него своя компания. По-моему, сколько бы я ни пытался приписать Тюле знакомство с Горбачевым, он в самом деле не знает явщика. Я спрятал фото. — Это все? — сказал Тюля. — Нет. Если можно, еще пару вопросов. Он вежливо качнул головой. — Я интересуюсь крупными вещами. Конкретно — плавающими. Что и где плавает. Крупное и серьезное. — Что значит — крупное и серьезное? — Ну, скажем, не меньше чем тысяч на пятьдесят. Тюля усмехнулся. Покачал головой: — Шутите. То, что было раньше, я уже забыл. Если что и плавало на такие суммы, то давно уже уплыло А сейчас… Сейчас, как сами знаете, не занимаюсь. Тюлю не устраивает игра в откровенность. Что ж, остается одно — нажать на него. И нажать покруче. — Вы что, серьезно хотите сказать, что ничего не знаете? Тюля покосился. Вздохнул. — Хорошо. У моего знакомого в Москве есть три дощечки, шестнадцатый век. Каждая на десять — двенадцать тысяч, не более. Естественно, разрешение от Третьяковки. Могу дать телефон. Кажется, я действительно произвел на него впечатление полного профана — если он так элементарно пытается сейчас меня обойти. Разрешение от Третьяковки. — Вы знаете, Виктор, интересно. И все-таки мелковато. Тюля сразу по моему тону понял свою ошибку. Аккуратно стряхнул пепел. Да, держится он образцово. — Вы просите сведений о вещах на какие-то чудовищные суммы. — А что, таких не бывает? — Бывают. Но мне они пока неизвестны. — Ну а если все-таки вспомнить? Скажем, в кругу Мони? Тюля молчит. Кажется, он что-то решает про себя. — Если вы имеете в виду панагию Грозного — это обычный фуфель. Вот это уже разговор. — А что не фуфель? Тюля думает. Или делает вид, что думает. — Хорошо. Вы что-нибудь слышали о короне Фаберже? И орденах? Неужели зацепил? А почему бы ему и не помочь нам, в конце концов? Да, он делец. Но ведь и делец должен когда-то пойти на уступки. — Краем уха, — говорю я. Так и надо сейчас отвечать — нейтрально. — И что-то несерьезное. Корона Фаберже — информация Эдика. Тюля о наличии у меня этой информации не знает. Значит, все-таки выплывает корона? Но вместе с ней какие-то «ордена», о которых Эдик не говорил. — Ордена? — Я нарочно помедлил. Я заметил: товарищи Тюли в углу довольно внимательно следят за тем, как он разговаривает со мной. Очень хорошо, пусть следят. — А… что это? — Награды какого-то нашего крупного полководца. Не то Кутузова, не то Суворова. Уплыли из какой-то церкви. — А где они могут ходить? Тюля усмехнулся. Да, вопрос был задан мной уж слишком «в лоб». — Слышал, что где-то в Псковской или Новгородской области. Всего их, кажется, штук пятьдесят. С камнями. Больше ничего не знаю. Кажется, из дальнейшего разговора с Тюлей ждать нечего. Но хватит и этого. Теперь можно спросить то, что сейчас меня волнует меньше, но все-таки спросить об этом будет, как выражается Валентиныч, грамотно. — Виктор, последний вопрос. Вы не знаете такого Зенова? Зенова Григория Алексеевича? Местный житель? — Зенова… — Тюля помедлил только секунду. Но этой секунды было достаточно, чтобы понять: правды, по крайней мере полной правды, сейчас он мне не скажет. — Где-то похожее слышал. Но где, не помню. Честное слово, не помню. Помнишь, Тюля. Готов биться об заклад, что отлично помнишь. Только почему-то не хочешь сейчас об этом говорить. Хорошо. Это дает мне теперь некое преимущество. Тюля осторожно кладет в пепельницу погасшую сигарету. Смотрит на меня. Я изображаю дружескую улыбку: